Градация существовала такая:
А — «товарищ»;
Б — «житель»;
В — «безразличный житель»;
Г — «обременительный пришелец».
Понятно, что первый статус — «А» — самый высокий, четвертый — «Г» — самый низкий.
Товарищ — очень важное, серьезное, если угодно, — дорогое слово. Все должны стремиться быть друг для друга товарищами.
Пришелец — чужак, чуждый человек. Что само по себе неприятно. Так он еще и обременяет всех.
Между ними — тот, кто просто живет в интернате, и тот, кто живет, в той или иной степени игнорируя происходящее.
Статус можно было поменять, если человек этого хотел, а воспитанники считали, что он этого заслуживает. Ведь статус присваивали сами воспитанники, педагоги не вмешивались вовсе.
Скорее всего, такое деление было изобретено Фальской. Во всяком случае, она придавала ему огромное значение.
«Гражданские квалификации помогают понять незыблемое жизненное правило, что человек несет ответственность за собственное поведение и действия. — Была убеждена Фальская. — Предостерегают, что можно упасть. И дают веру — в возможность новой победы»[132].
В этот момент так пригодилось тюремное знакомство Марии с Юзефом Пилсудским — первым главой возрожденного Польского государства.
«Нашим домом» заинтересовались и сам Пилсудский, и его жена, Александра.
Во многом благодаря ее помощи, удалось открыть новое здание интерната на окраине Варшавы, на Белянах, куда и зачастил наш герой.
В общем, «Наш дом» вполне себе процветал, по сути, под руководством двух замечательных педагогов, пока в 1936 году Фальская и Корчак вдруг ни поссорились, причем по совершенно неясной причине.
Одни исследователи считают, будто Фальская решила, что Корчак хочет занять ее директорское кресло, и это послужило поводом для конфликта.
Может быть такое? Все может быть. Но — маловероятно. Во-первых, Корчак не был столь мелко тщеславен, чтобы бороться за должность и тем более по этому поводу переживать до такой степени, чтобы поссориться с близким человеком. А во-вторых, согласитесь, странно, что эта проблема возникла после восемнадцати лет общения.
Другие утверждают, что у них вдруг разошлись педагогические взгляды. Тоже невероятная история. Фальская (как и Вильчинская) абсолютно доверяла профессионализму Корчака. И ничего такого не случилось в 1936 году, что могло бы поменять этого ее отношения. Да и слишком уж уважала Фальская своего старшего товарища. В одном из писем она даже писала своей подруге: «Какое вечное счастье — этот дар жизни: быть рядом с мыслью этого великого человека»[133]. Что вдруг такое случилось, что мысли гения привели к размолвке?
Честно говоря, мне кажется, этот разлад более всего похож на ссору мужчины и женщины, когда люди просто устают друг от друга. Усталость — серьезный довод (и повод) для того, чтобы порвать отношения.
Но, увы, когда речь идет о взаимоотношениях Корчака с дамами, нам не остается ничего иного, как только выискивать догадки, додумывать, дофантазировать.
Правду мы не узнаем никогда.
Надо сказать, что уважение к Корчаку — или любовь — называйте, как хотите, Мария Фальская сохранила на всю жизнь.
И когда во время Второй мировой войны Мария поняла, что ее другу грозит смертельная опасность, она сделала все, чтобы его спасти.
Фальская придумала, как вытащить Корчака из гетто. Она организовала для него тайную квартиру, в которой он мог бы отсиживаться столько, сколько бы захотел.
До самого последнего мгновения она умоляла его спастись и, главное, делала все, чтобы это спасение стало реальным.
Януш Корчак, как мы знаем, этой возможностью не воспользовался: он не убежал из гетто — хотя, повторю, во многом благодаря Фальской, такая возможность была.
Не бросил своих воспитанников перед дверьми газовой камеры.
Почему смерть Марии Фальской в начале этой главы мы назвали «таинственной»?
Потому что смерть такая и есть — неизвестная. Существуют две версии ухода Фальской, и они совершенно разные.
Точно известно, что трагедия произошла 7 сентября 1944 года. Марии было 67 лет.
По одной версии, случилось следующее. Немцы принудительно эвакуировали «Наш дом» в пересыльный лагерь. Мария решила, что с ее воспитанниками случится то же самое, что с воспитанниками Януша Корчака, сердце ее не выдержало, и она умерла от внезапного сердечного приступа.
По другой версии, поняв, что не может защитить своих детей, Фальская покончила с собой, приняв яд.
Официальная историография принимает первую версию.
Как было на самом деле, мы не узнаем никогда.
Как не узнаем никогда и того, какие отношения на самом деле связывали Марию Фальскую и Януша Корчака.
Януш Корчак, действительно, жил работой, и все — даже условные — проявления личной жизни были связаны с ней.
Корчак — человек, для которого единственной возлюбленной являлась его деятельность; а родными детьми — сотни воспитанников.
