Независимо от конкретной датировки перехода Японии к феодализму (X в., XII в. либо позднее) современные японские историки-марксисты исходят из определяющей роли социально-экономических отношений. В частности, Нагахара Кэйдзи, продолжительное время отстаивающий мнение о становлении японского феодализма в XIV–XVI вв., считает решающим фактором распад вотчинной системы и формирование нового слоя землевладельцев, ведущих собственное хозяйство [317; 318, с. 99]. Однако акцент на отдельных сторонах социально-экономических отношений представляется недостаточным для характеристики феодализма. Тип ведения хозяйства, сложившийся в конкретно-исторических условиях, или формы эксплуатации крестьянства, безусловно, очень важны, но они определяют общественный строй не сами по себе, а как элементы всей системы господствующего способа производства.
Концепции японских историков — сторонников существования рабовладельческой формации в Японии неоднократно анализировались советскими востоковедами (см., например, [153; 172; 173; 174; 175]). В частности, И. М. Сырицын с полным основанием видит истоки этой концепции в неправомерном отождествлении отработочной ренты с рабовладением [174, с. 185].
Диапазон мнений о времени возникновения феодализма в Японии, представленных в современной японской буржуазной историографии, весьма широк, причем отсутствие методологического единства болезненно осознается буржуазными исследователями. Именно отмеченным обстоятельством Сэра Тэрусиро, в частности, объясняет многообразие точек зрения японских историков, связывающих исходный рубеж феодализма в Японии с началом развития вотчин (VIII–IX вв.), с появлением самурайства (XI–XII вв.), с установлением военно-феодального режима (конец XII в.), с феодальной раздробленностью (XIV–XVI вв.), с новым закрепощением крестьянства в XVI в. [375, с. 89].
Однако поиски универсальной методологии истории вне исторического материализма, как известно, не приводили к созданию теории, позволяющих всеобъемлюще и на основе единых критериев объяснить исторический процесс. Современные японские буржуазные исследователи социально-экономической истории объясняют возникновение феодализма как становлением вотчинной системы, так и образованием самурайства и самурайского режима в конце XII в., отдавая тем не менее предпочтение последнему фактору [382, с. 3–9]. При этом в соответствии с традициями буржуазной историографии из понятия «феодализм» исключается его ранний этап — время становления феодальных отношений. Поскольку же буржуазные историки отрицают существование общественно-экономических формаций, они, как правило, либо не дают качественной характеристики предшествующему периоду VII–XII вв., либо называют его «аристократическим» или «древним», не вкладывая в это понятие определенного социально-экономического содержания.
Результаты же исследования отдельных, частных проблем медиевистики в японской буржуазной историографии весьма значительны. Высокая степень разработанности источников, введенный в оборот обширный фактический материал, внимание ко многим сторонам жизни общества способствовали существенному расширению представлений о японском средневековье. Быстрый количественный рост исторических исследований в послевоенной Японии создал научные предпосылки для подготовки ряда многотомных трудов по истории Японии, начавших выходить с 60-х годов. В этой работе участвовали и марксисты, и буржуазные историки разных направлении. Позиции последних стали заметно усиливаться с середины 50-х годов, когда укрепилось положение японской буржуазии и активизировалось наступление буржуазной идеологии и науки на марксизм.
Объемные труды выпущены, в частности, в середине 60-х годов издательствами «Тюо коронся» (26 томов) [337] и «Иванами сётэн» (23 тома) [339]. Традиции позитивизма ощутимо сказались здесь в излишней детализации многих излагаемых событий, подмене анализа подробным пересказом источников, недостаточности сущностных характеристик социально значимых явлений. В ряде томов и глав преобладает изложение фактов политической истории в ущерб истории трудящихся масс. Прослеживается в названных изданиях и влияние методологических идей немецкого буржуазного социолога и историка М. Вебера (1864–1920), широко используемых современной японской буржуазной и реформистской историографией в борьбе против исторического материализма. В частности, классы японского общества VII–XII вв. выделяются в указанных многотомных трудах в зависимости от жизненных условий и возможностей, а не по отношению к средствам производства, феодализм определяется как господство военного слоя над не имеющими оружия зависимыми.
