Океания: ядовитая экзотика во плоти
Ядовитыми обычно считают змей и пауков, а вот о птицах так говорят редко. Это потому, что ни один вид птиц не производит собственный яд. Однако это не мешает некоторым из них похищать яды, производимые другими существами, и использовать их для собственной защиты. Первыми любителями этого трюка из когда-либо обнаруженных стала группа птиц под названием питоху, эндемичная для острова Новая Гвинея. Особенно токсична пара близкородственных видов — питоху переменный (Pitohui kirhocephalus) и питоху с капюшоном (Pitohui dichrous). В Северном полушарии они более известны как дроздовые мухоловки. Это красивые птицы черно-красного окраса.
Питоху — всеядные птицы, питающиеся разнообразными фруктами, орехами и насекомыми. Именно насекомые поставляют этим птицам яд. Токсин, который используют питоху, называется батрахотоксином. Он тормозит передачу нервных импульсов, тем самым приводя мышцы животного в состояние постоянного сокращения, что вызывает аритмию и остановку сердца. Не существует известного лечения при отравлении батрахотоксином. Встречается он у жуков рода Choresine, которые являются обычной частью рациона птиц. Птицы поедают жуков и затем могут сами использовать токсины, к которым их иммунитет уже адаптировался.
В 1990 году ученые, набивающие чучела питоху с капюшоном для музейных коллекций, при работе с ними столкнулись с онемением и жжением. В 1992 году выяснилось, что этот вид и некоторые другие питоху содержат в своих тканях нейротоксин, называемый гомобатрахотоксином, производным батрахотоксина. Этот же токсин используют ядовитые лягушки-древолазы Центральной и Южной Америки (семейство Dendrobatidae) для защиты от хищников. Они тоже получают его при поедании жуков. Смертельную опасность для взрослого человека представляют всего 100 микрограммов, или вес двух зерен мелкозернистой поваренной соли! Это делает батрахотоксин в 15 раз более токсичным, чем кураре (о нем мы поговорим подробнее позже). И антитоксина нет.
Питоху выделяют батрахотоксин в свои перья и кожу. Доподлинно неизвестно, для чего им эти токсины, но вполне вероятно, что они служат защитой от хищников. Кроме того, питоху не особенно дружелюбны: они могут быть агрессивными и шипеть при приближении. Ядовитые перья и неприятный характер питоху с капюшоном давно известны жителям Новой Гвинеи. Они называют эту птицу мусорной, потому что ее нельзя есть.
Глава 2. Яды Южной Америки и их влияние: от племен до науки
С древних времен человек был очарован ядами, особенно экзотическими. Потенциальная возможность использовать яд дарила чувство власти. Даже сейчас производство химического оружия (например, рицина или ботулотоксина) способствует повышению напряженности в международных отношениях. Поэтому неудивительно, что во времена, когда испанцы и португальцы покоряли Южную Америку, рассказы путешественников о мощном паралитическом яде, используемом туземцами на охоте, волновали сердца и умы исследователей и колонизаторов.
Одни из известных ядовитых животных — это лягушки-дротологи. Их существует более 170 различных видов, причем многие обладают удивительно разнообразной окраской. Золотая ядовитая лягушка, или ужасный древолаз, Phyllobates terribilis, — это самое ядовитое позвоночное животное: батрахотоксин в ее коже может убить 10 000 мышей, 15 взрослых людей или двух африканских слонов. Яд в организм лягушек поступает из пищи, особенно из жуков-хорезинов. Батрахотоксины не разлагаются быстро, поэтому они могут сохраняться в коже лягушек в течение многих лет. Цвет ядовитых древолазов делает их образцом апосематизма и представляет собой один из видов предупреждающих сигналов (цвета, запаха, звуков и так далее) для отпугивания потенциальных хищников.
По рассказам путешественников, когда конкистадоры проникли в Южную Америку в XVI веке, туземцы использовали стрелы со смертельным ядом. Итало-испанский историк Пьетро Мартир д’Анжера описал несколько подобных нападений индейцев на вторгшихся на их земли испанцев. Несколько человек и лошадей было убито отравленными стрелами, и их смерти предшествовал глубокий паралич.
Другое упоминание южноамериканских ядов встречается в книге сэра Уолтера Рэли «Открытие богатой, обширной и прекрасной Гвианской империи», опубликованной в 1596 году. Сэр Уолтер Рэли (1552–1618) в разное время играл роль торгового авантюриста, поэта и фаворита (или козла отпущения) королевы Елизаветы I. Как и многие в то время, он был очарован идеей золотого города или земли (Эльдорадо) и пять раз организовывал экспедиции к реке Ориноко и ее притокам в попытках найти легендарные сокровища.
