Корчак забирает Стефана, привозит в госпиталь, где, как мы знаем, тоже не рай. Но в сравнении с тем, что испытал мальчик в интернате, жизнь представляется вполне себе чудесной и замечательной.
В госпитале чисто. Пусть и плохо, но все-таки регулярно кормят. Главное, никто не кричит и никто не хочет обидеть.
Корчак ведет довольно подробный дневник наблюдений педагога за ребенком. Эти записи ему важны, педагог убежден: написанное им может служить примером для других учителей, как надо правильно вести дневник наблюдений за ребенком.
«Я еще не воспитываю, я только наблюдаю и стараюсь не делать никаких замечаний, чтобы не спугнуть Стефана»[127], — признается Корчак.
Понимаете, да? Корчак привез парня к себе не для того, чтобы воспитывать или учить, а для наблюдений. В частности, за тем, как мальчик постепенно оттаивает от своей тяжелой жизни и начинает привыкать к новой.
Корчак физически не мог существовать без общения с детьми. И если судьба не дает возможности полноценно руководить интернатом, значит, пускай — один ребенок. Понаблюдаем. Подробно запишем.
Наблюдения очень интересные, точные. В том числе и невероятно трогательные.
«Перед тем как уснуть:
— Поцеловать тебя на ночь?
— А что я — святой?
— А разве только…
— Или ксендз, или еще кто?»[128]
Представляете, одиннадцатилетнего мальчика не только никто никогда не целовал на ночь, но он даже не знал, что такое может быть?
И трогательно, и грустно…
Но просто наблюдать не получается. Все равно приходится учить. Например, чтению — в свои одиннадцать лет Стефан этого почти не умеет.
Мальчик сказал, что мечтает обрести какое-нибудь ремесло. Корчак днем оставляет Стефана в столярной мастерской при госпитале: пусть учится! Столяр был доволен своим учеником и утверждал, что тот делает успехи.
Януш Корчак — хороший писатель, и поэтому, когда он довольно долго и подробно описывает свое общение с ребенком, мы, конечно, влюбляемся в маленького Стефана, он становится близок нам. Мы начинаем переживать за его дальнейшую судьбу, забыв, что с самого начала нас предупредил автор: он будет общаться со Стефаном две недели.
К тому же Корчак заболел — у него воспалился глаз, и он был вынужден лечь в госпиталь, а потом и вовсе уехать.
А Стефан?
Что Стефан…
«Мы провели вместе всего две недели, — пишет Корчак. — Я заболел и уехал, мальчик еще какое-то время оставался при госпитале, потом начались военные действия, и денщик отвез его обратно в приют»[129].
Как? На ту самую помойку? Парня, который уже хлебнул человеческой жизни и даже начал к ней привыкать?
Будь ты хоть трижды рассудительный биограф — эмоции никто не отменял.
И в первый момент возникает ощущение, что наш герой поступил со Стефаном как с подопытным: пообщался; проверил — можно ли заниматься педагогикой с одним ребенком; обосновал какие-то свои выводы; после чего вернул ребенка в грязный, мерзкий приют.
Однако утишив эмоции, понимаешь, что, в сущности, у нашего героя иного выхода и не было. Идет война — начальство переводит Корчака туда, куда считает нужным. Взять с собой Стефана невозможно: никто не позволит Корчаку таскать ребенка по «эх, дорогам…». Единственный, кто мог бы помочь в этой ситуации — Стефания и Дом сирот, но это так далеко, в другой стране. Маленького мальчика туда не отправить.
Да — он наблюдал за мальчиком и записывал свои выводы. Да — ему это было важно потому, что его призвание — педагог. Все так. К тому же он с самого начала знал, что ребенка придется вернуть в приют, так что, наверное, и для Стефана «возвращение в помойку» не явилось неожиданностью.
И все-таки какой-то осадок остается. Может быть, только у меня? Какая-то недопонятость.
В книге «Как любить ребенка» — которая, как мы помним, писалась в это время, — Януш Корчак рассказывает такую историю.
Не пролистнем — вчитаемся.
«Злая, некрасивая, приставучая девчонка. Принимает участие в игре только для того, чтобы ее расстроить. Задирает, чтобы пожаловаться, когда обидят. Проявишь внимание — наглеет. Слабое умственное развитие, стремлений нет, чувствительность отсутствует, никакого самолюбия, бедное воображение.
Я люблю ее как естествоиспытатель, который приглядывается к какому-нибудь жалконькому злому существу (курсив мой. — А. М.) — и поди ж ты, уродился этакий уродец, этакая Золушка природы»[130].
Естествоиспытатель? Как? То есть не педагог, который должен хотеть исправить, изменить к лучшему, но — исследователь? Наблюдатель?
Это хорошо или плохо?
Это так. Это факт.
Януш Корчак был и писателем, и педагогом.
Писатель — это тот, кто наблюдает жизнь, а потом рассказывает о ней желающим.
Педагог — это тот, кто воспитывает детей, учит их.
