Мой ответ как будто успокаивает Блэйк, и она многозначительно кивает Конвэю.
– Хорошо, только еще кое-что перед тем, как закончить допрос. Вы сказали, что стали свидетелем убийства, – произносит он.
Что бы его ни мучило, оно рассосалось, как утренняя дымка.
Мой мозг указывает мне молчать, иначе я оговорю себя. Из ничего сошью на себя дело. У них ничего нет. Они даже не знают о той женщине. Они не могут меня приплести. И тут меня осеняет: я-то думал, меня задержали за то, что случилось с ней. Столь простое и глупое заблуждение подвело меня к катастрофической ошибке. Я решил, что она все еще жива, потому что меня арестовали не за убийство. Но теперь вполне может оказаться, что она мертва.
Если ее тело найдут, что тогда? Что, если кто-то меня видел? Что, если я оставил там где-то свои отпечатки? У них теперь, после задержания, есть мои отпечатки, а повсюду на месте преступления будут следы моей крови из раны над глазом. Они пригвоздят меня к стенке. Я знаю, как это работает. Надо что-то сказать. Да и все равно я уже ввязался. Сразу же сообщил им о том, что видел, как напали на женщину, и обратно уже никак не отмотать.
– Да, – говорю я.
И, не успев опомниться, выкладываю им про убийство. Про прихожую с викторианской плиткой, абажуры Тиффани. Шелковый ковер, на котором я лежал. Как вошла пара, и голос у нее был звонкий, как стекло. Как я прятался, пока они пили, а затем спорили. Как она лежала истерзанная на ковре. Как он бежал. Как бежал я.
– Убийство? – вставляет Конвэй в какой-то момент. – В начале допроса вы не упоминали про убийство.
– Нет. Я. Я же думал, что поэтому здесь. Из-за нее. И вы говорили про тяжкий вред здоровью, так что я решил, она еще жива, – лопочу я, спотыкаясь на каждом слове. – И я все еще не уверен. Она может быть жива, вы должны проверить.
– Так, значит, она была мертва? Потом жива, мертва и теперь снова жива? – Конвэй скептически глядит на Блэйк.
– Нет. Я не знаю. Когда я ушел, она выглядела мертвой, но могла быть жива. Вы должны вызвать туда скорую. Сделайте что-нибудь.
– Она выглядела мертвой? – переспрашивает он.
Бросаю на него раздраженный взгляд.
– Тот адрес, который вы назвали, Фарм-стрит? В Мэйфейре? – вмешивается в разговор Блэйк.
– Да, – отвечаю, – 42Б. Черная дверь.
Только когда они останавливают запись, я осознаю, что рыдаю. Слезы беззвучно льются по моему лицу, собираясь в лужицу на столе, капля за каплей, когезия и адгезия. И вдруг я перестаю сопротивляться, меня охватывает скорбь. Блэйк и Конвэй секунду молчат, а затем я слышу скрежет стула по полу – это Конвэй встает.
– Хорошо, мистер Шют, мы продолжим расследовать это нападение. Проверим ваши слова о том, где вы находились во время нанесения травм мистеру Сквайру, и я дам разрешение на проведение судмедэкспертизы в отношении ваших вещей. Пока же вас отпускают под залог на время расследования. Вам нужно сообщить адрес, по которому будете пребывать.
Смотрю на Конвэя.
– Адрес?
– Мы всегда можем оставить вас в следственном изоляторе, если хотите, сэр.
Его глаза уже больше не излучают ни частички того добра, которое я, как мне раньше казалось, в них заметил.
Блэйк бросает на него жесткий взгляд, а затем поворачивается ко мне и мягко уточняет:
– Есть хоть кто-то, у кого вы могли бы остановиться? На время?
Задумываюсь на мгновение – никого.
– Нет, – отвечаю я.
Меня молча отводят в камеру. Когда дверь закрывается, я успеваю выкрикнуть Блэйк:
– Сколько вы меня еще тут продержите?
Задвижка со стуком открывается.
– Мистер Шют, нам нужен адрес. Если вы его не дадите, мы никак не можем быть уверены, что найдем вас, когда вы нам понадобитесь.
Мое сердце ускоряется.
– Вы не имеете права держать меня здесь.
– Не имеем. Все время – нет. Но без адреса мы имеем право задержать вас, пока суд не определит залог. И скажу честно, мистер Шют, без адреса ваши шансы крайне малы.
– Стойте, – в отчаянии взываю я, – а если у меня нет никакого адреса, что, по-вашему, я должен делать?
– Если у вас нет адреса, то что, по-вашему, могу сделать я? – переспрашивает она и закрывает задвижку.
Глава десятаяЧетверг
Когда закрываю глаза, эти стены бесшумно надвигаются на меня, грозя раздавить. Но стоит резко открыть глаза, как они вмиг беззвучно возвращаются на место. Их не подловить. И не остановить.
На этот раз, открыв глаза, я их больше не закрою. Воздух здесь затхлый, пахнет средством от насекомых. Вдыхаю, и подкатывает легкая тошнота. Пора отсюда выбираться. Воздух там, снаружи, лишь в нескольких футах – чистый, свежий, влажный, ароматный. Холодный февральский воздух.
Хотя февральская ночь вовсе не предел мечтаний. В воздухе лед, и все, что ни надето на человеке, промерзает за считаные минуты. Но как только от холода начинает колоть пальцы, все остальное в мире теряет важность. И это хорошо. Пора отсюда выбираться. Я и часу еще здесь не протяну, не говоря уж про день или больше. Этот день точно станет моим последним.