В своей книге Рэли привел описание токсинов для стрел и отметил, что чеснок служит для них противоядием. Это утверждение оказалось схоже с другими — об использовании для нейтрализации яда соли, морской воды, сахара и табака. Все они были совершенно ошибочны, так как яды, которыми пользовались индейцы, оставались во многом неизвестными для колонизаторов. Именно поэтому у таких ядов было множество названий, в том числе «урари, ворари и кураре». Как мы увидим далее, слово «кураре» — это общий термин, который (наряду со многими другими) применялся без разбора к любым ядам для стрел. Первоначально у исследователей появился экстракт и только позднее — растение, но не чистый состав.
Одним из первых, кто раскрыл часть тайн южноамериканских ядов, оказался француз Шарль Мари де ла Кондамин. Он родился в Париже в 1701 году и умер в этом же городе в 1774 году, хотя всю жизнь провел в энергичных научных поисках и путешествиях. В 1735 году он отправился в Южную Америку, где пробыл 10 лет. Предположительно, он делал вид, что собирался исследовать дугу земного меридиана, но втайне стремился определить дерево, являющееся источником хинина. Он также участвовал в открытии каучука, идентификации платиновых руд и распознавании дерева барбаско (источника ядовитого алкалоида ротенона).
По возвращении в Европу он также взял с собой первые качественные образцы «черной смолы» — концентрированного экстракта кураре. Кондамин вступил в контакт с индейским племенем под названием ямео, которое жило недалеко от места слияния рек Мананьон и Укаяли. Он описал, как ямео использовали «дудочки, с помощью которых запускали деревянные стрелы на расстояние 30–40 шагов, чтобы сбить мелкую или крупную дичь; острие стрел было покрыто ядом — настолько активным, что жертва погибала менее чем за минуту». Когда Кондамин вернулся в Европу, то привез «черную смолу» для проведения знаменитой серии экспериментов в Лейденском университете в присутствии выдающегося триумвирата[6]: профессора медицины Германа Бургаве (1668–1738), его ученика Герарда ван Свитена (1700–1772) и знаменитого анатома Бернарда Альбинуса (1697–1770). Кондамин ранее утверждал, что сахар является противоядием, но ему не удалось подтвердить это в лейденских экспериментах.
Позже Ричард Броклсби (1722–1797) и Эдвард Бэнкрофт (1744–1821) продолжили исследования Кондамина. Они получили новые образцы кураре. Бэнкрофт считал, что яд, производимый племенем тикуна, был самым сильным. Однако, пожалуй, важнее оказалось его описание источника яда — растения, которое он называл «ниббе», а мы бы определили как лиану. Оно походило на длинный шнур диаметром до 45 сантиметров. Бэнкрофт также наблюдал, как туземцы изготавливают яд из коры «ниббе», и записал рецепт следующим образом: «эту смесь медленно нагревали, а жидкость выпаривали, пока остатки не начинали напоминать смолу. Затем с помощью кусочков пальмы кашицу намазывали на стрелы».
Другой путешественник того времени, Чарльз Уотертон (1782–1865), наблюдал за ритуалами индейцев макузи по приготовлению кураре и получил образцы сильнодействующего яда, которые отправил в Уэйкфилд (Англия). Более 100 лет спустя другой исследователь — Реджинальд Могей — получил доступ к некоторым из них из Медицинской школы Университета Лидса и доказал, что образцы все еще активны. За прошедшие годы вещество частично разложилось, но все же около 10% чистого тубокурарина хлорида — собственно токсического действующего вещества, содержащегося в кураре, — осталось и могло навредить. Это свидетельствует о проницательности Уотертона и долговременной стабильности соединения в виде смолы.
Яд кураре делали не только из измельченной лозы (или лианы), но и из других корней, ядовитых муравьев и растолченных клыков змей бушмейстеров и ферделанс. Уотертон сделал правильный вывод, установив, что парализующий яд содержится именно в виноградной лозе (или лиане) и что доза, необходимая для убийства, пропорциональна весу животного. Он также описал древесину, из которой изготавливали стрелы и духовые трубки, и то, как происходил этот процесс. Он высмеял использование соли и чеснока в качестве противоядий и утверждал, что единственный способ борьбы с ядом, имеющий хоть какой-то шанс на успех, — это иссечение раны и, если возможно, тугая повязка, чтобы перекрыть венозное кровообращение.
Когда Уотертон вернулся в Англию, он продолжил собирать информацию о кураре и предположил, что препарат может быть полезен для лечения бешенства и столбняка. К сожалению, он так и не смог проверить эту теорию. Однажды он поспешил в Ноттингем, чтобы попытаться спасти сержанта полиции, которого укусила бешеная собака, но опоздал: полицейский умер за день до того, как Уотертон добрался до города. Как мы видим сегодня, 100 лет спустя, он оказался прав в отношении столбняка, ведь тубокурарина хлорид действует как миорелаксант — убирает спазм, вызванный столбняком. Однако Уотертон ошибся в отношении бешенства. Источником паралитического яда, по мнению Александра фон Гумбольдта (1769–1859), были лианы Strychnos toxifera, но Уотертон предположил, что индейцы могли использовать и другие растения. Этот вопрос решили позже братья Роберт и Рихард Шомбург.