Здесь вряд ли был какой-то культурный пласт, в этом донбасском чернозёме разве что археологи будущего скажут потом когда-нибудь: какая тучная, многими телами удобренная земля.
Но блиндаж был хорош, уютен, застелен тростником.
Ладога принёс мне воды в большой железной кружке. Начало октября, но жарко было, как летом. Особенно в бронежилете. Я расстегнула бронежилет, сняла каску – до вражеских позиций оставалось целых полтора километра.
– А тебе вообще как в этом климате? – мрачно поинтересовалась я у Ладоги.
– Жарко, – рассмеялся он. – В пятнадцатом году я в последний раз был в Карелии. Мы тогда с друзьями заехали на мотоциклах – через Рускеалу…
– Не люблю Рускеалу, – ответила я. – Красиво, только туристов слишком много.
– Это места знать надо. Есть там братская могила русских и финских солдат, ещё с финской войны… Только туда, конечно, шесть километров по лесу ехать. В этом году, наверное, отпуск возьму. Соскучился по родине.
– А когда вообще с войны собираешься уходить?
– А у нас война? – засмеялись сразу все, кто собрался вокруг.
– Нет войны – некуда уходить, – повторил Ладога. – Вот когда это закончится, тогда и уйду.
– А я местный, мне вообще уходить некуда, – сказал молодой парень с полными губами и длинными ресницами.
Его зовут Игорь, позывного, считай, нет – так и называют Гариком.
– Я тут, в посёлке Донецком учился, в этой самой школе, которую разбомбили. Хорошая школа была.
Я спросила:
– А как твои одноклассники? Кто-нибудь тоже пошёл воевать?
– Не, в основном все либо в Россию, либо на Украину уехали, – тряхнул нестриженой головой Игорь. – Хотя один пошёл на украинскую сторону в артиллерию воевать. А его отец тут, в милиции. Вроде они друг от друга отказались.
– Гражданская война, – сказал Оскар. Это он привёз нас сюда, на позиции.
Я прохаживалась, выискивая, что бы ещё поймать в кадр, и увидела чёрно-белого котёнка.
– Ой, кошечка! – обрадовалась я.
Кошечка охотно запрыгнула на руки, потерлась носом о ладонь.
– Да, – сказал Оскар. – Надо бы вторую кошку завести, для второго блиндажа.
– Цыган уже договорился.
– Только взрослую кошку уже, не котёнка. Чтобы охотница была.
– Ну, если взрослую… А зачем взрослую? Мы Масяню мелкой взяли, и ничего, научилась быстро, мышей ловит только так.
– Зачем вторая кошка? – спросила я.
– Зима скоро, мыши полезут в блиндажи греться. Если кошка их ловить не будет, то мы с мышами и спать будем. Блиндажа у нас два, а кошка одна. Была другая, но умерла, когда котёнка рожала. Так она один раз ласку притащила, а второй раз вообще зайчонка. Настоящая хищница, – рассказал Ладога.
Мелкая хищница Масяня подставила пузо, чтоб погладили.
Вечером над позициями высыпался Млечный Путь, огромное звездное небо. Звезды были южные, крупные, яркие.
Оскар рассказал о психологических особенностях разных военных:
– Гаубичники – эти не привыкли, чтобы по ним били… Отработают с пятнадцати километров и укатятся. Миномётчики самые «отбитые», потому что для кучного огня им нужно поближе подобраться, и тогда по ним «ответка» идёт бешеная: лупят из «сапогов», из АГСов, из всего чего угодно. Но самое психологически тяжёлое – это когда по тебе из автомата начинают стрелять, потому что кажется, что тебя засекли. Если засекли – считай, всё, ты труп… А вот пехоте, наоборот, привычно, когда по ним из автомата бьют, зато когда из более тяжёлого – тут могут запаниковать.
Я погладила огромную немецкую овчарку по имени Бриг. Тот развалился на земле, задрав вверх лапы, и поскуливал от наслаждения. Дворняга поменьше, но тоже немаленькая, тихо подошла и уткнулась в меня носом.
– Это Шельма, – сказал мне кто-то из невидимых в темноте солдат.
– Грустная она какая-то, – ответила я.
– Она всегда грустная. Как её хозяева уехали на Украину в 2014 году и её бросили, так всё время грустная ходит. Оттого и толстая. Потому что когда грустит, сразу жрать начинает.
– Как я её понимаю, – вздохнула я.
– Если противник дальше, чем в трёхстах метрах, не стрелять! – проскрипел механический голос в рацию. – Не стрелять! Приказ поняли? Иначе со страшной силой покараю!
Два выстрела легли далеко, следующие три – ближе.
– Это «сто двадцатые», – сказал один из солдат.
– Нет, – возразил другой. – «Восемьдесят вторые», просто погода тихая, звук сильно разносится.
Очередная мина взорвалась совсем громко.
– «Сто двадцатая», – уверенно сказал первый.
Я почти заснула под этим огромным небом. К полуночи стрелять перестали, только стрекотали цикады…
– Кота украли, – монотонно жаловался голос в темноте. Он говорил об этом весь вечер. – Нет, ну ты представляешь, маленьким подобрал, выходил, выкормил. Ошейник на него надел противоблошиный. Кот стал здоровенный такой, пушистый. И уже третий день его дома нет. Украли, точно украли. А он молодой ещё, года нет. И красавец такой.
