Японская новелла — страница 3 из 16

Поступление в Токийский университет не изменило привязанностей Акутагава. По-прежнему, больше всего его интересовали не сами занятия, но “свободное чтение”. Кроме того, он сам начал писать. Учеба давалась ему легко — в 1916 г. Акутакава заканчивает университет с отличием. Еще в студенческие годы он был представлен самому маститому в то время писателю — Нацумэ Сосэки. Ознакомившись с рассказом “Нос”, мэтр предрек Акутагава блестящее литературное будущее.

После окончания университета Акутагава получил должность преподавателя английского языка в военно-морском училище. В это время он опубликовал несколько своих рассказов. В 1917 г. вышел первый сборник — “Ворота Расёмон”. В 1919 г. Акутагава оставляет преподавание и становится штатным сотрудником газеты “Осака майнити”.

Основу многих сюжетов своих ранних новелл Акутагава брал из средневековых антологий сэцува. Многие из них имеют фантастический сюжет. Акутагава сильно переделывал исходный материал, используя его для своих собственных целей. Уверен, что читателю доставит большое удовольствие сравнение рассказа Акутагава “Дракон” с его прототипом из “Удзисюи моногатари” (“Про монаха Эин и про дракона из пруда Сарусава”).

Заимствование сюжета и его переработка стали творческим методом Акутагава. В этом отношении он похож на средневекового автора, который “ничего не придумывает” и разрабатывает ситуации и темы, известные всем. И в своей последующей литературной деятельности Акутагава использовал этот прием очень часто. Литературоведы находят у него сюжетные заимствования не только из произведений древней и средневековой японской литературы, но и из сочинений западных писателей (Д.Свифт, А.Франс, Н.В.Гоголь, Э.По, АБирс, Ф.М.Достоевский).

Тематику новелл Акутагава можно разделить на две группы. Это повествования на темы японской старины, где исходным материалом служил миф и реалии средневековья, и рассказы, где он опирается на личный жизненный опыт. Всем своим творчеством, а в особенности последними рассказами, где он достиг невероятной степени самораскрытия и откровенности, он доказал, что рассуждения критиков о его “холодности” и “отстраненности” — не более, чем очередной литературоведческий миф. Собственное одиночество и потеря веры — вот о чем безжалостно рассказывает Акутагава в своих последних произведениях.

Акутагава прожил короткую жизнь — в 1927 г. он покончил самоубийством. Всю свою жизнь он мучился от страха за свое душевное здоровье — пример матери стоял перед его глазами. Плодовитость Акутагава поражает — за десять с небольшим лет он успел издать восемь сборников рассказов, а также несколько книг эссе и путевых очерков. Страх перед безумием дополнялся у него ужасом перед возможным творческим бесплодием, и Акутагава работал со все большей одержимостью. В результате — нарастающая апатия, расстройство сна, бессонница. Оказалось, что одного творчества мало для того, чтобы спасти человека.

