Например, если тебе страшно — то тебе страшно. Если при виде любимого человека у тебя перехватывает дыхание — то его либо перехватывает, либо нет. Ничего себе не докажешь.
Если ты чего-то хочешь — то хочешь, даже если упрямо доказываешь сам себе, что твое желание какое-то не такое, неправильное. Доказывать-то — доказываешь (головой), а чувства все равно его испытывают, никуда не денешься.
Чувство — безальтернативно.
У мысли всегда есть альтернатива.
Если вы начинаете выбирать альтернативное чувство («нет, я не люблю ее, она некрасивая»), — значит, работает разум.
Чувство, конечно, может ошибиться, но не может обмануть. Оно четко указывает на то, что именно хочется человеку.
Поэтому человек выбирает не разумом, а чувством. Чувство сразу подсказывает ему, что надо делать. Иногда — мгновенно.
Но воспитаны мы так, что чувствам-то как раз и не следует доверять. Верить надо разуму.
Я ни раз сталкивался со случаями, когда человек, мгновенно приняв решение, потом тратит долгие дни, а то и месяцы, дабы с ним согласиться.
Скажем, я абсолютно уверен: любовь бывает только и исключительно с первого взгляда, но иногда люди тратят месяцы, а то и годы, чтобы поверить своему чувству.
Ровно такая история происходит и с выбором призвания. Озабоченный необходимостью много зарабатывать или иметь престижную профессию, или просто, боясь обрести новое дело, человек игнорирует свое желание (а призвание — это не что иное, как неутолимое желание посвятить себя какому-то делу) и в результате теряет годы, а иногда — и жизнь только потому, что не доверяет своему ощущению.
Принять решение — чувствами — это одно.
Согласиться с ним — разумом — совсем другое.
Корчак, конечно, предчувствовал свое будущее педагогическое поприще, но принять решение, согласиться с ним не мог никак…
Разумеется, в какой-то мере Януш Корчак ехал за границу учиться, получать новые знания. Собственно, если смотреть, как говорят в театре, по внешнему ряду, он именно этим и занимался.
Но если заглянуть глубже…
Из трех извечных заграничных занятий — лечиться, учиться, развлекаться — наш герой, как ни парадоксально, выбрал четвертое: размышлять.
Он ехал — оторваться от всего, начиная с холодной больнички и заканчивая детским лагерем, для того, чтобы понять: как и, главное, куда жить дальше?
Итоги заграничной поездки сам Корчак подводит красивыми (иногда, кажется, даже чересчур красивыми) словами: «Берлинская больница и немецкая медицинская литература научили меня вдумчиво относиться к своим знаниям, и медленно, систематически продвигаться вперед. Париж научил меня думать о том, чего мы не знаем, а хотим, должны, будем знать. Берлин — это рабочий день, полный мелких забот и дел. Париж — это праздник завтрашнего дня с его радостным предчувствием, горячей надеждой и неожиданным триумфом. Париж дал мне силу желаний, боль неведения, сладость поиска. Технику упрощений, изобретательность в мелочах, порядок в деталях я вынес из Берлина»{3},[76].
Ничего не скажешь — написано блестяще.
Только не кажется ли вам, дорогой читатель, что это все больше напоминает записки путешественника, а не ученика?
Обратите внимание: Корчак не размышляет о получении каких-то конкретных знаний или умений — меня научили делать такую-то операцию или таким-то образом осматривать больного. Он все больше — о воспитании души и о той жизни, которая его окружала.
Итак, за чем Януш Корчак ездил за границу?
Учиться? Да, без сомнения. Еще любимый Корчаком Чехов заметил, что умный любит учиться. Корчак учился всегда. Заграницей тоже.
Но, на мой взгляд, не поиск новых знаний двигал нашим героем, но стремление понять самого себя. А для этого так хорошо поменять пейзаж жизни, чтобы, глядя на новую, незнакомую картинку, понять суть и смысл своего дальнейшего существования.
Уехать вдаль, чтобы вернуться обновленным, — вот про что был его отъезд.
Нашему герою трудно, понимаете? Даже героям серии «Жизнь замечательных людей» бывает нелегко не от того, что они воюют на фронте или ловят преступников, а потому, что их раздирают внутренние противоречия.
Януш Корчак чувствует, что будет педагогом. Договорившись о стажировке в иностранной больнице, он каждую свободную минуту бегает туда, где можно найти детей — одиноких и обездоленных, значит, нуждающихся в помощи.
Но это знание чувств, а не головы.
Доказывающий про что доказывает? Про то, что с врачебной практикой все в порядке, все, как говорится, «установилось — устаканилось», и страшно что-то менять. И мама жива, и нуждается в помощи, в том числе и материальной, и требуются деньги, и больные ждут.
А что хочется делать? Хочется к детям. Хочется иметь собственное учреждение, которое существовало бы по своим законам, и чтобы в нем помогать детям обрести силу и волю к жизни.
