Что это значит?
Имеет право быть услышанным с любыми — подчеркиваю — любыми своими бедами и печалями.
Величина драмы, а то и трагедии ребенка зависит не от того, как относится к ней взрослый, а от взгляда самого ребенка. Если ребенку трудно — взрослому надо ему помогать. Даже если трудность кажется взрослому нелепой или смешной.
«Нет детей — есть люди, — писал наш герой, — но с иным масштабом понятий, иными источниками опыта, иными стремлениями, иной игрой чувств»[72].
Понимаете? Дети — это другие люди. Люди! А не недолюди.
Важнейший вывод для всей педагогической науки Януша Корчака, который все еще считал себя врачом.
В лагере надо было ставить оценку за поведение. Таковы правила.
Корчак придумал, чтобы оценку ставил не педагог, а ребенок сам себе.
Почему это важно?
Привыкнув к оценке, как к чему-то неизбежному, мы, взрослые, совершенно не думаем о ее философии, о ее смысле. Мы создали такую ситуацию, когда дети учатся не ради знаний, а ради получения хорошей оценки. Их ничего больше не волнует.
Много лет я занимаюсь педагогической деятельностью в разных вузах, которые готовят журналистов. На первом занятии — на первом! — я прошу учеников дать мне зачетки, и всем ставлю пятерки.
После чего говорю:
— Все. Те, кто пришел учиться ради оценки — свое дело сделали, свободны. Тем, кому нужны знания, приходите их получать.
Конечно, это вызывает шок, но я не знаю иного способа выбить из детей школьную несвободу, школьную привязанность к оценке, как к единственному смыслу одиннадцатилетнего существования. Иного способа сделать так, чтобы человек учился не ради пятерки, а ради знаний.
Мне кажется, Корчаком двигало то же самое желание: изменить само отношение к оценке, чтобы она порождала не страх, а необходимость задуматься над тем, как ты прожил день.
Один из главных вопросов, который волновал Корчака, когда он общался с детьми: что маленький человек думает о самом себе, как он себя оценивает, и вообще, умеет ли он это делать?
Не считающая детей за людей, педагогика в те годы вообще так вопрос не ставила.
Да и сегодня, честно говоря, вопрос самооценки отнюдь не в каждой школе поднимается. Какая разница, что думает о себе ребенок? Важно, что думают о нем взрослые: родители, педагоги, преподаватели.
И в детском лагере, а потом и в детском доме Корчак приучал детей оценивать самих себя, считая, что этот навык необходим для всей дальнейшей жизни.
И тогда оценка за поведение, которую ставит себе парень сам, превращается не в пугало, а, если угодно, в способ самоанализа.
Но главное, конечно, из того, что придумал наш герой в детском лагере — это детский товарищеский суд чести.
Что это такое?
Ребенок, который чувствовал несправедливость, мог подать в суд на кого угодно: на товарища по лагерю, на преподавателя, даже на директора. И суд беспристрастно разбирался в произошедшем. И если приходил к выводу, что ребенка обидели, виноватых могли наказать.
А судьи — кто? Разумеется, дети.
Корчак придумал забавный способ их выбрать. Он попросил всех, кто хочет попробовать быть судьей, собраться в определенное время. А сам опоздал на полчаса. Те, у кого хватило терпения дождаться, стали судьями.
Детский суд чести — конечно, серьезная педагогическая новация, и мы подробно поговорим о нем, когда поведем разговор о Доме сирот. Но первая идея о таком суде возникла именно в лагере.
Именно здесь Корчак создал систему, которая поможет детям биться за справедливость.
Он считал, что справедливость — это то, чего детям катастрофически не хватает в их жизни. Они даже слово такое не употребляют.
А жаль…
Детский товарищеский суд чести — это возможность создать такую ситуацию, когда ребенок не просто начнет бороться за справедливость, но получит все шансы победить.
Сам наш герой итоги работы в лагере подводит сухо и без эмоций: «Я многим обязан летним лагерям. Здесь я впервые столкнулся с детским коллективом и самостоятельно в ходе практической деятельности знакомился с азбукой воспитательной работы. Богатый иллюзиями, бедный опытом, молодой и сентиментальный, я думал, что многое сделаю потому, что многое хочу»[73].
С моей точки зрения, главным итогом работы в лагере было то, что Януш Корчак окончательно убедился: педагогика — это его призвание. Он общался с детьми, как сейчас принято говорить, 24/7 — и ему становилось все интересней.
В отличие от медицинской работы, в которой многое раздражало, здесь не раздражало ничего. Было тяжело, трудно, то и дело возникали проблемы, которые надо было решать, причем немедленно. Но все это было интересно, азартно.
Не было ни опыта, ни знаний. Только талант, если угодно — чутье на верные решения.