Танидзаки Дзюнъитиро (1886-1965) — еще один великий японский писатель XX века. Писатель, начинавший с безудержного увлечения Европой, но пришедший к идеалу национальной красоты. Танидзаки, кандидатура которого посмертно обсуждалась японскими литераторами в качестве номинанта Нобелевской премии, с изумительной тонкостью сумел уловить многие особенности японской культуры, которую он решительно противопоставлял культуре европейской. С наибольшей последовательностью это противопоставление выражено в знаменитом эссе “Похвала тени”, которое было неоднократно переиздано у нас в последние годы. В этом эссе немало очевидных перехлестов, но неоспоримым остается тот вклад Танидзаки, который он внес в создание мифа об особости японцев в части их эстетического видения мира. Парадокс состоял в том, что, во-первых, это произведение пользуется намного большей популярностью в Европе, чем в самой Японии. И, во-вторых, сам Танидзаки никогда не переходил той тонкой грани, которая отделяет любовь к родине от национализма. Танидзаки был одним из очень немногих японских писателей, которые ни единым словом не высказались в поддержку военщины и ее агрессивной политики во время второй мировой войны. В нашей книге представлены два рассказа Танидзаки. Рассказ “Цзилинъ” (1910) относится к раннему периоду творчества писателя. Нынешнему читателю не совсем понятно, почему этот рассказ произвел такое сильное впечатление на читателей и критику. Но для Японии начала XX века повествование, построенное на материале одной из легенд о Конфуции, которое заканчивается решительной победой порочной красавицы над мудрецом — именно она имеет власть над влюбленным в него императором — было вызовом общественной морали. Недаром поэтому “Цзилинъ” сравнивали с “Таис” Анатоля Франса, “Искушением святого Антония” Флобера, “Саломеей” Оскара Уальда. В рассказе “Маленькое государство” (1918) повествуется о мальчике, который сумел обрести неограниченную власть над своими соклассниками. Таким образом, в обоих рассказах ключевым понятием оказывается “власть”. Обсуждение проблемы власти в самых разных ее ипостасях стало, как известно, мотивом творчества для очень многих писателей прошлого века, значительная часть которого прошла под зловещим знаменем тоталитаризма.

Кавабата Ясунари (1899-1972) первым из японских писателей получил Нобелевскую премию. И получил ее за “писательское мастерство, с которым он выражает сущность японского восприятия жизни”. Он достигнул международного признания, не прибегая к намеренному выпячиванию “своеобычности” своей родины за счет принижения других народов. Просто он жил в Японии, а Япония жила в нем. Более чем в 400 своих произведениях (романы, повести, рассказы, эссе) Кавабата Ясунари сумел дать “картину души” японского человека, картину, по которой западный читатель может судить как о самой Японии, так и о ее обитателях.

Кавабата родился в Осака в семье врача. Он рано потерял родителей, воспитывался у родных, которых словно преследовал злой рок один за другим умерли бабушка, сестра, дед. В возрасте 15 лет Кавабата переехал в школьное общежитие. Сиротство, череда смертей близких оставили в душе будущего писателя глубокий след. Первый свой рассказ (“Похороны учителя Кураки”), который был опубликован в 1915 г., он тоже посвятил смерти. В духе своего времени он увлекался западной литературой и поступил на английское отделение самого престижного Токийского Императорского Университета, но вскоре тяга к творчеству на родном языке взяла свое, и он перешел на отделение японской литературы. В своих воспоминаниях он объяснял этот поступок тем, что на отделении японской литературы было меньше строгостей — появилось больше времени писать. Ко времени окончания университета в 1924 г. Кавабата уже обрел определенную известность своими критическими статьями и обзорами.

Литературная среда Японии того времени представляла собой арену острой полемики для представителей самых разных течений. Здесь были и отживавшие свой век натуралисты, и новомодные сюрреалисты, писатели социалистической ориентации и т.д. Япония тогда (да и сейчас тоже) считалась “раем для переводов” — все мало-мальски значительное, что появлялось на Западе, мгновенно становилось достоянием публики. Кавабата больше всего общался с теми молодыми писателями (Кикути Кан, Ёкомицу Риити), которых стали называть “неосенсуалистами”. Молодые люди, увлекавшиеся Джойсом, Прустом и Кафкой с удовольствием и благосклонностью приняли этот ярлык. В понимании этих писателей, группировавшихся вокруг созданного ими журнала “Бунгэй дзидай” (“Литературная эпоха”), это было направление, которому принадлежит будущее. Они сходились на том, что только субъективное способно проникнуть в суть вещей, а литература должна воспроизвести возникающие при этом проникновении ощущения. Суждение сколь расплывчатое, столь и банальное. Оно могло появиться только в эпоху брожения умов и идей, когда литературные манифесты сыпались горохом на голову слегка ошарашенного читателя. Не случайно, что последователи неосенсуализма вскоре стали называть себя “школой нового искусства”, потом “неопсихологами”...И, разумеется, природный талант Кавабата ни в какие манифесты не вмещался.

