— Надя?!!!
— Да.
— Хотите что-нибудь сообщить?
— Да.
— Ну?!!!
— Не помогайте этим людям, ни Евгению, ни его друзьям, — тихо произнесла она.
— Да почему?
— Почему?… А потому, что я полюбила его… Он казался мне непохожим на других… Мягким, добрым, интеллигентным…
— И что же в этом плохого?
— Я полюбила его, а он…
— Ну, говорите, говорите…
— А он убийца!..
— Что вы сказали?!!!
— Он убийца, — совсем тихо повторила Надя. — И должен ответить за свое преступление…
Все. В трубке запищали частые гудки. И сразу же раздался очередной звонок.
— Константин, нас прервали, — говорил майор Молодцов. — А я хотел сообщить тебе очень интересные новости про адвоката Григорянца…
В этот момент запищал и мобильный телефон Константина, лежащий на столе.
— Одну секундочку, Геннадий, — сказал Костя и включил мобильный.
— Я не могу до вас дозвониться, — послышался в трубке голос Григорянца. — Решил позвонить по этому номеру. — Мне нужно срочно с вами увидеться, Константин Дмитриевич. Немедленно… У меня есть очень важная информация. И это не телефонный разговор.
— Где вы находитесь?
— Недалеко от вас, судя по номеру, хоть в вашей визитке и нет вашего домашнего адреса. Я полагаю, что минут через десять могу быть у вас. Если вы не против, разумеется…
— Я не против. Записывайте адрес. Жду вас…
— Это ещё ближе, чем я предполагал. В течение десяти минут я у вас…
— Хорошо. Жду… — Он взял трубку. — Геннадий, мне только что звонил Григорянц. Он через десять минут будет у меня. Так что излагай свою информацию как можно быстрее и полнее. Она мне, как я полагаю, очень понадобится…
5
Примерно в это же время в небольшой квартире на Фрунзенской набережной в довольно скромно обставленной комнате сидели два человека мужчина и женщина.
Мужчине было около сорока. Густая русая шевелюра с проседью, голубые глаза, спокойно, но в то же время с какой-то нежностью глядящие на свою собеседницу… Одет он был в спортивный костюм и тапочки…
Женщине было на несколько лет больше. Она была довольно высокого для её пола роста, стройна, длинные, распущенные по плечам волосы каштанового цвета. Большие серые глаза. А в глазах были глубина, боль, тревога. Женщина не глядела на своего собеседника. Она глядела в сторону и курила.
— Что с тобой сегодня, Ира? — спросил мужчина. — Ты мне сегодня не нравишься. В твоих глазах я вижу нечто похожее на угрызения совести…
— Нет, Федя, это не то, не то, какие там могут быть угрызения совести? Мне просто тревожно на душе и гадко, мерзко. Противно, понимаешь ты?
— Да, вообще-то как-то не очень, — пожал широкими плечами Федор. По-моему, то, что происходит сейчас, вовсе не мерзко, гадко и противно. Это прекрасно, потому что справедливо. Или ты полагаешь, что такое преступление имеет сроки давности?
— Да о чем ты говоришь? Какие там сроки давности, Феденька? Разве ТАКОЕ можно забыть, простить? Чем больше проходит лет с тех пор, тем глубже я чувствую горечь своей утраты… Они отняли у меня все, абсолютно все, что у меня было… Как я выжила, сама не понимаю. Да и зачем выжила, тоже…
— Как это так зачем? Чтобы встретить меня, разумеется, — обиженно произнес Федор.
— Извини, — улыбнулась Ира и слегка дотронулась до плеча собеседника. — Феденька, ты возродил меня, тебя мне послал Бог…
— Это ты мне дала счастье, Ирка, — улыбнулся и Федор. — Я тебя не забывал никогда… Но наша встреча…, - зажмурил он глаза и встряхнул густыми волосами. — Это фантастика, это рок… Если бы мне кто-то рассказал, я бы не поверил, что такое может быть. Я и сейчас не верю.
— Дотронься до меня, и поверишь. Я здесь, а не там, — указала она своим красивым длинным пальцем в потолок. — Это и есть доказательство того, что все, что с нами произошло — правда…
… В октябре прошлого года поздно ночью Федор Красильников в приличном подпитии возвращался на своем БМВ со званого ужина в честь юбилея довольно известного эстрадного певца. Он ехал по Фрунзенской набережной. Вдруг около парапета он заметил женскую фигуру. Женщина забралась на парапет и собиралась броситься в воду — это было совершенно очевидно.
Реакция была мгновенной, Федор нажал на педаль газа, затем резко притормозил около самоубийцы, чуть ли не на ходу выскочил из машины и бросился к женщине. Он буквально удержал её за воротник пальто, когда она уже летела с парапета.
— Пустите меня!!! — кричала она, пытаясь вцепиться в лицо своему спасителю.
— Прекратите, что вы делаете? — бормотал обалдевший от этой сцены Федор. — Опомнитесь же, наконец…
Женщина посопротивлялась ещё немного, а затем вдруг как-то сразу обмякла и стала оседать на холодную мокрую мостовую. Грудь её разразилась судорожными рыданиями. Федор потащил её к машине и впихнул в салон.
Она продолжала рыдать, закрыв лицо руками.
— Да что такое случилось? — пытался выяснить Федор.
Вдруг она оторвала руки от лица и поглядела на него.