И этого оказывалось достаточно. Если таланту дать себя проявить — он преодолеет любые препятствия.
Вот мы говорим, например, про абсолютно своеобразное отношение Корчака к мальчишеским дракам, но нам известен только результат размышлений. А ведь к такому неординарному отношению к дракам Корчак пришел сам. Как и к истории, когда дети сами себе ставят оценки за поведение. Как и к детскому товарищескому суду.
Не прочел, не выведал — догадался!
Все это — и сколько еще! — мог придумать только человек, абсолютно включенный в процесс общения с детьми, если угодно — питающийся энергией этого процесса.
Вот результат: воспитательный процесс дает энергию, дает силы. Это тяжелая, но радостная работа.
«Благодаря теории — я знаю, а благодаря практике — я чувствую»[74], — заметил наш герой.
Здорово сказано, правда? Чувства возникают, не благодаря размышлениям, а благодаря практической работе.
Так вот, занимаясь целыми днями педагогической практикой, Корчак почувствовал абсолютную необходимость в ней. Ну не мог он не почувствовать себя педагогом!
И что же сделал наш герой?
Пошел работать в школу? Или создал Дом сирот?
Как бы не так!
Он взял — да и поехал за границу.
Чего? Почему? Зачем?
Попробуем разобраться.
Глава десятая. Решение, ты где?
Итак, Януш Корчак едет заграницу.
За чем?
Во все времена — если речь не идет, конечно, об эмиграции — за границу ездят с тремя целями: учиться, лечиться, развлекаться.
Лечиться? Рано.
Развлекаться? Не в его характере.
Значит, учиться.
Вопрос: чему?
Вспомним, что за границу направляется молодой врач. Логично предположить: он едет учиться врачебному мастерству.
Однако поездка случилась после работы в детских лагерях, где осваивались первые педагогические методики и приемы. Значит, Корчак едет учиться мастерству педагога.
А как же литература? Одна книга уже стала модной, в голове зреют другие, молодой врач, он же — педагог, что-нибудь да непременно пишет едва ли не каждый день. Может быть, он едет учиться мастерству литератора?
Загадочная поездка.
Ах уж этот Януш Корчак — человек, шагающий по нескольким дорогам одновременно, — не так уж просто с ним разобраться.
Одно как минимум понятно: почему именно Берлин и Париж. (Правда, заезжал еще и в Лондон, но совсем ненадолго.) С детства мама учила немецкому и французскому. Замечательно ехать туда, где не будет языкового барьера…
К тому же Берлин и Париж в то время — центры Европы. Небезынтересно поглядеть на такие города.
Но не ради же красот и общения с местными жителями едет он?
Вот как уже позже вспоминал Корчак о том, как он учился в Европе: «…свое образование я восполнил в клиниках Берлина (год) и Парижа (полгода). <…> В свободные дни я посещал сиротский приюты, исправительные дома, места заключения так называемых малолетних преступников. Месяц в школе для умственно отсталых детей, месяц в наркологической клинике „Циена“»[75].
Так чему он все-таки учится, этот «многодорожник»? В основное время — врачебным наукам, в свободное — педагогическим?
Он уже отработал в детском лагере. Он уже понял, как нравится ему эта работа. Он уже устал от медицины. Больные его нередко раздражают, дети — практически никогда.
Что ему еще надо? Зачем он восполняет свое медицинское образование в Берлине и в Париже?
Почему, наконец, он никак не может принять решение?
Принять решение…
Как вообще человек принимает решение? Корчак, или вы, дорогой читатель, или я?
По меткому замечанию американского психолога Леонарда Орра в голове каждого из нас прекрасно уживаются два условных, метафорических существа. Орр называет их: Думающий и Доказывающий.
У них удивительные взаимоотношения: о чем бы Думающий ни подумал, Доказывающий непременно это докажет.
Другими словами: в мире нет абсолютно ничего такого, чего мы не могли бы сами себе доказать. На этом нашем свойстве основано огромное количество сюжетов мировой литературы, в которых человек с легкостью доказывает себе то, чего на самом деле нет, что ведет чаще всего к трагическим последствиям.
Дездемона не изменяла Отелло; Вронский продолжал любить Анну; Жеглов доказал себе, что Груздев убил собственную жену и так далее и так далее…
Понимаете, что получается? Никакой объективности в размышлениях нет — мы докажем себе ровно то, что хотим доказать. Мы видим мир таким, каким мы его видим. Однако мы абсолютно убеждены в объективности собственного взгляда: как мы видим, так оно и есть на самом деле.
Доказывающий непременно предоставит Думающему доказательства объективности его взгляда и его размышлений.
Это что касается разума.
А что же происходит с нашими чувствами?
Проведя большое количество психофилософских бесед и просто наблюдая за людьми в разных ситуациях, я убедился: в чувствах никакого Доказывающего нет.