Наблюдатель и делатель.
Корчак был в основном конечно, делатель. Он не теоретик, но практик. Этот вывод не требует доказательств.
Но иногда в нем просыпался наблюдатель, исследователь.
Он честно признавался: «У меня ум исследователя, а не изобретателя. Исследовать, чтобы познать? Нет. Исследовать, чтобы найти, докопаться до дна? — Тоже нет. Исследовать, чтобы задавать все новые и новые вопросы»[131].
Этот исследовательский дух искал выхода.
Писательское ремесло требовало — наблюдать, и результаты наблюдений доверять бумаге, то есть читателю.
Педагогический дух настаивал на том, чтобы постоянно воспитывать, отдавать себя детям.
Так Януш Корчак и жил. Между двумя профессиями: между двумя полюсами жизни.
Приручал обстоятельства тем, что умел быть разным, исходя из ситуации.
Такой был человек.
Уникальный.
Пушкин когда-то призывал — судить художника по законам, им самим над собой признанными.
Мне кажется, это как раз тот самый случай.
Куда еще заводили военные «эх, дороги…» нашего героя?
Когда Корчак был в Киеве, его попросили проинспектировать школу, работавшую по системе Марии Монтессори.
Увы, два этих великих педагога лично не встретились, хотя жили в одно время и на самом деле территориально не так далеко друг от друга.
Но, как говорится, не судьба. А проще говоря: нежелание.
Мария Монтессори — единственный великий педагог — женщина. Единственный педагог, кого четырежды выдвигали на Нобелевскую премию.
Фантазирую: если бы случилось чудо, и Корчак работал вместе с Монтессори, они могли бы создать совершенно уникальную, невероятную школу.
Впрочем, по разным причинам, чудо не могло произойти. В частности, потому что оба педагога были весьма авторитарны и вряд ли могли бы друг другу подчиняться.
Школа Монтессори Корчаку очень понравилась.
Импонировала раскованная атмосфера, то, что дети не ощущали себя рабами педагогов. И то, что много времени уделялось чувствам и эмоциям.
Главное, конечно, что подкупило Корчака — вывод Монтессори о том, что ребенок раскрывается только сам. Задача взрослых: понять и помочь развить естественный план построения личности.
Этот вывод свидетельствовал о том, что Монтессори — последовательница Песталоцци. А значит, взгляды ее абсолютно близки и Корчаку.
Про работы Монтессори Корчак знал. Но одно дело — знать, читать, и совсем другое — убедиться на деле, как работает ее система. Убедиться, что близкие тебе по духу педагоги существуют, и в практику претворяют ваши общие педагогические идеи.
Вывод о том, что ребенок — человек и к нему следует относиться как к самостоятельной личности — не лозунг, а, если угодно, руководство к действию, практическое воплощение которого Корчак увидел в школе Монтессори.
Понятно, что такой подход ему очень импонировал.
Удивительно, но вот прошло более века, работы Песталоцци, Монтессори, Корчака опубликованы большими тиражами, а взгляд на ребенка как на самостоятельную личность — по-прежнему авангард педагогической мысли. Понимаете, да? Не естественный взгляд, а авангардный.
Что ж мы — папы-мамы, бабушки-дедушки — такие костные, когда дело касается воспитания, а?
Ну и наконец, «эх, дороги…» привели нашего героя к встрече, которая оказалась для него чрезвычайно важной.
В Киеве, осматривая очередной интернат, Януш Корчак встретил его директора Марию (сама себя она предпочитала называть Марина) Фальскую.
Их близкие, но, как всегда непонятные, отношения длились 18 лет.
В детском доме — он назывался «Наш дом», которым руководила Фальская, Корчак никогда не занимал никаких официальных должностей, даже когда «Наш дом» переехал в Варшаву. Но все знали, что он отдает ему огромное количество сил и энергии.
Опять же, если бы речь шла об обычном человеке, мы вполне могли бы, сглатывая слюну, поговорить о любовном треугольнике — Стефания Вильчинская — Мария Фальская — Януш Корчак.
Но в данном случае, как мы знаем, подобный разговор смысла не имеет.
Просто дружба. Не более того.
Однако факт остается фактом: в жизни Корчака было две близких женщины — Стефания и Мария.
Чего там да и как у них все происходило — нам не разобрать, тем более на расстоянии века.
Да и не надо.
Но коль скоро мы рассказали отдельно про Стефанию, будет справедлив и отдельный рассказ про Марию.
Тем более не каждому человеку судьба дарит как бы две жизни, вместившиеся в одну.
С Марией случилось именно так.
Впрочем — по порядку.
Глава восемнадцатая. Мария. Непокоренность
Мария Роговска (Фальской она станет позже, взяв фамилию мужа) — потомственная дворянка, получившая хорошее педагогическое образование. Однако работа педагогом до поры ее не увлекала. Революционная борьба за независимость Польши, агитация среди рабочих нравились ей куда больше.