Получается, что даже отъезд Корчака не остановил ее желания остаться в Палестине. Остаться в своем кибуце.
Впрочем, уехав в 1935 году, Корчак обещал вернуться. Он начал жить между двумя странами, не понимая, какую предпочесть.
Что такое кибуц?
Это сельскохозяйственная коммуна, в которой нет наемного труда, все средства производства и вообще все средства — общие.
Первый кибуц возник на территории Палестины в 1909 году. Они стали расти довольно активно и сыграли огромную, можно сказать фундаментальную — от слова «фундамент» — роль в строительстве Израильского государства.
Чтобы стало совсем понятно, как жили (да и живут) кибуци, вот вам несколько правил их жизни. Правила современные, но с двадцатых годов прошлого века они не изменились.
• каждый должен принимать участие в коллективных работах, кроме детей и стариков;
• пожилые люди живут за счет трудоспособных участников, так как пенсионеры уже сделали вклад в развитие поселения;
• дети жителей кибуцев до совершеннолетия получают образование и все необходимое за счет всей коммуны;
• женщины после достижения совершеннолетия должны участвовать в развитии общины, однако они могут быть заняты только на легких работах;
• распределение и организация труда действует на принципах самоуправления;
• каждый член общины может рассчитывать на равные права, условия жизни и медицинское обслуживание;
• жизнь поселенцев подчинена строгой дисциплине;
• все жители свободны в части вероисповедания и политических убеждений;
• все производственные, бытовые, организационные, просветительные и материальные вопросы решаются сообща.
Вильчинской жизнь по таким законам понравилась. И она стала всячески агитировать Корчака поехать хотя бы посмотреть на жизнь евреев в Палестине, понять, насколько может пригодиться его дар в их жизни.
И Корчак решается.
Для него эта поездка не просто важна. В принципе, она могла закрыть один этап его жизни и открыть другой, совсем — совсем иной.
В одном из писем Корчак замечает: «Я еще не оставил надежды, что смогу провести оставшиеся мне годы в Палестине и там тосковать по Польше… Тоска укрепляет и углубляет душу»[161].
Пожалуй, слова — слишком красивые, чтобы могли свидетельствовать об окончательном решении. Однако мысль о невозвращении из Палестины в голове нашего героя поселилась.
Еще не выросла. Еще не распустилась. Еще не дала плодов.
Но уже поселилась.
Жить в Палестине — и тосковать по Польше.
Жить в Польше — и тосковать по Палестине.
Таков выбор. И он еще не сделан.
Взяв с собой две книги — Библию и «Одиссею», Януш Корчак 24 июля 1934 года приезжает в Палестину и тотчас направляется в кибуц Эйн-Харод.
Три недели пребывания в Палестине он будет жить в этом кибуце.
Корчаку — 56 лет. Совсем не мальчик.
Те, кто хоть раз был в Израиле летом, знают, каков здесь июль. Удушающая жара, когда термометр легко перескакивает отметку 30 градусов. Ты выходишь на улицу и через несколько минут вся одежда становится мокрой, словно тебя облили водой. Замечу, что во времена Корчака кондиционер хоть и изобрели, но еще не использовали. Дождей в июле не бывает. Да что там дождей, облаков и тех нет — постоянно палящее солнце. Нехватка воздуха ощущается всюду: в доме так же душно, как на улице.
Европейскому человеку, не привыкшему к такой погоде, от жары бывает даже трудно сделать по улице несколько шагов.
Корчак как будто всего этого не замечает. Он живет, не требуя никаких поблажек и словно не замечая никаких проблем и сложностей. Он хочет как можно плотнее и основательней встроиться в жизнь кибуце. Эта задача определяет все существование.
Встает в четыре утра и вместе с работницами садится чистить картошку.
А то вдруг решает посетить местное кладбище. По пыльной, скалистой дороге, по солнцепеку, два часа туда, два — обратно. Потому что для нашего героя это важно: по еврейской традиции бросить камень на могилу — так поклониться ушедшим.
Естественно, очень много общается с детьми. Нравится, что они — такие свободные. И равные. Разные, но равные.
Конечно, существует языковой барьер. Правда, некоторые дети говорят на польском, другие — на русском. Но отнюдь не все.
Однако для Корчака не может быть барьеров, когда речь идет о детях. И это не красивые слова, но — принцип жизни.
Он придумывает необычный урок рисования. Дети рисуют картинки, а Корчак периодически что-то дорисовывает. Не оценивает работы детей, а рисует вместе с ними. Так устанавливается контакт.
Через день Корчак регулярно читает лекции. Для всех желающих — детей, взрослых — не важно.
О чем говорит? Так же как в своей радиопередаче — о том, что его волнует самого. Не умничает, а делится сокровенным. Не вещает с трибуны, а размышляет вместе с другими.