К числу же достоинств обоих изданий следует прежде всего отнести то, что они основаны на широком круге опубликованных и неопубликованных письменных и вещественных источников и обобщают результаты многочисленных исследований отдельных проблем японскими историками. Систематизирован большой фактический материал, извлеченный из документов, официальных историй, дневников, художественной литературы, использованы данные археологических раскопок и сохранившихся памятников культуры. Необходимо также подчеркнуть высокий профессиональный уровень и широкую эрудицию авторов, тщательно отработанную методику исследования, благодаря чему названные издания являются безусловно ценными для разностороннего изучения истории Японии, в том числе в VII–XII вв. В месте с тем вследствие отмеченной выше методологической разнородности в упомянутых трудах не выработано единой концептуальной основы освещения японской истории.
Издание «Тюо коронся» рассчитано на широкий круг читателей и написано живым, образным языком, помогающим читателю ощутить атмосферу жизни раннефеодальной Японии. В рамках каждого тома, подготовленного одним автором, выдерживается хронологический принцип изложения.
Вследствие характера источников наибольшее место отведено деятельности, условиям жизни и быта класса феодалов и его отдельных представителей, оценочным и психологическим характеристикам личностей. Рассматриваются и условия жизни крестьян. Гораздо больше внимания уделено подробному описанию императорского двора и самих императоров, их вкусов, привычек, занятий, семейных отношений.
Весь исторический процесс VII–XII вв. освещается, по сути дела, на фоне частных событий при дворе. Ключевые проблемы социально-экономических отношений растворяются в этой событийной истории; им, в сущности, отведена роль одного из элементов жизни, не соответствующая ни их реальному, определяющему значению в общественном развитии, ни тому уровню, которого достигла в изучении этих проблем сама буржуазная историография к середине 60-х годов.
Каждый том второго издания («Иванами сётэн») построен по проблемно-тематическому принципу; каждая глава-проблема написана отдельным автором (включая и участников первого издания). Значительно больше места отводится анализу аграрного строя, социальной истории и меньше — императорам и их быту. По сути дела, в данном издании подводятся итоги изучения многих крупных проблем истории Японии в японской историографии, хотя некоторые главы представляют собой сжатое изложение основных результатов исследований их авторов. Но и в данном труде не определена с достаточной четкостью роль социально-экономического фундамента, объединяющего общество в целостную и противоречивую систему — общественно-экономическую формацию.
Отдельные проблемы социально-экономической истории Японии VII–XII вв. — надельная система крестьянского землепользования, формирование вотчин — долгое время изучались в японской историографии преимущественно в историко-правовом аспекте либо с точки зрения экономической политики правительства. Практика же реализации надельной системы непосредственно в деревне, многочисленные нарушения буквы закона, воздействие несоответствия между законом и его осуществлением на положение крестьянства стали объектом детального анализа лишь после второй мировой войны — прежде всего в работах Торао Тосия [402; 401]. Землевладение же в целом, его категории на этапе существования государственной собственности, система налогообложения, размеры и условия обработки полей рассмотрены Иянага Тэйдзо в его исследованиях 60–70-х годов [251].
Весьма плодотворным по сравнению с историей права явился также подход к исследованию вотчины с позиций социально-экономической истории, представленный деятельностью школы Нисиока Тораносукэ (1895–1970) — Такэути Ридзо, уделяющей первостепенное внимание изучению структуры вотчин. Результаты изысканий названных историков и их учеников изложены в серии монографий и сборников статей, посвященных исследованию отдельных сторон вотчинной системы, вотчин, принадлежавших отдельным владельцам и находившихся в различных районах Японии [334; 390; 225; 399; 212; 456; 293; 197].
Заметное развитие получили и исследования культуры, быта, обычаев Японии VII–XII вв., включающие общие работы по истории культуры и специальные исследования литературы, живописи, скульптуры, музыки.
Среди трудов по истории скульптуры особое место занимают работы Куно Такэси, рассматривающего эволюцию стиля скульптуры во взаимосвязи с развитием буддийских представлений, влиянием китайской культуры и его преодолением, организацию изготовления буддийских статуй, материалы и технологию [288; 289; 290].
Акияма Тэрукадзу четко выделяет этапы развития светской живописи, связывая их с эволюцией культуры в целом, а также форм правления, и подробно анализирует основные произведения хэйанской живописи с точки зрения истории искусства и с учетом мировоззрения того времени [202].
Ряд трудов Яманака Ютака посвящен политическим деятелям и писателям, духовной жизни хэйанской аристократии и церемониям, исследованию произведений литературы — «Повести о процветании» («Эйга моногатари»), «Повести о принце Гэндзи» — с точки зрения историографии [448; 449; 450]
Отмеченные труды, которыми, разумеется, далеко не исчерпывается изучение этноса и культуры раннефеодальной Японии, посвящены темам, типичным для японской историографии.