Врачи стремились получить более чистые, более качественные, более стандартизированные препараты опиума для своих пациентов. Все они хотели добраться до самого сердца опиума, найти и работать с конкретным химическим веществом, которое лежало в корне свойств опиума.
Первый прорыв произошел в 1806 году, когда начинающий немецкий фармацевт Фридрих Сертюрнер, работая в одиночку в кустарной лаборатории, изучал душу опиума. Он потратил месяцы на поиск способов мягко нагреть, растворить и вытянуть сырой липкий материал, разделить его на части и очистить с помощью различных растворителей и методов дистилляции, охлаждения паров в жидкости, высушивания жидкостей в кристаллы и повторного растворения кристаллов в новых растворителях. Таким образом он создал сотни новых препаратов. Что смог, протестировал на бродячих собаках, потом на некоторых своих друзьях и, наконец, на себе самом.
Сертюрнер обнаружил, что опиум – это не что-то одно, а множество веществ, сложный коктейль ингредиентов. Самыми мощными из них были представители химического семейства под названием алкалоиды – все они имели общие молекулярные структуры и свойства, и все они были горькими на вкус. Оказалось, что в опиуме есть три или четыре основных алкалоида и, возможно, десятки второстепенных.
Сертюрнер был первым, кто хоть как-то выделил и изучил самый важный из них – алкалоид, придающий опиуму бо́льшую часть его свойств. Выделенное из природной смеси, в чистом виде это химическое вещество оказывало действие в 10 раз более мощное, чем опиум. Сначала он назвал свое вещество principium somniferum, источником усыпления, за его способность вводить людей в сонное оцепенение. Позже он назвал его морфием, в честь Морфея, греческого бога сновидений. Сегодня мы называем его морфином.
Это было поразительным достижением для 20-летнего неизвестного химика-любителя. Возможно, именно поэтому в то время оно было полностью проигнорировано. Сертюрнер был никем, и мало кто из серьезных ученых обратил внимание на его открытие. Однако молодой человек продолжал работать, получая все более чистые версии своего морфия, принимая дозу за дозой, чтобы проверить их, тщательно отмечая, как меняется его настроение.
Все для него начиналось так: часы эйфории, головокружительные сны, прекращение боли. Затем он начал страдать от запора. Когда он попытался прекратить прием препарата, наступили глубокая депрессия и грызущий голод, сводивший его с ума. Он вернулся к его приему и попытался увеличить дозу. Однажды он чуть не убил себя и трех своих друзей, проглотив с интервалом в полчаса огромное количество морфия; их жизни были спасены только в последний момент, когда Сертюрнер, собрав последние силы, дал им всем химическое вещество, вызывающее рвоту. Все обернулось кошмаром. К 1812 году, после многолетних исследований, он ужаснулся тому, что создал. «Я считаю своим долгом привлечь внимание к ужасным эффектам этого нового вещества, которое я назвал морфием, – писал он, – чтобы предотвратить бедствия».
Сертюрнер дожил до 1841 года, открыл собственную аптеку, чтобы зарабатывать на жизнь, и умер в безвестности. Он так и не сколотил состояние на своем морфии.
Слава досталась другим. После работ Сертюрнера изучение алкалоидов пошло в гору, и в 1820-х годах более известные ученые начали серьезно работать с морфием. Одна старая немецкая фармацевтическая фирма стала специалистом по его массовому производству. Возможно, вы слышали о компании Merck. Сейчас она производит множество лекарств, но морфин был тем фундаментом, на котором строилась ее империя.
Способность разделять сырые материалы, очищать и изучать их активные вещества послужила толчком к развитию новой науки – органической химии, науки о молекулах жизни. Органическая химия и производство лекарств развивались параллельно. На протяжении XIX века разные исследователи продолжили разбирать опиумный коктейль, очищая другие алкалоиды, содержащиеся в сыром веществе. И алкалоидов было очень много. Кодеин, выделенный в 1832 году, оказался менее эффективен при обезболивании, но также склонен вызывать зависимость; сейчас мы знаем его в основном по использованию в сиропах от кашля[1]. Затем появились тебаин, носкапин, папаверин, нарцеин – список алкалоидов опиума удлинялся. По мере того как химики становились все более искусными, из других растений, таких как кока, табак, кофе, стрихнин, хинин, атропин, были выделены и другие алкалоиды – кокаин, никотин, кофеин, nux vomica и кора хинного дерева. Список алкалоидов рос. Все они были химически родственными, активно воздействовали на организм и были горьки на вкус.
Но первым был морфин. Он быстро заменил опиум в медицине. Его можно было изготавливать в соответствии со стандартами и нормами, что позволяло более точно выбирать дозировку и давало врачам лучший инструмент для лечения своих пациентов. Это болеутоляющее было сильнее опиума, и оно стало основным средством в аптеках госпиталей и в сумках врачей. Его единственным недостатком было то, что в первые годы его приходилось принимать либо через рот, либо через покрытые воском суппозитории, что замедляло его действие и делало результаты более вариативными. Даже приняв его в жидкой форме, пациенты должны были ждать, пока препарат подействует, и эффект нарастал постепенно, что усложняло корректировку доз. Врачи хотели найти лучший способ введения морфина в организм.