«Жизнь подобна странному сну. Но для тех, кто обладает силой воли и хочет помогать другим, сон этот может стать прекрасным, даже если путь к цели извилист, а твои мысли неясны»[162].
Жизнь — сон? Для жителей кибуца в этих словах было нечто большее, чем просто метафора. Уж больно они походили на правду.
Корчак мается. Ему нравится жить здесь. Нравятся люди. Нравится атмосфера. Главное: ему важно понимание того, что он здесь нужен, что здесь может приносить пользу.
Однако он не готов бросить свой Варшавский дом сирот. Да и менять привычки в его возрасте — дело сложное.
Но — голос крови. Но — желание помочь строить новое Еврейское государство. И главное, еврейские дети — так тяжело живущие и так нуждающиеся в его помощи.
Корчак мается.
«Эта страна взыскует Бога, — пишет он. — Может быть, кто-нибудь возразит: а Индия, а Китай? Возможно. Но здесь — в тоске, в покорности, в одиночестве, в унижениях — выковалась не потребность, не пожелание, а жизненная необходимость постижения Вселенной и цели ее существования»[163].
Страна, взыскующая Бога, постигающая Вселенную… Страна, смотрящая в небо.
Корчак мается.
Тут же — рядом — совсем иные слова.
«Молодая Палестина стремится кропотливо и честно достичь согласия с землей. Но придет и очередь неба. В противном случае это было бы недоразумением и ошибкой»[164].
Это признак противоречивого отношения к Палестине?
Да нет — это признак внутренней маеты. Это Доказывающий, который подбрасывает аргументы для той точки зрения, которая в данный момент кажется более приемлемой.
А потом наступит другой момент. И возобладает иная точка зрения. И Доказывающий одаривает совсем иными аргументами, которые порождают совсем иные решения.
Маета.
Заканчивается третья неделя пребывания. Корчак не готов менять план — он возвращается в Варшаву, в твердой уверенности вернуться сюда, как можно быстрее.
Навсегда или на время?
Решения нет…
Ему трудно. Это видно даже по письмам.
Бывший стажер Корчака по имени Арион уговаривает учителя переехать в Палестину. Вот что отвечает учитель: «Существует ли более подходящее место для защиты [словами] слабых и малых, чем земля Израиля? Это наполняет меня тоской и томлением. Но, к глубокому моему сожалению, я связан и перегружен своей текущей работой, которая находится на грани упадка»[165].
Сомнения. Волнения. Нерешительность. Решения, которые принимаются часто, но одно другому все время противоречит…
Проходит ни много ни мало — два года. И 15 июля 1936 года на морском лайнере «Полония» Януш Корчак отплывает из румынского порта Констанца в свое второе путешествие в Палестину.
Срок пребывания увеличивается. Планируется полтора месяца.
С собой везет книги, которые должны скрасить досуг (хотя, скорее всего, его не будет): «Илиада» и «Рамаяна».
Он по-прежнему живет в кибуце, но на этот раз много путешествует по стране. Не как экскурсант, но как человек, жаждущий страну понять.
Подходит ли ему это место, чтобы именно здесь стареть и умереть?
Подходит ли он этому месту? Совпадут ли они?
Он посещает десятки кибуцев и городков — больших и маленьких. Тель-Авив (только строящийся еще), Иерусалим, Назарет…
Не забудем: наш герой — писатель. Все эти поездки производят мощное впечатление. Корчак задумывает повесть «Дети Библии».
А потом в его голову приходит совсем уже невероятная идея: создать эпопею о третьем возвращении Израиля на свою землю.
Он заинтересовался этой страной. Они сблизились. Хотя еще не сроднились.
Огромное количество новых встреч, знакомств, друзей. Корчак вернется в Варшаву и отправит 14 писем и 34 открытки с благодарными словами за гостеприимство.
Свое отношение к стране Корчак определят так: «В Эрец-Исраэль нам труднее, чем в странах, не затрагивающих наших чувств, — в Бразилии, в Аргентине: там — „что будет со мной?“, здесь — „что будет с нами?“; там — 20–30 лет моей жизни, здесь — две тысячи лет жизни нашей. <…> Удивительно, насколько можно обогатиться духовно за двадцать коротких дней — понять, осмыслить, впитать — надолго, а то и навсегда»[166].
При этом Корчак очень хорошо понимает всю сложность взаимоотношения арабов и евреев. Придумывает такую очень, между прочим, современную метафору.
Корчаку кажется, что Палестина — это как бы длинная веревка, один конец которой держат евреи, а другой — арабы. И вот они тянут эту веревку, но одновременно сближаются. Когда они, кажется, уже готовы соприкоснуться, появляется некто третий, кто веревку перерезает. И все начинается сначала.