Через год после просмотра фильма «The Doors» я гулял на свадьбе с друзьями жениха. Я пил, потому что мне казалось, будто все глазеют на меня как на отщепенца. Мне чудилось, что все эти люди спрашивают друг друга: «А что здесь делает этот недотепа?» Занимая оборонительную позицию, я пил все больше и орал все громче. Наконец мне надоели эти косые взгляды. Я поднялся из-за стола.
— К черту! Едем. Едем в Детройт.
Вшестером мы погрузились в машину, и я, оглушенный алкоголем, погнал в «Приют». Всю дорогу мы пьянствовали и только каким-то чудом добрались до места живыми и здоровыми. Когда «Приют» закрылся, мы отправились в Гриктаун на поиски ночного бара. Машина моталась из стороны в сторону, попутчики просили меня остановиться. Их рвало. Я пребывал в пьяной одури, но вдруг меня осенило. Я остановился, вылез и бросился грудью на капот припаркованной машины.
— Валим отсюда! Мы все умрем в этом гребаном городе! Парни, вы собираетесь умереть в этом сраном, забытом Богом городишке или хотите уехать и жить как люди? Валим отсюда! Я уматываю отсюда.
Все мои друзья захохотали.
— Ты никуда не едешь.
— Нет же, мать вашу, — горячился я. — Мы расстаемся.
— Что ты говоришь? И куда ты намылился?
— Я уезжаю в Калифорнию! — закричал я. — Еду в Лос-Анджелес.
Они смеялись все громче.
— Да врешь ты все. Врешь много лет.
Это была настоящая пощечина. Никто еще не оскорблял меня таким образом. Я уже четыре года повторял, что переезжаю в Калифорнию, и все всегда кивали в ответ и понимающе улыбались. Теперь же приятели говорили, что я заврался. Что я несу чушь. А хуже всего было то, что я, скорее всего, останусь в Толидо навсегда.
— Черт с вами, — сказал я. — Я уезжаю.
— Ясно, Халил. А когда? Когда ты уезжаешь?
— Завтра отчаливаю.
— Эй, парень, спокойно. Ты никуда не едешь.
Это говорил мой друг. Но в этот момент я вспоминал все негативные моменты своей жизни, свои самые ужасные страхи.
— Завтра отчаливаю, — повторил я. — К то со мной?
— Кстати, а почему бы и нет? — ржали приятели в пьяном угаре. — Едем!
На следующее утро я проснулся в квартире матери. Голова разламывалась с бодуна. Я не помнил, как сюда попал, как вернулся обратно из Детройта. Но зато я помнил, как стоял на капоте машины и кричал, что завтра уеду в Калифорнию. И это завтра было уже сегодня. Мысль о том, что сегодня опять придется тащить свое бренное тело на эту гребаную работу, была невыносима. Официант в ресторане, гипсокартонщик и даже торговец марихуаной — все эти виды деятельности вызывали у меня ноль положительных эмоций и кило презрения.
Я залез в душ и тщательно вычистил зубы. Мне казалось, что так я быстрее протрезвею, но я ошибся. Я взял кое-какие свои вещи, которые лежали у матери, и сложил их в багажник. Мне был двадцать один год, у меня было шестьсот долларов за душой, но не было ни карты, ни планов. Что я делаю? А может, меня кто-нибудь остановит и будет умолять остаться? Мне нужен был такой человек. Но его не было. И поэтому я ехал в Калифорнию. Я был слишком горд и упрям, чтобы сделать вид, что прошлой ночью ничего не произошло.
Мой отец уходил на работу в пять часов утра. Он был чертовски пунктуален и никогда не опаздывал. Он проходил мимо моей машины, когда я стоял на парковке.
Я просигналил и опустил стекло.
Он остановился.
— Чего тебе?
— Еду в Калифорнию.
Он равнодушно заглянул в мою машину. Я набил рюкзак одеждой и предусмотрительно захватил подушку. Отец глядел на мои вещи через заднее стекло.
— Удачи.
И пошел восвояси.
Я не верил своим ушам. С одной стороны, я нисколечко не удивился, но в глубине души я все-таки надеялся, что он окажется папой, который был мне нужен. Слезы застилали глаза, но я продолжал ехать и выехал на шоссе 70–80 к западу. Я продолжал рыдать, но был совершенно уверен, что не остановлю машину. Я знал, что если остановлюсь, то навсегда останусь в Толидо.
Я курил одну сигарету за другой и пил диетическую колу, чтобы не заснуть. Я практически доехал до Иллинойса, когда пришлось остановиться на ночлег. У меня болела голова с тяжелого похмелья, я был весь на нервах. Сняв номер в Шестом мотеле, я включил телевизор и рухнул в постель.
По телевизору шел фильм с Бертом Рейнольдсом[30]. Герой хочет покончить с собой. Он привязывает к ноге кирпич и прыгает в океан. Впрочем, в последнюю минуту он передумывает. Это было последнее, что я запомнил перед тем, как провалиться в сон. Проснулся я оттого, что вся комната была в дыму. Глаза покраснели. От запаха горелого пластика першило в горле. Из динамика загоревшегося телевизора Фрэнк Синатра[31] пел песню «My Way». Но тут экран потух, и из задней крышки телевизора полыхнул огонь. Я протер глаза и попытался осмыслить ситуацию.