Его нельзя за это осуждать или, наоборот, ставить его в пример. Это надо принять как факт.
Мне кажется, что столь эмоциональный человек иногда наверняка должен был срываться в сторону личного. Однако мы никогда доподлинно этого не узнаем. Кроме того, это его личное дело, которое и тогда никого не касалось, и сейчас не касается.
Так что все, что нам остается: легкий флер загадки; таинственность; недосказанность и неясность… Что, согласимся, для истории любви не так уж плохо и не так уж мало.
«Эх, дороги…» привели нашего героя в Киев к Марии Фальской, к восемнадцати годам отношений с ней.
Восемнадцать лет, согласитесь, срок немалый. Понятно, что Фальская — серьезный персонаж биографии нашего героя. Однако оставим за ним право на подробности — нас туда не пускают.
А у нас тут уже наступил 1918 год. Януш Корчак возвращается в Варшаву с войны.
Посмотрим, как его встретят и какая жизнь у него начнется.
Глава девятнадцатая. Возвращение и поиски смерти
В 1918 году Януш Корчак возвращается в Варшаву.
Его давно ждали. Ему рады.
Он вернулся к маме, которая каждый день молила Бога, чтобы сын вернулся с фронта.
Он вернулся в свой Дом сирот на Крахмальной, к своим воспитанникам.
Он вернулся к Стефе, которая сумела сберечь его детище.
Встречу описывает иронично, однако — тут уж будьте любезны — не позабыв сделать важный педагогический вывод.
«Как ребята подбежали, прильнули ко мне, обступили, когда я пришел с войны. Но разве они не больше обрадовались бы, появись в зале неожиданно белые мыши или морские свинки?
Мать, отец, воспитатель! Если ребенок полюбил тебя глубокой, всегда одинаково бескорыстной любовью, пропиши ему водные процедуры или даже немного брома»[134].
Мы-то, наивные взрослые, убеждены, что дети должны нас любить всегда, причем с одинаковой силой. На чем строится это наше убеждение? Непонятно…
Корчак напоминает: дети — это люди, и, значит, их отношение, в том числе и к родителям, не может не меняться. «Одинаково бескорыстная любовь» — явление ненормальное. Тут уж бром требуется для успокоения.
Встречала его, конечно, и Стефания Вильчинская. Впрочем, как водится, Корчак о ней ничего отдельно не пишет.
Смерть любимой ученицы, голод, холод, тиф, отсутствие средств, вечный страх за воспитанников, периодически обрушивающееся отчаяние… Что Стефа еще пережила, оставшись наедине с теми детьми, у которых, кроме нее, и не было никого?
Об этом Стефания молчит. А Корчак, похоже, не спрашивает.
Главное: его ждали. Ему были рады. Стефания сохранила Дом сирот.
И — началась работа.
Сегодня Януша Корчака наверняка назвали бы иностранным словом «креативщик». Он бесконечно придумывал какие-то, подчас весьма странные, истории, которые поначалу вызывали удивление, а потом оказывалось: они не только интересны, но и весьма полезны детям.
Вот вдруг Корчак основал ни больше ни меньше, а фирму под названием «Шик, блеск и элегантность», в которой работал один человек — он сам.
Чем же занималась фирма со столь красивым названием? Раз в неделю Корчак доставал ящик, подобный тому, что носили с собой чистильщики обуви на улице, в котором лежало множество щеток и баночек с кремом. И начинал зазывать желающих почистить обувь. Желающие — это были естественно воспитанники детского дома — находились в изобилии. Корчак чистил им обувь, объясняя, что, как и зачем надо делать.
Процесс получался настолько заразительным, что ребята с удовольствием стали занимать его место, и начинали радостно чистить обувь друг другу.
Фирма «Шик, блеск и элегантность» прирастала сотрудниками. Дети, до конца этого не осознавая, обретали профессию чистильщика сапог.
Как и до своего ухода на фронт, больше всего Корчак любил разговаривать с детьми, и особенно — отвечать на их вопросы.
Он считал: вопросы — не менее важная часть человеческого общения, чем ответы. Именно вопросы выдают и уровень развития собеседника и то, куда именно направлено его любопытство.
Не будем забывать: всем великим открытиям всенепременно предшествовали великие вопросы. Скажем, для того чтобы понять, что Земля крутится вокруг Солнца, надо для начала поинтересоваться: «А что вокруг чего вертится?» И так — во всем.
Один ребенок как-то заметил, что все существует как бы два раза: один раз на самом деле, другой — у него в голове. Корчак тотчас записал этот вывод. Получается, что человек живет одновременно в двух мирах. Ну разве может столь сложная ситуация не порождать вопросы?
Интересно, что Корчак специально выписал те вопросы, которые волнуют его воспитанников.
«А у лягушек бывает насморк?», «А правда, что если посмотреть на молнию, то можно ослепнуть?», «А кто сильнее — акула или крокодил?», «А бывают ядовитые деревья?»…