До начала Второй мировой войны оставалось несколько недель. Ни военлет Савельев, ни жители небольшого провинциального приграничного городка не подозревали, что пройдет немного времени — чуть меньше двух лет, Германия нападет на Советский Союз, загнав каждого в свою мертвую петлю.
И каждому, или почти каждому, кто окажется в точке перелома, предстоит сделать свой выбор, даже тогда, когда будет казаться, что выбора и нет.
Эта книга о людях, о войне, о мертвой петле, в которой оказались миллионы людей. И о том, кто и как делал свой выбор в то трагическое и страшное время.
Часть первая
Глава первая. Три сестры
18 августа 1939 г.
— Какое замечательное утро, — счастливо улыбнулась девушка, замерев у окна. Встающее солнце протягивало розовые тени по палисаднику, в кустах раздавались первые перепевы невидимых птиц, прошедший накануне дождь оставил после себя сладкий привкус свежести, и казалось, что все вокруг радуется вместе с ней.
Бравурная музыка, которая неслась из приемника, казалось, никому не мешала. Утренний чай был уже выпит, Ребекка заканчивала приводить себя в порядок. Кроме родителей, у нее было две взрослых сестры, так что утром у зеркала всегда наблюдалось столпотворение.
Абрахаму Гольдбергу с женой бог дал четырех дочек и сына. Но единственный сын и одна из дочерей умели в раннем детстве. Осталось их трое — трое девочек, одна из которых вот-вот должна была выйти замуж.
Старшая Моня и теснила тихим сапом от зеркала свою сестру Ребекку, прихорашиваясь с особой тщательностью. Монечка еще поправляла непокорный локон, который, выбился из общей картины ее небесной красоты, как Ривка вынуждена была почти насильно оттащить ее от зеркала и быстро заняться расчесыванием густых непокорных волос.
Младшая, Эва, вставала позже всех, поэтому у зеркала ее не было. Она только шла умываться, с улыбкой наблюдая за старшенькими. Ей всегда нравилось поддразнивать сестер. Ну, хоть немного, но все-таки… Моня знала, что напору Ребекки все равно придется уступить, поэтому мудро перебралась поправлять локон к окну, он никак не поддавался, и девушка решила, что придется возвращаться к зеркалу. В задумчивости она продолжала наматывать локон на пальчик.
— Ривка… Ты на праздник пойдешь? Там будут все наши. И Рома будет. И еще там будет много интересных парней. Будет весело. — Вдруг неожиданно спросила сестру, Моня говорила про аэродром, на котором должен был состояться праздник в честь Дня авиации.
Правда была в том, что компании у сестер были разные и сильно отличались друг от друга.
Они обе были учительницами. Но Моня учила маленьких деток — была учительницей младших классов, а Ребекка преподавала точные науки — физику, математику и астрономию.
И как разительно отличались преподаваемые ими предметы, так сильно отличались и компании, в которых они общались. Моня встречалась с парнями, которые работали на машзаводе. Тот самый Рома, о котором Моня заикнулась сестре, был предметом ее воздыхания, и все шло к свадьбе. Во всяком случае, именно так могло показаться со стороны. Рома был серьезным молодым человеком, сразу же выделив Моню из всех подруг, как говориться, положив на нее глаз. Он и нравился-то девушке за свою основательность, такую крепость, надежность, то, что принято называть настоящей мужской силой.
У Ребекки компания была другой. Она была комсомолкой и активисткой, участвовала во всех делах местных синеблузников — небольшого театрально-агитационного коллектива (позже их назовут агитбригадами). Это был сплав пантомимы, агитки, высокого искусства, сатиры и юмора, подобные коллективы появились во многих городах, на предприятиях, и даже в военных частях. Его основу составляли учителя нескольких школ, молодые ребята, в основном комсомольцы. Есик Луферман, учитель музыки, был главным идейным вдохновителем и режиссером их «синей блузы». А вот тексты готовили вместе: Соня Пришвина, Мося Гурфинкель и Реба Гольдберг. Они проводил так много времени вместе, что Ребекка не представляла себе, как может пойти на какой-то праздник в другой компании.
— Я пойду со своими. — Ривка как отрезала, наконец-то добравшись до зеркала.
Моня недовольно подобрала губки.
— И вообще… Твои синеблузники ребята несерьезные, у них только шутки-прибаутки на уме. Заводские ребята намного серьезнее, и зарплаты у них не чета учительским.
— Сестричка моя, при чем тут зарплаты? — Рива возмущенно подняла брови.
— А что? Посмотри на себя… Разве не надо жить нормально? Муж должен зарабатывать. Приносить в семью… как папа… Разве не так?
— Монечка, давай, оставим этот глупый разговор, хорошо? — средняя сестра даже притопнула.
Моня поняла, что вот-вот, и ее сестричка начнет злиться, а сердить Ривку совсем не стоило: в гневе она была страшна, ее даже мама побаивалась, когда та рассердится. Но в этом старом споре между сестрами, они обе оставались на своих позициях — старшенькая всегда была более практичной и приземленной.
