л револьвер Наган и шифровальный блокнот.
«Сокол» получил записку от своего связного, китайца по имени Лю, торгующего лапшой на рынке. Лю передал клочок бумаги, спрятанный в корзине: «Танака встречается с Семёновым в чайной „Жасмин“ на Лигутина, 18:00». «Сокол» кивнул, бросив монету в корзину, и направился к улице Лигутина.
Чайная «Жасмин» была тесным заведением с бумажными фонарями и запахом зелёного чая. Он занял столик у входа, заказав чай, и стал наблюдать. Через час в чайную вошёл капитан Танака — невысокий японский офицер с узким лицом и хитрыми глазами. Его форма была безупречной, на поясе висел небольшой меч в ножнах. Рядом с ним шёл атаман Григорий Семёнов, белоэмигрант с густой бородой и потёртым мундиром.
«Сокол» прислушивался. Танака говорил тихо, но обрывки слов доносились до него:
— Атаман, взрыв на мосту удался, но русские не сдаются. Следующий шаг — это пограничный пост у Благовещенска. Мы подбросим оружие с советскими клеймами, обвиним их. Нужно больше ваших людей, 100 килограммов тротила, три грузовика.
Семёнов кивнул:
— Мои люди готовы, но мне нужно 10 тысяч иен и гарантии, что японцы защитят нас от ОГПУ. Они уже рыщут по Харбину.
Танака улыбнулся, его рука легла на рукоять меча.
— Деньги будут. Но если провалите дело, атаман, вы знаете цену.
«Сокол» записал разговор в блокнот, зашифровав его кодом. Он знал: если его поймают, японцы или белоэмигранты не пощадят. Он покинул чайную, растворившись в толпе, и отправил шифровку в Москву: «Танака и Семёнов в „Жасмине“. Планируют атаку на Благовещенск. Прошу указаний».
Ночь в Харбине была холодной, фонари отбрасывали тусклый свет на грязные улочки. «Сокол» пробирался к явочной квартире — тесной комнате над лавкой. Его связной, Лю, ждал с новыми данными: японцы усилили патрули у вокзала, а белоэмигранты готовили склад с тротилом на окраине города. «Сокол» решил устроить засаду. Он собрал группу из трёх агентов ОГПУ, внедрённых под видом рабочих КВЖД. У них был план захватить одного из людей Семёнова и выяснить, где хранится взрывчатка.
В полночь группа двинулась к складу на улице Дацзи, где, по данным Лю, белоэмигранты складировали тротил. Улочка была узкой, окружённой деревянными домами. «Сокол» заметил часового — молодого парня в шинели, с винтовкой на плече. Он дал знак, и один из агентов, «Ворон», подкрался сзади, оглушив часового ударом по затылку. Они связали его и затащили в угол у дома. Допрос был коротким: парень, дрожа от страха, назвал адрес склада — это был заброшенный амбар в двух километрах. «Сокол» отправил шифровку: «Склад тротила на Дацзи, 2 км от вокзала. Прошу разрешения на диверсию».
Ответ из Москвы пришёл через двадцать минут: «Разрешено. Уничтожить склад, Танаку взять живым». «Сокол» собрал группу, вооружённую револьверами и двумя гранатами. Они двинулись к амбару, но в темноте заметили японский патруль — это были пять солдат с винтовками Арисака. Японцы увидели их и завязалась перестрелка. «Ворон» был ранен в плечо, но группа сумела отступить, подорвав склад гранатой. Взрыв осветил ночь в Харбине, а «Сокол» растворился в переулках, отправляя последнюю шифровку: «Склад уничтожен. Танака ушёл. Потеря — один ранен. Жду указаний».
Рябинин вернулся в отель «Адлон», где снимал номер под именем Ханса Вебера. Вестибюль с мраморными колоннами и позолоченными люстрами был полон гостей. Он поднялся в номер 312, проверив, нет ли слежки. В комнате он раскрыл портфель, спрятав микрофотокамеру и шифровку для Москвы: «Встреча с Шульцем в „Хорхере“. Чертежи завтра, Тиргартен, 16:00. Гестапо близко». Он закодировал сообщение, используя стих, и спрятал его в подошве ботинка.