А Доказывающий — про необходимость медицины. С педагогикой еще не понятно, как все будет, здесь — все ясно, идет по накатанной.
А чувства — про совсем другое.
А Доказывающий — про то, где это «другое» взять? Хочешь преподавать? Где? Куда ты пойдешь без образования? Кому ты нужен?
А чувства — про необходимость педагогики.
Выбор.
Трудно.
Но до того момента, как выбор будет сделан окончательно, осталось не так уж много времени.
Чувство оно ведь уже все решило…
Глава одиннадцатая. Здравствуй, решение!
И что вы думаете: наш герой вот так однажды утром встал и сказал себе: «Януш, дорогой (или Генрик, дорогой… не знаю, как Корчак к себе обращался), хватит заниматься тем, к чему душа не лежит. Тебя ждут дети, и ты ждешь детей. Пора, мой друг, пора!»
Ага…
Как бы не так!
Доказывающий никуда не девался. Он продолжал сеять сомнение в душу, которая, казалось бы, уже приняла решение.
Корчак продолжал работать, как говорится, на медицинском поприще. Легка ли оказалась его трудовая докторская жизнь?
Чтобы получить ответ на этот вопрос, что называется, из первых уст — откроем замечательную книгу о Корчаке польского писателя и журналиста Марека Яворского.
Яворский собрал вместе воспоминания нашего героя о том времени и о той жизни. Окунемся в них. Представим себе жизнь нашего героя в самом начале прошлого века.
«Каждый дом, каждый двор. Здесь были мои полрублевые визиты, преимущественно ночные… Я местный врач на побегушках, пасынок больницы Берсонов. Врачи-евреи не практиковались среди христиан. <…> А ко мне телефоны, чуть ли не ежедневно: „Пан доктор, вас просит к телефону графиня Тарновская. Прокурор Судебной палаты. Супруга директора…“ <…>
Я решил так:
— Поскольку старые врачи неохотно ходят с визитами ночью, да еще к беднякам, вся надежда по ночам на меня.
Понимаете. Скорая помощь. Как же иначе? А вдруг ребенок не доживет до утра? <…> Меня в один голос объявили сумасшедшим. Опасным психом. Разногласия только в нюансах: излечимый или нет?»[77]
Что сказать?
Трудно? Трудно… Но, согласимся, не «ужас-ужас». Есть проблемы. Есть зависть коллег. Куда ж безо всего этого?
Но ведь есть и немало удач. А главное, постепенно, но весьма и весьма успешно строится карьера врача.
Коротко говоря: нет ничего такого, от чего хотелось бы бежать.
Но есть нечто, к чему бежать хочется.
Не в том проблема, что карьера доктора плоха, — педагогическая работа уж больно притягивает, вот в чем дело…
Мария Конопницкая — популярнейший польский писатель. Достаточно сказать, что с 1944 по 2004 год (за 60 лет) у нее вышло — внимание! — 477 изданий общим тиражом более 26 миллионов экземпляров.
Она умерла незадолго до описываемых нами событий, память о ней еще была свежа, и в честь Конопницкой устраивались вечера. Причем в самых разных местах, отнюдь не поэтических.
В одном из сиротских домов Варшавы состоялся такой вечер, на который пригласили Корчака.
Он пришел, но с опозданием. Все места оказались заняты, Корчак стоял у стенки, слушал.
Можно себе представить, как трогательно звучали из уст маленьких воспитанников такие, например, строки:
Ждите, — только снег лишь ляжет,
По полям и по лугам, —
Возвращусь в тумане ночи
Я к родимым берегам
Прилечу я легкой тенью,
Белым инеем спаду, —
Позабуду горе, муки
И невзгоду, и беду!
Позабуду раны в сердце…{4}
Корчак, говорят, смахивал слезы. Он вообще любил, когда дети читали стихи или играли спектакли. Относился к этому трогательно-сентиментально.
Но не забывал осматривать помещение Дома сирот. Даже вышел из зала, чтобы лучше понять, где живут дети.
Помещение оказалось убогим, грязным, казалось бы, совершенно неприспособленным для жизни детей.
Сами дети — под стать своему жилищу: худенькие, болезненные, жалкие.
Огромные глаза — впалые щеки. Сколько таких лиц еще предстоит увидеть нашему герою за свою жизнь?
Там же и тогда же, на вечере памяти Марии Конопницкой Корчак знакомится со Стефанией Вильчинской.
Случится знакомство навсегда. На всю жизнь. Стефания Вильчинская в роли помощника, в роли заместителя будет находиться рядом с нашим героем всегда: от вечера памяти Конопницкой, на котором Стефа предложит Янушу Корчаку работать вместе, до газовой камеры в Треблинке, куда она вошла вместе со своим директором и их воспитанниками.
Оказалось, что Корчака позвали не просто послушать стихи знаменитой поэтессы в детском исполнении. Ему хотели сделать серьезное предложение: возглавить новый Дом сирот.