Янка, конечно, тут же вспыхнула:
– Сам ты хлыщ! Нормальный парень!
– Ой, красавчик какой! А как на тебя-то, Яночка, смотрит!
Иногда Даша все-таки была ужасной дурой! Таль аж побелел весь, кулаки сжал.
– Терпеть таких не могу, – процедил он и сплюнул.
Янка фыркнула. Глеб был самым лучшим. Ни Таль, ни Рябинин, никто-никто на свете не мог с ним сравниться!
Чтобы как-то справиться со своими чувствами к Глебу, Янка пела, сочиняя на ходу какие-то глупые песни. Пела за работой. Слова в пустом зале звучали красиво, казались значимыми.
Посмотри на меня:
Я так хочу быть с тобою.
Если мне судьбой и не назначено
Быть для тебя любимой,
Я давно у нее уже выклянчила,
Вымолила, выпросила
Право видеть тебя и говорить,
Что мы немного знакомы.
Если б моя тоска могла выплеснуться
Из жасминовой чаши души полудикой,
Я засыпала бы с самодельным блокнотом,
Где каждая строка – тебе,
А каждые ползвука – мне.
Осенняя свежесть и тщетные попытки
О тебе не думать
Размочены в сапфировом спирте
Неоконченной песни.
Она пела и вспоминала, как он однажды взял ее за руку… посмотрел… улыбнулся… подмигнул… И мечтала, как однажды он подойдет и что-нибудь скажет, а она ответит, а потом он протянет ей руку, а она…
Был уже декабрь, и Поселок совсем опустел. Ветер гонял по обочинам сухие желтые листья. Давно собрали тяжелый, обильный в этом году виноград, и даже отцвели последние розы. Давно сварили варенье из кизила. Томили в печах айву. Гулять подолгу было теперь холодно, море неспокойно ворочалось, будто предчувствуя суровую зиму. После работы Янка всегда заходила на берег, к песенному своему камню. Смотрела на горизонт, словно духу набиралась, прежде чем идти домой, где ее опять будут отчитывать и придираться по мелочам.
На улице хлещет дождь –
заклинанье осеннее.
И неслышно листья желтеют –
осени откровение.
Забытые песни сменились
Созвучьем тоскующих окон.
Я в промежутке сердец повисаю
холодном…
Глеб подошел и встал у Янки за спиной. От него пахло туалетной водой, чуть-чуть табаком. От него пахло – мужчиной. Янка чувствовала, как что-то поднимается в ней, снизу, от коленок, что-то большое и страшное. Ей хотелось убежать и в то же время вцепиться в Глеба. Она очень боялась, что он постоит сейчас и уйдет, так ничего и не сказав.
«Неужели я ему нравлюсь? – в каком-то восторге и ужасе одновременно думала она. – Не может же он просто так смотреть и вот так подходить… нет, не может быть, я маленькая, я просто… как он смотрит! Какие у него руки, губы… вот если бы…» Ветер трепал ее юбку, открывая колени, а волосы метались из стороны в сторону. И Янке казалось, что она сейчас такая красивая. Просто невозможно не влюбиться.
– Жалко, фотоаппарат не взял, – сказал Глеб, – море трехцветное и ты такая… Ты очень красивая. Я бы тебя одну фотографировал здесь.
Янка стояла не шелохнувшись. Только в глазах закипали непонятные слезы. Она не знала, что сказать. И Глеб тоже молчал. Все это напоминало какую-то игру, то ли слишком тонкую, чтобы она ее понимала, то ли слишком взрослую, чтобы она о ней знала. Волна, ударившись о берег с особенной силой, лизнула Янкины ботинки. Глеб чуть-чуть отодвинулся.
– Домой пойдешь?
Янка покачала головой. Домой? Сейчас? После таких слов?
– Пойду в баре посижу, – вздохнул он и пошел к набережной.
Янка смотрела ему вслед. Спина Глеба заслоняла от нее весь мир.
Янка слышала, как взрослые обсуждают Глеба, говорят, что он лоботряс и тунеядец.
– Вот на что живет? Где деньги берет? Взрослый вроде парень, работать надо, а он со своим фотоаппаратом бегает, как мальчишка!
У Янки от этих разговоров голову ломило. Он же ХУДОЖНИК! Они что, не понимают? Он творческий человек, ему нужно вдохновение, и это тоже работа, между прочим! Им все время нравятся такие положительные мальчики из хороших семей, вроде Рябинина… Скукотища!
– Ну что, моя лучшая фотомодель? Куда направляемся? О, чудное платьице!
– Была бы лучшая, была бы без платьица…
Ляпнула сдуру, и сама испугалась, аж дыхание перехватило. Просто сорвалось с языка – вчера опять забралась к Глебу в ноутбук и наткнулась на папку с боди-артом. И жутко, и красиво, и так… по-взрослому. Янка опять ощутила всю огромную разницу между нею и Глебом. И захотелось приблизиться. Хоть чуть-чуть!
– Ну, так твое желание – закон… – сказал опешивший Глеб, а глаза такие растерянные, что Янка рассмеялась:
– Я пошутила! Тоже мне удовольствие!
Она убежала поскорее и ругала себя на чем свет стоит. Ничего поумнее сказать не могла? «Тоже мне удовольствие…» Дура, дура, маленькая безмозглая дура! Ей только с такими, как Рябинин, и встречаться, никто нормальный на нее и не посмотрит даже!