Одаренность Кавабата с самого начала блестяще проявилась в его сверхкоротких рассказах, которые он писал всю свою жизнь. В 1952 г. большую часть написанного в этом жанре он свел в сборник “Рассказы на ладони”. И в этих компактных, “складных” рассказах литературный гений японского народа нашел свое законченное выражение. В своей истории японцы показали миру и самим себе, что лучше всего они ощущают себя в коротких формах — будь то стихи или проза. Повествования более объемные на вкус западного читателя зачастую выходят у них чересчур тяжелыми и рыхлыми. И это не случайно: “настоящие” знатоки всегда считали, что произведение с ясным и четким сюжетом выглядит вульгарным. В произведениях Кавабата (как коротких, так и длинных) четко выстроенный сюжет тоже, как правило, отсутствует. Главное у Кавабаты — это настроение, поэтическое переживание. В сущности “Рассказы величиной с ладонь”, взятые как одно целое, — это произведение в традиционном жанре дзуйхицу, где самые разносюжетные, разнотемные фрагменты сведены под одной обложкой. Главное, что их объединяет — это личность автора, который “подножный корм” самых обыденных ситуаций превращает в глубокие философские притчи. Многие японские критики считают, что это произведение построено по принципу рэнга — цепочки стихов, “склеенных” между собой по ассоциативному принципу. Получается, что “Рассказы величиной с ладонь” — это не столько разношерстный сборник, сколько самостоятельное произведение, где фрагментарность является условием для выявления “автобиографии взгляда”, в поле которого попадает сама жизнь.

А.Н.Мещеряков

ЯПОНСКАЯ НОВЕЛЛА VIII - XIII век

НИХОН РЁИКИ

СЛОВО О ТОМ, КАК БЫЛ ПОЙМАН ГРОМ¹

Тисакобэ-но Сугару² был телохранителем государя Юряку³ [при жизни его называли государем Охацусэ Вакатакэ], что правил Поднебесной из дворца Асакура в Хацусэ⁴ двадцать три года, и не расставался с ним — как печень и легкие.

Однажды, когда государь пребывал во дворце Иварэ, Сугару вошел в опочивальню, не зная, что государь возлежал там с государыней. Государь устыдился и встал с ложа. В это время в небе раздался раскат грома. Государь повелел Сугару так “Доставь Гром сюда”⁵. Тот отвечал “Доставлю”.

Получив государево повеление, Сугару покинул дворец, повязал на лоб красную повязку⁶, прикрепил к копью красный прапорец⁷ и вскочил на коня. Он миновал холм Ямада в деревне Абэ, храм Будды Тоёра⁸ и прибыл на перепутье в Кару-но Морокоси. Он закричал “Небесный бог грома! Государь призывает тебя!” Отсюда он повернул коня и по пути обратно говорил так “Хоть он и бог грома, а ослушаться государя не посмеет”.

Пока он скакал, бог грома упал между храмом Тоёра и холмом Иока. Увидев это, Сугару позвал жрецов родных богов⁹, и они усадили его в священный паланкин¹⁰. Затем направились в государев дворец, и [Сугару] доложил государю “Я доставил бога грома”. Гром испускал сияние, и ярко светился. Государь увидел его, испугался, совершил множество приношений и велел ему возвратиться на то место, где он упал. Сейчас это место называется Икадзути-но Ока — Холм Грома. Он находится в старой столице¹¹к северу от дворца Оварида.

Через какое-то время Сугару умер. Государь распорядился какое-то время не хоронить его¹² и семь дней, и семь ночей оплакивал его верность. Усыпальницу воздвигли на том месте, где упал Гром, поставили там прочный обелиск, на котором начертали так “Могила Сугару, поймавшего Гром”. Гром тогда пришел в ярость, зашумел, спустился на землю, стал пинать обелиск, топтать, и обломки погребли его. Государь услышал об этом и велел отпустить Грома живым. Гром не мог двинуться семь дней и семь ночей. Государевы слуги [снова] поставили обелиск и начертали на нем “Могила Сугару, поймавшего Гром и при жизни, и после смерти”.