Рябинин смотрел на тёмное окно, где отражалось его лицо — усталое, с тёмными кругами под глазами. Он вспомнил свою миссию в 1932 году, в Варшаве, где чуть не погиб из-за предателя в торгпредстве. Тогда он выжил, но потерял друга, агента «Скалу», чьё тело нашли в Висле. Теперь Берлин был ещё опаснее: гестапо знало, как вычислять шпионов. Если Шульц сдаст, или если Фишер уже под колпаком, его ждёт подвал на Принц-Альбрехт-штрассе. Он думал о Мише, о его смехе, о том, как обещал привезти немецкую железную дорогу. «Ещё один день, — шептал он. — Ещё один шаг».
В полночь тишину нарушил стук в дверь.
— Откройте, гестапо! — голос Мюллера раздался за дверью. Рябинин схватил портфель, открыл окно и спустился по пожарной лестнице, цепляясь за холодный металл. На улице загудели сирены, лучи фонарей метались по переулку. Он перелез через забор, пробежал через дворы, где на веревках сушилось белье, и растворился в тёмных улицах Шарлоттенбурга.
К утру Рябинин добрался до явочной квартиры в Нойкёльне. Тесная комната над пивной «Роте Фане» была пропитана запахом пива и табака. Его связной, Карл Фишер, швейцарский торговец с симпатиями к коммунистам, ждал его с мрачным лицом.
— Гестапо арестовало двоих людей в посольстве. Тебя ищут по всему Берлину. Уходи через Гамбург, я организую шведское судно.
Рябинин покачал головой, проверяя револьвер.
— Не раньше, чем получу чертежи. Шульц — мой шанс. Дай мне новый паспорт и 50 тысяч марок.
Фишер вздохнул, вручив документы на имя Курта Мюллера, инженера из Гамбурга.
— Ты играешь с огнём, Вебер. Если гестапо тебя возьмёт, я тебя не спасу.
Рябинин кивнул, но его мысли прервал стук в дверь. Это была Грета Шмидт, 28-летняя коммунистка, работница текстильной фабрики и связная берлинского подполья. Она вошла. Невысокая стройная девушка. Её рыжие волосы были спрятаны под платком, а глаза горели решимостью.
— Вебер, гестапо прочесывает Нойкёльн. Мы можем спрятать тебя в подвале фабрики, но нужно идти сейчас.
Рябинин взглянул на Грету. Он знал, что берлинские коммунисты рискуют жизнью, помогая ему.
— Грета, мне нужно в Тиргартен завтра, к 16:00. Можешь ли ты устроить так, чтобы отвлечь гестапо? Пикет, драка, что угодно.
Грета кивнула.
— Мы устроим протест у фабрики. Рабочие готовы, но если гестапо нас разгонит, прольется кровь рабочих. Ты уверен?
Рябинин смотрел на Грету, чувствуя вину. Она была молода, полна веры в революцию, но её жизнь висела на волоске. Он вспомнил своих товарищей в Москве, которые, будучи студентами не боялись драться с полицией и были полны решимости идти до конца. Грета и её люди были такими же — готовыми умереть за идею. Но если он провалится, их жертвы будут напрасны. Он ненавидел себя за то, что использует её, но выбора не было. «Прости, Грета, — подумал он. — Если я выживу, я верну тебе долг».
— Уверен, — сказал он.
Грета ушла, её шаги растворились в шуме Нойкёльна.
Рябинин провёл ночь, проверяя револьвер и готовя шифровку:
«Гестапо в „Адлоне“. Ушёл. Встреча с Шульцем завтра. Подготовил отход через Гамбург».