— Федя? — прошептала она, вглядываясь в него. — Федя Красильников?…
Федор смотрел на неё и никак не мог узнать. Затем зажег свет в машине и продолжал смотреть. Тем не менее, узнать не мог…
Женщина лет сорока пяти со спутанными густыми длинными волосами, одетая в дешевое испачканное осенней грязью пальто, мокрая, растерзанная, с заплаканным бледным некрасивым лицом… Кто она такая? Откуда она его знает?
— А ты не так уж изменился, — произнесла она, продолжая пристально смотреть ему в глаза. — За почти что тридцать лет мог бы измениться и больше…
— Ирка? — наконец начал узнавать и Федор. — Ирка? Голощекина?
— Да, — вздохнула она. — Слава Богу, что вообще узнал… Меня-то, наверняка, узнать невозможно. Я стала настоящей старухой. То ли дело ты красавец мужчина… Шикарная иномарка, кашемировое пальто… Тебе ведь всего сорок, Феденька, правда, я не ошибаюсь?
— Да… Будет через месяц…
— А мне уже сорок четыре… А последние девять лет идут как минимум один к трем, вот и посчитай, сколько мне… Так что, твое разочарование моим обликом вполне объяснимо…
— Да что ты? Я просто плохо вижу, особенно в темноте. Ну, рассказывай… Что-то произошло? С твоими близкими?
Ирина вздохнула и снова закрыла лицо руками.
— Ты куда ехал, Феденька? Тебе, наверное, пора домой. Тебя ждут жена и дети… Ты спас меня, и я пока воздержусь от новой попытки…, - как-то блаженно улыбнулась она. — Сделай теперь ещё одно маленькое доброе дело отвези меня домой. Сил нет идти. Тут недалеко. Я ведь живу на Фрунзенской набережной, через квартал…
— Меня не ждут ни жена, ни дети, — возразил Федор. — Я холост и детей у меня нет.
— А кто же у тебя есть?
— Как кто? Братья, сестра Вероника… А Володька погиб… Там, тяжело, с надрывом вздохнул он. — Там, в интернате для больных детей… Его… добрые воспитатели слишком хорошо воспитывали…
Ирина слегка дотронулась до его плеча в кашемировом пальто.
— Нас троих отыскал старший брат Григорий. И теперь мы у него на попечении. Правда, в настоящее время один я тунеядец на вольных хлебах… Алешка воевал в Афганистане, потом попал в тюрьму, теперь у него свое охранное агентство, Вероника вышла замуж… Живет в Петербурге.
— А ты?
— А я бездельник. Тунеядец и проходимец. Паразит, короче говоря. Живу за счет старшего брата… Порой даже меценатствую за его счет… Общаюсь с творческой интеллигенцией. Музыкой занимаюсь, так, для души, иногда пишу стихи… Брат мне ни в чем не отказывает…
— А кто он? Новый русский?
— Что-то вроде этого, — уклончиво ответил Федор. — Когда-нибудь расскажу поподробнее… Но ладно, хватит обо мне… Я живу неплохо, брат мне купил квартиру в центре, машину вот хорошую, деньгами снабжает постоянно. Я одуреваю от безделья и его опеки. Стыдно, но с ним не поспоришь… Алешка от него ничего не берет, он, сама помнишь, упрямый, самостоятельный… Что за чушь я говорю?! — опомнился он. — Ранний склероз… К тому же я сегодня ещё и выпил немало… Ты же его не знаешь, он рос в другом детдоме.
— А как Вероника? Я её хорошо помню, хоть с тех пор и прошло столько лет… Она была такая чудная девочка…
— С ней все в порядке. Вышла замуж за хорошего человека. Он художник, они живут в Санкт-Петербурге. У неё двое детей… Ну расскажи все же о себе…
— Потом, Федя, как-нибудь потом. Я сейчас не могу… Что ты меня мучаешь?
— Да ладно, Ира, ладно… Не буду. Поехали сейчас же ко мне. Я живу на Арбате, в Староконюшенном переулке. Живу один. Ну, поехали…
— Нет, — ответила Ирина. — Я не хочу. Отвези меня домой. Ты жалеешь меня, я тебе неприятна, я же вижу… Что я, не знаю, как выгляжу… Я ещё в состоянии посмотреть на себя со стороны…
— А я ведь искал тебя, — тихо сказал Федор. — Я навел о тебе справки, давно еще… Узнал, что ты теперь Малиновская, что у тебя есть муж и сын Алексей…
Его слова были прерваны истерическим криком.
— Нет их! Нет! Давно нет! Никого у меня нет! Тебе повезло, тебя отыскал брат! А я как была круглая сирота, такой и осталась!!! У меня есть только дом, только моя квартира! И я пойду туда!
Она открыла дверцу машины и в своих стоптанных сапогах побежала по набережной. Федор бросился за ней.
— Стой! Погоди! У тебя истерика, припадок! Я ни о чем не буду тебя спрашивать! Я отвезу тебя домой, раз ты не хочешь ко мне!
Он схватил её за рукав пальто и потащил назад к машине.
— Федя, Федя, — шептала она, захлебываясь от рыданий. — Зачем я родилась на свет? Жизнь дала мне одни только страдания! Я не знала своего отца, меня бросила мать! У меня нет ни братьев, ни сестер! У меня были только они — Игорек и Алешенька! Но их нет, их давно нет, их отняли у меня… И мне совершенно незачем жить!
— Садись в машину, — вдруг строго приказал Федор, и она снова обмякла и послушно полезла в машину.
— Врешь ты все, — прошептал он ей на ухо и поцеловал в холодную мокрую от дождя и слез щеку. — У тебя есть я, запомни это…