Название Икадзути-но Ока — Холм Грома, — данное ему во времена старой столицы, происходит отсюда¹³.

СЛОВО О ЛИСИЦЕ И ЕЕ СЫНЕ¹⁴

В давние времена, в правление государя Киммэй [при жизни его звали Амэкуни Осихаруки Пиронипа, и он управлял страной из дворца Канадаси, что в Сикисима], некий муж из уезда Оно провинции Мино¹⁵ вскочил на коня и отправился искать невесту пригожую. В широком поле повстречалась ему красивая девушка. С готовностью она подошла к нему. Он же подмигнул ей и спросил “Куда путь держишь, девица?” Та отвечала “Я ищу доброго мужа”. И еще он сказал: “Хочешь стать моей женой?” Она ответила “Да, хочу”. Он отвез ее в свой дом, они поженились и стали жить.

Прошло немного времени, жена забеременела и родила сына. Тогда же, пятнадцатого дня двенадцатой луны, ощенилась и их собака. Завидев хозяйку, щенок всегда злобно смотрел на нее, свирепел и обнажал клыки. Хозяйка испугалась и велела мужу “Забей собаку до смерти”. Но он жалел ее и не убивал.

Во второй или третьей луне, когда собирался ежегодный налог рисом¹⁶, хозяйка пошла в сарай, где женщины толкли рис в ступках, чтобы накормить их. Щенок залаял на хозяйку и погнался за ней, норовя укусить. От страха и ужаса она обернулась лисицей и вспрыгнула на изгородь. Увидев это, хозяин сказал: “Между мной и Тобой был рожден сын и потому не смогу забыть тебя. Приходи почаще и спи со мной”. Она так и делала — приходила и спала с ним. Поэтому ее и назвали Кицунэ¹⁷.

Однажды она пришла в алой юбке и была прекрасна. Когда она уже одела юбку и собиралась уходить, он посмотрел на нее и пропел песню любви

Я

Полон любви

После

Минуты свидания.

Она ушла.

Потому-то муж и нарек их сына именем Кицунэ. После пожалования ранга его стали называть Кицунэ-но Атаэ¹⁸. Сын был очень силен и бегал быстро — как птица летает. Род Кицунэ-но Атаэ берет начало с этих пор.

СЛОВО О МАЛЬЧИКЕ СИЛЫ НЕОБЫЧАЙНОЙ, РОЖДЕННОМ С ПОМОЩЬЮ ГРОМА¹⁹

В давние времена, в правление государя Бидацу²⁰ [его звали Нунакура Футотамасики-но Микото²¹, и он управлял страной из дворца Осада, что в Иварэ²²], в деревне Катава, что в уезде Аюти провинции Овари²³, жил некий крестьянин. Когда он обрабатывал поле и орошал его, пошел небольшой дождик, и он спрятался под деревом. Он стоял там с железной мотыгой в руках²⁴. Когда раздался раскат грома, от страха и ужаса он заслонился ею²⁵. Тут гром упал перед ним, обернулся мальчиком и поклонился. Крестьянин хотел было ударить его железной мотыгой, но Гром тут сказал: “Не бей меня — и я отплачу тебе за твою доброту”.

Тогда крестьянин спросил “А что же ты сделаешь для меня?” Гром отвечал “Я пошлю тебе сына. Только сделай для меня лодку из камфарного дерева, наполни ее водой, а на воду положи бамбуковый лист”²⁶. И тогда крестьянин сделал так, как ему было сказано. Тут Гром сказал: “Отойди от меня”. Крестьянин отошел подальше, и Гром поднялся на небо в клубящемся тумане.