В Москве Сергей получил шифровку Рябинина в кремлёвском кабинете. Текст гласил: «Контакт с Шульцем. Подтверждаю: Крупп разрабатывает 105-мм гаубицы, 5000 единиц к 1937 году. Манштейн встречался с японским атташе. Гестапо на хвосте. Прошу отход». Сергей сжал кулак, глядя на карту Европы, где чёрные стрелки обозначали немецкие дивизии. Немецко-японский сговор был реальностью, и Рябинин был на грани провала.
На следующий день Рябинин пришёл в Тиргартен, где голые деревья качались от порывов ветра. Фонтан у центральной аллеи был окружён редкими прохожими. Шульц ждал, нервно оглядываясь, в руках у него была кожаная папка. Рябинин, теперь Курт Мюллер, подошёл, сжимая портфель с 50 тысячами марок.
— Герр Шульц, вот задаток, — сказал он. — Где чертежи?
Шульц передал папку, его голос дрожал:
— Это всё. Я… ухожу из Круппа, это мой конец.
Рябинин взял папку, но заметил тени за деревьями — гестапо.
— Бегите, Шульц, — крикнул он.
Выстрел разорвал тишину. Шульц упал, кровь растеклась по гравию. Рябинин метнулся в сторону, пули засвистели над головой. Он побежал через парк, слыша крики Мюллера:
— Хватайте его!
Люди Греты устроили протест у фабрики, и шум толпы отвлёк гестапо. Рябинин спрятался в заброшенном сарае, засунув папку под половицу. Он отправил шифровку: «Чертежи добыты. Шульц мёртв. Ухожу через Гамбург».
Рябинин пробирался через Нойкёльн. Грета уже ждала его в подвале фабрики, её лицо было бледным.
— Пикет удался, но гестапо всех арестует. Они придут сюда, Вебер.
Рябинин кивнул, проверяя револьвер.
— Спасибо, Грета. Уходи, пока можешь.
Она покачала головой.
— Мы с тобой до конца. Есть туннель под фабрикой, он ведёт к каналу. Идем.
Они спустились в туннель, где пахло сыростью и плесенью. Фонарь Греты освещал скользкие стены. Они с Гретой выбрались к каналу. Лодка, организованная Фишером, уже ждала их. Рябинин прыгнул в неё, а Грета осталась на берегу. Вскоре, её силуэт, растворился в темноте.
Москва, май 1935 года
Виктор Рябинин вернулся в Москву через Варшаву и Минск. Его лицо осунулось, под глазами залегли тени, серый костюм был пропитан пылью, а в портфеле лежали микрофотоплёнки с чертежами 105-мм гаубиц Круппа и записи разговоров Ганса Шульца, подтверждавшие связь Эриха фон Манштейна с японским атташе Хаяси.
Берлин был поднят на уши: Шульц убит гестапо в парке Тиргартен, Грета Шмидт, коммунистка, прикрывшая его отход, пропала без вести, а гестапо всё ещё искало «Курта Мюллера». Рябинин чувствовал себя виноватым. Он добыл некоторые сведения, но его быстро раскрыли.
Он вошёл в кремлёвский кабинет Сергея. Вождь захотел лично встретится с агентом и для Рябинина это была большая честь. Но в то же время, он чувствовал себя неуверенно. Сергей изучал его, его взгляд был холодным, и внимательным.
— Виктор Павлович, докладывай.
Рябинин положил портфель на стол, его голос был слегка взволнованным:
— Иосиф Виссарионович, чертежи на плёнке: 105-мм гаубицы, 5000 единиц готовят к 1937 году, стволы повышенной дальности, на 35 километров. Манштейн встречался с Хаяси в Эссене 10 апреля, обсуждали поставки образцов в Токио через нейтральные порты. Шульц передал чертежи прямо перед смертью, гестапо застрелило его в Тиргартене. Я ушёл через Нойкёльн, местные коммунисты прикрыли меня. Их лидер, Грета Шмидт, пропала. Швейцарский связной, Карл Фишер, под подозрением гестапо. Я передал плёнки через Варшаву.