У «Нептуна» было особенно весело: пришло много новых ребят, полузнакомых, играли в «Слабó». Веселый Таль уже сплавал до буйков, а Оксана Мельник станцевала на забытом с лета столике танец живота. Танец получился дурацкий, Янка застала самый финал, но аплодировали Оксанке бурно.
– О, наша королева пришла! – тут же переключился на нее Шрамко. – Ксан, загадывай!
Оксанка спустилась со стола, усмехнулась недобро и, чуть ли не падая с каблуков, подошла к Янке. Зашептала в самое ухо, горячо обдавая запахом пива и помады:
– А слабо тебе, Яночка, залезть Ярику в штаны?
Янка посмотрела Оксане в глаза. Про то, что у них что-то там со Шрамко, все в школе знают. Но при чем здесь Янка-то?
– Я так и думала, что слабо.
Янка фыркнула и, чувствуя, как немеет у нее где-то в горле, на деревянных ногах подошла к Ярославу. Он весело смотрел на нее, чуть приподняв одну бровь. «Интересно, он знает? Может, они договорились?» – лихорадочно думала Янка, и, видимо, взгляд у нее был такой суровый, что Шрамко перестал ухмыляться, весь как-то выпрямился и напрягся. Янка подошла вплотную. Взялась одной рукой за ремень у него на штанах, потянула. Кто-то из ребят присвистнул, щелкнула пряжка, собачка молнии на джинсах поехала вниз.
– Янка! – крикнул Таль.
Но она не вздрогнула даже. Еще секунда – и решимости не хватит. Рука скользнула в щель расстегнутой молнии, и тут же Янка вскинула глаза на Шрамко и убрала руку. Лицо у него было совсем сумасшедшее.
– Ничего себе фантик, – выдохнул Захар.
Янка повернулась и с вызовом посмотрела на Оксанку: довольна? Та усмехнулась и лениво похлопала в ладоши:
– Браво! Загадывай теперь ты.
Но Янке не хотелось загадывать. Ей хотелось убежать отсюда, от них всех, от себя самой. В голове шумело. Таль смотрел на нее исподлобья дикими какими-то глазами. Она дернула плечом и попыталась улыбнуться ему, мол, подумаешь, чего такого-то, но тут же услышала:
– Яна! Здравствуйте, ребята… можно тебя на секундочку?
На ступенях «Нептуна» стоял Глеб.
– Ты полна сюрпризов, – протянул он задумчиво, когда Янка подошла.
Ясное дело, он все видел. Что за дурацкий день такой сегодня?!
– Я ключи дома оставил, дай свои.
Янка молча протянула ключи и вернулась к ребятам. Сердце стучало где-то в глазах, и от этого все плыло и качалось.
– Ого, да Ярцева у нас уже со взрослыми мужиками зажигает, а ты ей, Ксанчик, такое детское «слабо» придумала! – засмеялся Данил.
– Придурок, – бросила Янка Данилу и посмотрела на Таля.
Но он отвел глаза.
Глава 7. Никогда
Декабрь. Носится по улицам ветер. Поселок кажется вымершим. Раньше Янка думала: как люди живут тут не в сезон? А сейчас понимает, что только не в сезон тут и можно жить… Отдохнувшее море – чистое, свежее, будто человек, который пришел после тяжелой работы и принял наконец душ. Пустынные улицы с редкими прохожими. Тишина. Янка маялась и металась, сердце ее будто утлую лодку носило по волнам.
Иногда ей казалось, что страшно глупо – любить взрослого мужчину, который относится к тебе как к ребенку. «Да? А чего он меня тогда все время фотографирует? И так смотрит?» Хотя как «так» – она сама не могла объяснить. Необыкновенный взгляд у Глеба. И Янка думала, что полжизни бы отдала, чтобы его взгляд разгадать.
Янка про эту свою любовь никому, кроме Майки, не рассказывала. Но Майка вон где, за тридевять земель, и когда они увидятся – неизвестно. Может, вообще никогда.
– Ни-ког-да, – сказала Янка сама себе, вдруг ощутив огромную, как чернота космоса, силу этого слова.
Стало страшно. Ну ладно Майка, они в любой момент могут списаться и созвониться, Майка может приехать в Крым летом или Янка – домой. А вот Рябинин? Даже если Янка все-таки поедет к бабушке Лене, ведь не факт, что они встретятся с Рябининым. К нему ведь не придешь, не скажешь: «Привет, я приехала!» И что же, они никогда-никогда не встретятся больше? И так и повиснет между ними то непонимание, та неловкость и обида? И Янке казалось, что никакой Глеб ей не нужен, только бы помириться с Сашкой!
Майка писала про Рябинина и других одноклассников, которые были с ним в одной компании, какие-то страшные вещи. Что каждый день они собираются в кладовке у Герки Ивлина, пьют там, травку курят и непонятно что еще делают, что с ними теперь все время ходят Суманеева и Самойлова, те еще звезды, что стали такими крутыми, на пьяной козе не подъедешь. Янка чувствовала, как закипают в ней злость и обида.
Она смотрела на Братца Кролика и понимала: из-за своей лжи Рябинину потеряла что-то очень важное, что словами не назовешь и вернуть уже нельзя. Но тут выходил из своей комнаты Глеб, улыбался ей, шутил, и то, что было когда-то с Рябининым, казалось глупым, ненужным, смешным. А потом Глеб уезжал по своим делам или погружался с головой в работу, а Янка опять оставалась одна с Братцем Кроликом.
Особенно трудно было отделаться от всяких таких размышлений на работе. Музыку крутить не на чем, приходилось слушать свои мысли, и Янке казалось, что никогда раньше она так много не думала.