Через какое-то время у крестьянина родился сын. Змей дважды обвивался вокруг его головы, а хвост и голова свешивались ему на спину.²⁷ Когда мальчик подрос и ему минуло десять лет, он прослышал про силача, что жил при государевом дворе. Тогда мальчик отправился во дворец, думая померяться с ним силой.

В уединенном доме в северо-восточной части дворца жил могучий принц. Там, в северо-восточной части, лежал камень высотой в восемь сяку²⁸. Как-то могучий принц вышел из дому, поднял камень и бросил его. Потом вернулся в дом и затворил двери, чтоб никто не мог ни выйти, ни войти.

Мальчик видел это. Он уразумел это и есть тот самый силач, о котором он столько слышал. Ночью, когда его никто не видел, мальчик подобрал камень и забросил его на один сяку дальше [принца]. Могучий принц увидел это, хлопнул в ладоши, а потом схватил камень и метнул его, но не смог бросить дальше [мальчика]. Мальчик же метнул камень еще на два сяку дальше. Принц увидел это и еще раз метнул камень, но дальше у него снова не вышло. Там, откуда мальчик бросал камни, остались следы глубиной в три суна²⁹. [Мальчик] снова метнул камень — вышло еще на три сяку дальше. Принц увидел следы и догадался, что камни бросал мальчик. Он хотел схватить его, но мальчик убежал. Принц хотел схватить его, когда тот перелезал через изгородь, но мальчик очутился уже с другой стороны. Принц перелез через изгородь, но мальчик снова оказался уже с другой стороны и скрылся, так что могучий принц не смог схватить его. Тогда он понял, что мальчик — сильнее, и оставил погоню.

Через какое-то время мальчик стал прислужником в храме Гангодзи³⁰. Тогда не проходило и ночи, чтобы кто-нибудь из прислужников не был убит в звоннице. Видя это, [новый] прислужник сказал монахам “Я схвачу злого духа, убью его и прекращу напасть”. Монахи согласились. Тогда прислужник поставил четыре светильника по углам звонницы и велел четверым своим помощникам “Когда я схвачу духа, сорвите крышки со светильников”. Затем он спрятался за дверью звонницы. В полночь появился громадный дух, но увидел прислужника и убежал. Но он снова появился во второй половине ночи. Прислужник крепко схватил его за волосы. Дух вырывался, но прислужник втащил его [в звонницу]. Четыре помощника дрожали от страха и не смогли сорвать крышки со светильников. Прислужник сам сорвал их, таская духа из угла в угол. На рассвете дух убежал, потеряв все свои волосы. Утром увидели, что кровавые следы ведут к перекрестку, где был похоронен дурной раб, принадлежавший некогда храму. Тогда поняли, что это был дух того самого раба. Волосы духа до сих пор сохраняют в храме Ганго:дзи.

Потом прислужник стал упасакой и жил в храме Гангодзи. Храм владел орошаемыми полями. Когда принцы остановили поступление воды, и поля пересохли, упасака сказал: “Я пущу воду на поля”. Монахи согласились. Тогда он велел изготовить лемех такой тяжелый, что только больше десяти человек могли поднять его. Но упасака взял лемех, прикрепил его к палке, пошел на поля и положил его у водоспуска. Но принцы унесли лемех, закрыли водоспуск, и вода перестала поступать на поля храма. Тогда упасака положил у водоспуска камень такой тяжелый, что только сто человек могли сдвинуть его, и вода стала поступать на поля храма. Принцы испугались силы упасаки и больше не осмеливались [закрывать ворота водоспуска]. Поэтому поля храма больше не высыхали и давали урожай³¹. Монахи храма разрешили упасаке пройти посвящение, и он стал монахом. Его называли Учителем Закона Додзё³².

Люди следующих поколений передавали, что Учитель Закона Додзё из храма Гангодзи обладал огромной силой. Верно говорю — сила его происходила из достоинств, накопленных в прошлых рождениях³³. Это — чудеса, случившиеся в стране Японии.