Спросонья я стал звонить портье.
— Привет. У меня горит телевизор.
— Очень весело.
И повесил трубку.
Я перезвонил, и портье огрызнулся: «Чертовы дети, вы прекратите или…»
— Моя гребаная комната в огне! — орал я.
Раздался стук в дверь. В номер ворвался портье с огнетушителем в руках и залил телевизор пеной. Он ругался на чем свет стоит, как будто я был виноват, что эта чертова штуковина загорелась. В коридор выбежали постояльцы, которые пытались понять, что стряслось. Я безумно устал. Мне очень хотелось пить, в глазах двоилось. Вся эта бессмыслица напоминала ночной кошмар после колес. Или это случается со всяким, кто хочет сбежать из Толидо?
Я переселился в другую комнату и проспал как убитый до полудня. Проснувшись, я не сразу понял, где нахожусь. В комнате были поклеены пожелтевшие от сигаретного дыма виниловые обои, нависал акустический натяжной потолок в странных разноцветных разводах — я не хочу думать, что это за разводы и откуда они взялись. Затхлый воздух отдавал нищетой. А потом все снова на меня навалилось.
— Боже мой! — простонал я, схватившись за голову. — Какого черта я делаю? Чем я думал? Это безумие!
Никто не сказал мне, что все образуется. Что все будет хорошо. Был только я и больше никого.
Что мне делать?
Заказав самый большой стакан кофе в «Макдональдсе», я вернулся обратно на дорогу.
На запад.
Чем дальше я отъезжал от родного города, тем больше мои мысли об отце и мое прошлое тянули меня назад. Но я не останавливался. И тут случилось кое-что забавное. Я мчался по автостраде в потоке других машин и ощутил легкое покалывание в желудке. Мое возбуждение постепенно перевешивало страх. Азарт становился сильнее ностальгии.
Во время этой поездки я даже не прислушивался к музыке. Убаюкивающее мерцание разделительных полос и чувство одиночества, которое я никогда не испытывал до сих пор, вызывали сонное оцепенение. Я всегда искал новые способы бегства от реальности — алкоголь, наркотики, скандалы, девочки, — так я пытался избавиться от чувства одиночества и отчужденности. Но, направляясь на запад, находясь наедине с самим собой, я вдруг понял, что чувствую себя вполне удовлетворительно. В итоге я понял, какого демона изгнал из себя, покончив с никчемным и жалким прозябанием в Толидо.
Слушая свою музыку — B ig Audio Dynamite[32], Killing Joke[33], Jane's Addiction[34], The Pixies[35] и так далее, я снова и снова ставил песню «Rush» группы Big Audio Dynamite.
Я не могу продолжать, поэтому я сдаюсь,
Нужно прямо сейчас убраться отсюда.
Я опустил стекла и сделал погромче. Стоял октябрь. От пейзажей за окном захватывало дух. Когда я останавливался, чтобы перекусить или заправить машину, никто не бросал на меня косых взглядов, никто не шептал за спиной про «плохого парня». Попутчикам передавался мой энтузиазм, моя страсть и целеустремленность. Мне улыбались. У меня была цель, и люди тянулись ко мне.
Когда мне хотелось немного развеять тоску, я ставил «The Last Night On the Maudlin Street» группы The Smiths:
…когда мы гуляли последнюю ночь,
На Модлин-стрит, я сказал:
«Прощай, дом, навеки!»
Я не знал ни минуты счастья
У нас на районе.
Я подпевал и плакал, но это были уже не те слезы, которые стояли в моих глазах, когда отец пожелал мне удачи и пошел своей дорогой. Это были слезы радости. Слезы избавления. Груз одинокой, депрессивной и убогой жизни, которую я влачил двадцать один год, свалился с моих плеч.
Но я перехитрил самого себя.
Не спорю, я оставил позади Толидо и людей, которые причиняли мне боль, но я так и не избавился от своего прошлого. И за эту безумную авантюру чуть не поплатился своей жизнью.
Глава третья
Было уже далеко за полночь, когда я въехал на последний стокилометровый отрезок пути, отделявший меня от Лос-Анджелеса. Я не помню, какой это был холм, гора, перевал (думаю, это было где-то возле Помоны), но я никогда не забуду того чувства, с каким я пересек горы и начал спускаться вниз к океану. Иногда Вселенная и Бог играют роль диджеев в нашей жизни. Этот момент был именно из таких. Заиграла «Mountain Song» группы Jane's Addiction. Я врубил динамики на полную мощность и глазел на эти бескрайние огни, десятки миллионов мерцающих огоньков. Я не мог в это поверить; ведь я и не подозревал, что город так огромен. Я перематывал пленку назад, слушал песню опять и опять, подпевал во все горло. Стекла в машине были опущены. Я курил. По всему телу бегали мурашки. А мое лицо расплывалось в широченной улыбке.
Я приехал, сукины дети. Я здесь! Я приехал…
Первую ночь я спал в машине, где-то возле университета Южной Калифорнии. На следующий день я позвонил моему другу Кенни, студенту художественного института, у которого гостил четыре года назад.