Они пробовали измельчать его в порошок и давать пациентам вдыхать его, но это слишком часто вызывало тошноту. Они пробовали наносить его на кожу, но это приводило к образованию волдырей. Пробовали вводить его под кожу, используя щепки или иглы для введения маленьких шариков лекарства в небольшие разрезы, но контролировать дозу было слишком сложно.
Ответ пришел в 1841 году, когда французский хирург по имени Шарль-Габриэль Правас ввел в медицину новый инструмент. Правас искал способ лечения варикозного расширения вен и решил, что помочь может использование лекарств, замедляющих свертывание крови. Проблема заключалась в том, что препараты, которые он хотел использовать, при приеме через рот разрушались в желудке. Ему нужен был способ доставить их непосредственно в вены. Поэтому он попросил местного мастера изготовить полую иглу из платины, а к игле прикрепил маленький серебряный поршень. Идея заключалась в том, чтобы зарядить в поршень лекарство, вставить иглу в вену, а затем ввести лекарство.
Он сделал первый шприц. С его помощью Правас мог набрать точно отмеренное количество лекарства и ввести его через кожу напрямую в организм, минуя желудок и кишечник, ускоряя действие препарата и доставляя большее его количество туда, куда нужно. Правас носил свой прибор в кармане цилиндра с шелковой подкладкой. И его изобретение, «Правас», как его часто называли, быстро стало хитом среди врачей. Оно дало врачам новый критически важный способ более быстрой и точной доставки лекарств.
«Правас» идеально подходил для морфия. При введении лекарства непосредственно в тело обратить агонию в спокойствие получалось за несколько секунд. Когда пациент корчился от боли, медсестра могла достать шприц с морфием и сказать: «Сейчас вас укусит комарик». Врачи получили возможность проводить более точные исследования.
Новый, очищенный препарат также давал надежду зависимым от опиума. Некоторые врачи полагали, что если лечить наркоманов более низкими, более точными дозами морфия, то удастся притупить жажду опиума и отучить от него пациентов.
Конечно, это не сработало. Морфий был, по сути, тем же наркотиком, что и опиум, только сильнее. В лучшем случае он заменял опиум, а не лечил от зависимости. Прием морфия с помощью «Праваса» обеспечивал зависимым получение более сильного и быстрого наркотика. Соответственно, опасность аддикции возрастала.
В период Гражданской войны в США, в 1860-х годах, морфий стал основным лекарством на поле боя: его вводили солдатам для облегчения боли от ран и для лечения дизентерии и малярии, свирепствовавших в военных лагерях. Домашние сады как на Севере, так и на Юге охватило пламя маковых плантаций – граждане патриотично выращивали опиум для своих войск, сырье перерабатывалось в морфий и отправлялось на фронт. Были выданы миллионы доз. Тысячи ветеранов с пожизненными увечьями: с оторванными конечностями, раздробленными костями, сломленные духом, после окончания войны учились пользоваться шприцами для самостоятельного введения морфия.
В результате возникла волна зависимости, которую назвали «армейской болезнью». Благодаря морфию в 1870-х и 1880-х годах потребление опиатов на душу населения утроилось, создав первый в Америке опиоидный кризис. Любой мог достать морфий и шприц для его введения; они продавались по почте и без рецепта в аптеках. По мере расширения медицинского применения морфия: в хирургии, при несчастных случаях, практически при любом заболевании или травме – росло и число пациентов, зависимых от этого препарата. Ученые назвали новую эпидемию морфинизмом и изо всех сил старались найти способы контролировать ее.
Опиоидный кризис 1880-х годов очень похож на опиоидный кризис сегодняшнего дня не только темпами роста числа употребляющих, но и общественной реакцией. Сначала врачи и государственные чиновники пытались применять «мягкие» подходы, позиционируя проблему как менее серьезную, чем, скажем, алкоголизм; умеренно рекомендовали наркотики, искали лучшие способы облегчить состояние пациентов; даже экспериментировали с муниципальными наркологическими клиниками, где зависимые от опиатов могли получать поддерживающие дозы. Наркозависимые тоже не остались в стороне. Хотя опиаты были важной статьей дохода для многих аптек, некоторые решили их вообще не продавать. «Жадный преступник продаст вам морфий или кокаин, – гласила надпись на одной нью-йоркской аптеке, добавляя: – Мы не из таких».
Но есть и различия. Сегодняшние потребители опиума – это, скорее, представители низшего класса, либо наркоманы из больших городов, либо неблагонадежные белые жители сельской местности. Но в 1880-х годах морфинисты (за исключением ветеранов) были в основном представителями среднего и высшего классов, специалистами и бизнесменами, которые когда-то испытывали боль и которых врачи научили самостоятельно вводить себе наркотик. Сами врачи были одними из наиболее преданных потребителей морфия; по одной из оценок 1885 года, до трети врачей в Нью-Йорке были зависимыми.