СЛОВО О НАКАЗАНИИ МУЧИТЕЛЬНОЙ СМЕРТЬЮ В ЭТОЙ ЖИЗНИ ЗЛОГО СЫНА, КОТОРЫЙ ИЗ ЛЮБВИ К ЖЕНЕ ЗАДУМАЛ УБИТЬ СВОЮ МАТЬ³⁴

Коси-но Омаро был родом из деревни Камо, что в уезде Тама провинции Мусаси³⁵. Мать Омаро звали Кусакабэ-но Матодзи. Во времена правления государя Сёму, Отомо³⁶ отправил Омаро в Цукуси охранять границу на три года³⁷. Мать последовала вслед за ним, чтобы они могли заботиться друг о друге, а жена осталась присматривать за домом.

Омаро расстался с женой и, не в силах снести разлуки с ней, задумал дурное убить мать и под предлогом соблюдения траура³ оставить службу и вернуться домой, чтобы быть вместе с женой. У матери от рождения было благочестивое сердце. [Сын] сказал ей “На восточной горе будет большая служба, и на ней будут семь дней толковать “Сутру лотоса”. Ты слышишь меня?” Обманутая мать хотела послушать сутру. Исполнившись благоговения, она омылась горячей водой и, очистившись телом, отправилась вместе [с сыном] в горы. [Вдруг] сын злобно посмотрел на неё бычьим взором и сказал: “Ложись на землю!” Мать взглянула ему в лицо и ответила “Что ты говоришь? Тобой овладел дух?” Сын обнажил меч, чтобы убить ее. Мать распростерлась перед ним и сказала: “Дерево сажают, чтобы снимать плоды и укрываться в его тени. Детей растят, чтобы они служили [родителям] поддержкой и опорой. А сейчас дерево, на которое рассчитывала, не может защитить меня от дождя. Отчего мой сын не стал таким, каким я хотела видеть его?” Сын не слушал ее. Горюя, мать сняла одежду, разложила на три части и, стоя перед сыном на коленях, сказала свое последнее желание “Возьми одежду и вспоминай обо мне. Одна часть отходит тебе, моему первенцу, одну отошли среднему сыну и еще одну — младшему”. Когда негодяй подошел к матери, чтобы отрубить ей голову, земля разверзлась и стала поглощать его. Мать мигом вскочила, схватила сына за волосы и, подняв глаза к небу, заплакала и сотворила молитву: “Мой сын сошел с ума. Он вне себя. Так пускай грех его будет прощен”. Она крепко держала сына за волосы, но земля поглотила его. Сострадательная мать вернулась домой, держа его волосы в руках. Она устроила заупокойную службу, положила волосы в ящичек перед статуей Будды и благоговейно попросила [монахов] читать сутры.

Глубоко было сострадание матери. Так глубоко, что она пожалела злобного сына и вершила ради него благочестивое.

Верно говорю — близко наказание в этой жизни за пренебрежение сыновним долгом, и злой грех этот не останется без наказания.

СЛОВО О ТОМ, КАК МЕРЯЛИСЬ СИЛОЙ ДВЕ БОГАТЫРШИ³⁹

Во время правления государя Сёму, на рынке Огава, что в уезде Катаката провинции Мино, жила богатырша. С рождения обладала она телом большим. Ее звали Мино-но Кицунэ.

Она приходилась потомком в четвертом колене тому, чьей матерью в давние времена была Мино-но Куни-но Кицунэ.

Сила ее равнялась силе ста человек. Она жила на рынке Огава, хвасталась своей силой, приставала к проезжавшим купцам и грабила их.

В те же времена в деревне Катава, что в уезде Аити провинции Овари, тоже жила богатырша. С рождения обладала она телом маленьким.

Она приходилась внучкой монаху Додзё⁴⁰, жившему в давние времена в храме Гангодзи.

Услышав, что Мино-но Кицунэ пристает к людям и грабит их, она решила померяться с ней силой. Погрузив на судно пятьдесят коку моллюсков,⁴¹ она бросила якорь у того рынка. Кроме прочего, она приготовила двадцать розг.