От усталости закрываю глаза, а когда открываю, вижу, как потолок быстро возвращается на место. Еще секунда, и стало бы слишком поздно. Меня бы расплющило.
Когда я увидел, что он подмял ее под себя, то мог бы что-то сделать.
Сажусь. Если быстро поморгать, в складках темноты появляется она, ее лицо теперь знакомо.
– Отпусти меня! – кричу я. – Отпусти!
В голове снова стучит. Если позвать доктора, он, может, объяснит им, почему меня следует выпустить и как, оставшись здесь еще хоть ненадолго, я весь проржавею изнутри. Скоро задвижка откроется, и они проверят, жив ли я. Если в этот момент закричать, поможет ли это выбраться?
Минуты капают медленно.
Слышу за дверью шум. Готовлюсь закричать, когда дернется задвижка, но вдруг открывается вся дверь целиком. Свет ослепляет, и я прикрываю глаза ладонью.
– На выход, мистер Шют. Вы свободны.
Вглядываюсь сквозь пальцы. Это Блэйк.
– Что?
Я встаю.
– У нас есть для вас адрес.
Заметив на моем лице непонимание, она добавляет:
– Кросс-стрит, тридцать два. Эс И двадцать два.
– Что?
– Это адрес из нашей базы. В восемьдесят девятом вы были арестованы за нападение без отягчающих обстоятельств. Получили предупреждение.
Я знаю этот адрес. Гремит где-то в глухой пустоте моего мозга.
– Это не мой дом, – отвечаю я.
– Я знаю. – Ее интонация не меняется. – Он принадлежит Себастьяну Мэттьюзу.
И меня тут же подхватывает круговорот воспоминаний, вызванных этим именем.
– Отведу вас забрать вещи. Не забудьте, что вернуться вы должны через две недели, – говорит она, вручая мне бумажку с датой.
Смяв, сую бумажку в карман тренировочных штанов.
Если промолчу, смогу уйти. Не стоит разрушать все правдой – правдой, что я там не живу, что не знаю его больше, что он не захочет меня видеть. Выйду отсюда и прямиком в какой-нибудь укромный уголок с крышей над головой или в зал ожидания на вокзале. Не стоит разоблачать наш с ней небольшой сговор. Она знает, что я в тот дом не пойду. Знает, что не воспользуюсь адресом. Она просто ищет способ мне помочь.
– Считайте, вам повезло, что мы не вменили вам незаконное проникновение. Не вламывайтесь больше в чужие дома, даже если вам кажется, что они пустуют, – предупреждает она.
Блэйк ведет меня за вещами. Сквозь прозрачную вставку бумажного пакета виднеются только недокуренные сигареты.
– Мне жаль, – бросаю я вслед Блэйк, которая уже готова уйти. – Передайте ее семье, что мне жаль.
Она улыбается, но в ее улыбке нет радости.
– В этом идти я не могу, – показываю на тренировочные штаны и тонкую серую толстовку, которую мне выдали здесь.
Но уязвимее всего чувствую себя из-за кед.
– Можно хотя бы ботинки вернуть?
– Вещдоки, – качает головой Блэйк.
Хочу возразить, но вспоминаю: ведь именно она подсуетилась, чтобы меня выпустили.
– Спасибо, что нашли способ меня выпустить, – говорю я наконец.
Она слегка хмурится, будто смутившись.
– Не меня благодарите. Его, – кивком она показывает себе за спину.
Тут я понимаю, кого она имеет в виду, и у меня перехватывает дыхание. За низкой алюминиевой дверью вижу его – впервые за столько лет.
– Себ?
– Паршиво выглядишь, – замечает он.
Глава одиннадцатаяЧетверг
Судя по часам, сейчас 03:11. Тепло салона и плавный ход автомобиля навевают сон, но я все никак не могу расслабиться. Бросаю взгляд на Себа, тот уверенно крутит руль. Рукава накрахмалены, запонки слегка поблескивают от мелькающих за окном фонарей. Он не спускает глаз с дороги, хотя на Кристал-Пэлас-роуд машин немного. Как будто ему все равно, куда смотреть, только бы не на меня.
Проезжаем несколько лежачих полицейских, затем сворачиваем направо и катим вдоль примыкающих друг к другу аккуратных домиков. В голову врываются беспорядочные воспоминания. Я знаю это место. Машина плавно тормозит, и Себ нажимает на кнопку, чтобы поставить на ручник. И когда только автомобили успели таким обзавестись?
– Приехали, – говорит он, вылезая из машины.
Все такой же красавчик, только седины стало больше. Лицо слегка изможденное, но никто не молодеет. Выбравшись из машины, подхожу вслед за ним к двери, жду за спиной, пока он открывает. Щелкает выключателем, и прихожую заливает мягкий янтарный свет. Стены выкрашены в приглушенные тона, но блики света все же пляшут по комнате, прыгая между полированными деревянными перилами и старинным сервантом.
– Заходи, – приглашает он и отступает в сторону, чтобы пропустить меня.
– Я лучше пойду, – отвечаю я, бросив взгляд на свои грязные руки. – Я у тебя не останусь.
Тут меня обволакивает холод, и я с раздражением отмечаю, что дрожу.
– Не дури, – возражает он. – Пойдем. На такой погоде дверь открытой лучше не держать.
Снова поеживаюсь в тонкой одежде, выданной мне полицией, и вдруг мои ноги как по команде обессиливают. Колени подкашиваются, и я сползаю по двери вниз; он подхватывает меня в последний момент. Все вокруг темнеет, а затем – пустота.