Она не гонялась за сказочным принцем, за призраком любви, она хотела надежного крепкого брака, в котором трезвое соединение правильно подобранных людей дает надежную опору семейному счастью.
И ей казалось, что Рома Нахман как раз тот, на которого можно было положиться. Ну и что, что он в разводе? Это ведь ветреная жена бросила его и ребенка и умчалась невесть куда за новым счастьем. А Рома — ничего, он теперь вот какой. И о дочке заботится, и ухаживает так… основательно… вот! Он знает про Монечку все — все ее вкусы, привычки, он и подарки делает такие — недорогие, но всегда именно такие, которые она мечтала бы получить. И как ему это удается? Моня отошла от сестры подальше и уставилась в открытое окно, которое выходило на улицу.
Их сосед отличный шапочник, еще не старый и крепкий человек, дядя Мойше шел домой, скорее всего, после посещении базара, этого своеобразного центра городка, места, где можно узнать все новости, увидеть нужного человека, купить или продать. Сосед обычно продавал. С этого он с семьей и жил. Его жена была на воспитании — четверо детей требовали постоянного присмотра.
— Дядя Мойше пошел, — почему-то сообщила Моня сестре, которая заканчивала приводить себя в порядок. Ривка глянула в окно, как будто для того, чтобы перепроверить слова сестры, но Моня не собиралась обижаться: ее сестра была из тех девушек, которые любят все видеть воочию и не полагаются на чужие слова. Как всегда, после удачного торга, их сосед зашел в какой-то ближний к базару кабачок, что выдавала особая геометрия его движений.
Солнце, на мгновение прикрытое шальным облачком, внезапно брызнуло в окно особым утренним светом. Это был тот самый луч, который неожиданно меняет восприятие действительности, потому что обладает удивительной способностью по-особому накладываться, внезапно убирая ненужные тени. И этот свет внезапно преобразил Ривку. Моня невольно залюбовалась сестрой. Чуть вытянутый овал лица, полные чувственные губы, серо-зеленые огромные, выразительные глаза с чуть заметной поволокой, отцовский волевой подбородок, чуть тяжеловатый, он совершенно не портил облик девушки, а только подчеркивал ее решительный характер, и, конечно же, густые черные волосы, кудрявые, предмет особой зависти других сестер. Ребекка была настоящей красавицей.
Моня тоже была интересной девушкой. Но не такой спортивной, как сестра, немного полноватой. Из-за этого она часто комплексовала на фоне более красивых (по общему мнению) младших сестер. Чаще всего это выражалась в длинных нотациях: как настоящий педагог, Моня любила учить сестер уму-разуму.
Ривка улыбнулась какой-то своей мысли и отошла от окна: сплетничать по поводу соседа она не собиралась — девушка вообще терпеть не могла этого и относилась к любителям подобного с серьезной долей неприязни.
Поэтому тему соседа больше сестры не трогали. Ребекка еще раз прошлась мимо зеркала, мимоходом поправила платье и натолкнулась взглядом на младшенькую, которая только-только зашла в комнату.
Эву все считали писаной красавицей. Она успешно соперничала с сестрами в красоте, но была немного легкомысленной, и чуть более эгоистичной, чем старшие. Младшенькую родители баловали чуть больше, а пользоваться своими маленькими преимуществами юная красотка умела почти инстинктивно.
— Эва! Кушать… я тебя молочком попою с оладушками, — хлопотала мама, неспешно переваливаясь от печи к столу и обратно.
Отец уже давно ушел на работу, а мама домохозяйствовала, семья была ее главной работой в жизни.
— Опоздаешь в школу… Или где вы там собираетесь?
— На школьном дворе. Я сейчас. Мам!
Эва посмотрела на сестер, потом подошла к зеркалу — это место перед зеркалом было ее любимым и почти постоянным. Все знали, пока она не приведет себя в порядок — не сдвинется от зеркала ни на шаг.
— На праздник идешь? — Моня задала риторический вопрос: ведь Эва не могла пропустить такое шумное мероприятие, тем более, что там будут ребята со всего города.
Ребекка, скользнув взглядом по Эвочке, улыбнулась. Она очень любила сестру, хотя и закрывала глаза на ее недостатки. Но она любила ее такой как есть — со всеми ее прелестями, детской еще непосредственностью и подростковыми шалостями. Бросила взгляд на часы: ей было пора. Опаздывать Ривка не любила. Точность была ее пунктиком. Чуть ли не основным в ее сложной натуре. Кстати, так же она не терпела, когда опаздывают другие, особенно, мужчины.
В ее характере иногда проглядывались мальчишеские черты. Кто знает, может быть, потому, что она так была похожа на отца?
— Пока, девочки! Мама, я ушла! — с этими словами Ребекка выскочила на улицу.
А еще через две минуты за ней вышла и Моня, впрочем, старшая и не старалась догнать сестру. Все сестры должны были встретиться: на летном поле.
Глава вторая. Инспекция
Июль 1939 г.
Машина утробно заурчала, как гигантский кот, и плавно стала выбираться на холм.