Пришла Кицунэ, забрала всех моллюсков и продала их. “Откуда ты пришла?” — спросила она. Владелица моллюсков не отвечала. Спросила еще раз. Та снова не ответила. Так она спрашивала четыре раза. Наконец та ответила “Я не знаю, откуда я пришла”. Кицунэ сочла [такой ответ] оскорбительным и хотела ударить ее. Но та схватила ее за обе руки и ударила розгой. Розга врезалась в тело. Ударила другой розгой. Она врезалась в тело. Ударила десятью розгами, и все они врезались в тело. Кицунэ сказала: “Сдаюсь. Вела себя плохо. Сожалею”. Стало ясно, что [владелица моллюсков] была сильнее Кицунэ. Владелица моллюсков сказала: “Впредь ты не будешь жить на этом рынке. Если же осмелишься жить здесь, забью тебя до смерти”.

Кицунэ покорилась — не жила на том рынке и не грабила. Люди на рынке радовались спокойствию.

В мире всегда есть сильные. Истинно говорю — сила такая обретается в настоящем, если в прошлом были посеяны [семена] для взращивания такой силы.

СЛОВО О ВОЗДАЯНИИ В ЭТОЙ ЖИЗНИ И О ПОМОЩИ КРАБОВ, ОКАЗАННОЙ ИМИ ЗА ТО, ЧТО ИХ И ЛЯГУШКУ ВЫКУПИЛИ И ОТПУСТИЛИ НА ВОЛЮ⁴²

В уезде Кии провинции Ямасиро жила одна женщина. Имя ее неизвестно. С рождения отличалась она глубокой сострадательностью, верила в карму, соблюдала пять заповедей, обладала десятью добродетелями и не убивала животных.

Во время правления государя Сёму пастушки из ее деревни поймали восемь крабов в горной реке и вознамерились поджарить их и съесть.

Увидев это, женщина стала упрашивать, говоря “С добрыми намерениями прошу вас — отдайте мне крабов”. Юноши же не слушали ее, отказывая ей со словами “Мы поджарим их и съедим”. С жаром продолжала она просить их и сняла свою одежду, чтобы выкупить [крабов]. Тогда юноши уступили ей. Она позвала монаха Гидзэн, чтобы с молитвой отпустить их на волю.

После этого она отправилась в горы и увидела, как большой змей заглатывал большую лягушку. Она попросила большого змея “Отдай мне эту лягушку — и я преподнесу тебе множество священных тканей⁴⁴”. Змей не отвечал. Женщина собрала священные ткани и молилась, говоря “Я буду почитать тебя божеством. Прошу тебя с добрыми намерениями — уступи мне [лягушку]”. [Змей] не поддавался и продолжал заглатывать лягушку. И снова она сказала змею “Отдай лягушку — и я стану твоей женой. Прошу тебя уступить ее мне”. Тогда змей согласился, высоко поднял голову, посмотрел женщине в лицо и выплюнул лягушку. Женщина назначила змею срок, сказав “Приходи ко мне через семь дней”.

Она без утайки рассказала отцу с матерью об этом змее. Отец с матерью стали горевать, говоря “Что за нечисть заставила тебя, нашу единственную дочь, пообещать то, чего нельзя исполнить?”

В это время высокодобродетельный Гёги жил в храме Фукаоса, что в уезде Кии. [Женщина] отправилась к нему и поведала о случившемся. Высокодобродетельный выслушал ее и сказал: “Тяжело придется тебе. Одно скажу — крепко верь в Три Сокровища”.

Получив такое наставление, она вернулась домой. Когда настала назначенная ночь, она затворила дом, собралась с силами и сотворила множество молитв с упованием на Три Сокровища. Змей ползал вокруг дома еще и еще раз, стучал в стены хвостом, потом забрался на крышу, прогрыз дырку в соломе и упал перед женщиной. Однако змей не добрался до тела женщины. Только что-то стучало и прыгало — словно кто-то кусался и грызся.