Спала, положив голову на лапы, овчарка Бриг. И грустная собака Шельма растянулась у ближайших человеческих ног.
Млечный Путь тёк с востока на запад – огромный и переливающийся.
Желобок
Был поздний вечер и слишком горячий чай. Мы сидели в посёлке Донецком – с Фоксом; я пыталась записывать.
Он рассказывал:
– Девять человек нас было в подразделении. Под Желобком бой продолжался, противник пытался обойти с фланга. Было принято решение принять встречный бой. Мы начали оттягивать противника. Из вооружения у нас было только стрелковое оружие. На удивление, противник сдал назад. А потом начались два часа ада. По нам полетело всё, что они имели. Было принято решение подвинуться немного назад. При этом передо мной погиб боец разведвзвода, позывной Зона.
Буквально в пятидесяти сантиметрах от него разорвался снаряд: предположительно – Д-30. Я ему перед этим сказал, что надо оттягиваться, потому что квадрат накрыли полностью, тут живого места не осталось. Он кивнул головой, и в этот момент…
Первое впечатление было, что ему хана, ноги землей засыпало полностью, говорю же, взрыв в пятидесяти сантиметрах. Я думал, что нижней части уже нет, но откопали – вроде нормально. Признаки жизни подавал. Вытаскивали его, наверное, минут сорок или час. Не смогли… Метров сто до больницы оставалось, когда он перестал подавать признаки жизни… Ну, а чего здесь такого? Война.
Фокс все это время говорил без всякой героики. «А ты, – спросил, – ожидала, что у нас тут ура, победа, бравурные марши?» Я не ожидала. Я уже больше двух лет находилась на Донбассе.
Утром Серега «ВДВ», командир отделения, стоял среди своих людей – и видно было, что он гордится ими, а они гордятся им. Про бой под Желобком он мне не столько рассказывал, сколько докладывал.
– Шестого числа они попытались сделать разведку боем. В 4:25 утра начался обстрел из БМП-1. После окончания обстрела начала работать БМП-2, закончила она – включилась зенитка. Затем ребята заметили продвижение группы противника в нашу сторону. Дали отпор, завязался стрелковый бой. Но он очень быстро закончился, так как они не ожидали, что мы окажем такое сопротивление. В итоге они отступили. На следующий день они решили усилить напор, в тот день было целых пять провальных атак. Началось все около пяти утра. Мы находились в этот момент на Желобке. Сидели на блокпосте.
– Никто не ожидал, что начнётся атака, – перебила его невысокая девушка. Это была его жена, её звали Марина, и она оказалась старшим стрелком в «Призраке». – Мы сидели спокойно на улице и пили чай. Они начали выползать и обстреливать наших бойцов.
– Начала работать «копейка» (БМП-1), 120-е миномёты, туда же подвязалась артиллерия, 152-е, это, скорее всего, была саушка, – продолжил Сергей. – Думали повредить нашу живую силу осколками. Но не получилось. Они не знали, что у нас хорошие укрепления – фортификационные работы проводились очень долго, и наши бойцы отлично закрепились. В итоге украинская армия потерпела полное фиаско. Ещё была пехотная атака под прикрытием артиллерии противника. Когда она началась, я находился на наблюдательном пункте. Я помогал связистам принимать радиограммы. Когда начался стрелковый бой, я выдвинулся с группой своих людей защищать фланг от противника. Украинские бойцы были за завесой зелёнки. Зелёнка густая, если бы была осень или зима, их было бы хорошо видно, а так… Они особо не высовывались, работали грамотно… Но наш профессионализм непреодолим.
Он ехидно улыбнулся, совсем как двенадцатилетний мальчишка, отлично сдавший урок или победивший в спортивном соревновании у силачей-хулиганов из шестого «В». Ему исполнился тридцать один год, он воевал уже три года и до этого отслужил в украинской армии – по призыву, потом по контракту.
– Не боится только дурак, – уже серьёзно продолжил он. – Люди, прошедшие войну, а некоторые не одну, а две-три; у некоторых за плечами вся жизнь на войне, да и я, как бывший военный украинской армии, скажу: страшно. Всегда страшно. Страшно даже не за себя, а за личный состав, за своё подразделение, за своё командование.
Это точно. Командование в «Призраке» не просто бегало по передовой наравне с рядовыми бойцами, а ещё и погоны при этом не снимало, так и светило звездами.
– За женщин наших страшно, которые всегда находятся с нами, поддерживают нас в любых ситуациях, – добавил Сергей.
Женщин в его отделении было две. Его маленькая хрупкая жена – старший стрелок, и шикарная рыжеволосая Элла, манерой разговора напоминающая Фаину Раневскую. Элла в этом бою выжила чудом: покинула укрытие за минуту до того, как в него попала ПТУР.
Потом я пошла гулять по посёлку Донецкий. Разговорилась с мирными жителями.
– Бьют с Тошковки по нам, – сказал средних лет местный, представившийся Виталием. – Мирные жители мы, тут живём, а они… Мы недавно сидели с соседом на лавочке, в двадцати метрах от нас взорвалось, гаражи сгорели. Тушили, бегали с ведрами, над нами опять взрывалось. Сегодня опять в огород прилетело…