Наутро она увидела восемь крабов, собравшихся вместе, и змея, разорванного на куски. Тут она поняла, что выкупленные и отпущенные ею на волю крабы отблагодарили ее.

Даже непросветленное насекомое отплачивает за доброту, ему оказанную. Тем более человек не должен забывать об оказанном ему благодеянии.

После случившегося в провинции Ямасиро стали почитать больших крабов из горных рек и отпускали их на волю, творя добро.

СЛОВО О ТОМ, КАК СИРОТА ПОЧИТАЛА БРОНЗОВУЮ СТАТУЮ КАННОН, И ОБ УДИВИТЕЛЬНОМ ВОЗДАЯНИИ В ЭТОЙ ЖИЗНИ⁴⁵

В селе, что в окрестностях храма Уэдзуки в правой части Нара, жила сирота. Мужа у нее не было, имя ее неизвестно. При жизни родителей [семья] была очень богатой и зажиточной. Они построили много домов и амбаров, отлили бронзовую статую бодхисаттвы Каннон высотой в два сяку и пять сун. Поставив возле дома молельню, поместили туда статую и совершали приношения.

Во время правления государя Сёму родители умерли, рабы разбежались, лошади и коровы сдохли. Богатство улетучилось, дом обеднел. [Сирота] одна смотрела за опустевшим домом, днем и ночью горько плакала, слезы лила. Услышав, что бодхисаттва Каннон хорошо исполняет молитвы, она привязала веревку к руке бронзовой статуи, совершила приношения цветами, благовониями и лампадами и молилась о богатстве, говоря так “Я одна осталась, сирота. Родители умерли. У меня ничего нет, и дом мой беден. Мне нечем поддержать тело. Молю тебя сделай меня богатой, только поскорее, не медли”. Так она плакала-молилась день и ночь.

В селе жил богач. Его жена умерла, он был вдовцом. Увидев девушку, он велел свахе посвататься к ней. Девушка ответила “Я бедна. Тело мое голо, у меня нет одежды. Мне нечем покрыть лицо — как я могу говорить с ним?” Сваха вернулась и рассказала о том мужчине. Тот выслушал ее и сказал: “Я хорошо знаю, что она бедна и у нее нет одежды. Но согласна она или нет?” Сваха пошла [к сироте] и передала его слова. Девушка снова отказалась. Тогда мужчина пришел без спросу сам. [Девушка] согласилась, и они спали вместе.

На следующий день с утра до вечера лил дождь.

Дождь не прекращался, и [вдовец] не уходил. Так продолжалось три дня. Мужчина проголодался и сказал: “Я хочу есть. Дай мне что-нибудь”. Жена сказала: “Будет исполнено”. Она развела огонь в очаге и поставила пустой котел, села на корточки и вытирала [слезы] со щек. Она ходила по пустому дому и тяжко вздыхала. Сполоснув рот и вымыв руки, она вошла в молельню, привязала веревку к статуе и сказала, плача “Избавь меня от позора. Ниспошли мне скорее богатство”. Выйдя [из молельни], она снова направилась к пустому очагу, вытирая слезы со щек.

В час Обезьяны в ворота вдруг постучали, и кто-то позвал [сироту]. Она вышла и увидела кормилицу богатого соседа. В большом ларе она принесла всякую еду и питье. Яства благоухали, и всего было вдоволь. Там была и металлическая посуда на лаковых подносах. [Кормилица] отдала [яства] со словами “Хозяин услышал, что у тебя гость и послал все это. Только верни потом посуду”. Сирота возрадовалась, и ее сердце наполнилось счастьем Она сняла свою черную одежду, преподнесла ее посыльной и сказала: “Мне нечем отблагодарить тебя, кроме как этой грязной одеждой. Возьми ее на счастье”. Кормилица взяла одежду, надела ее и тут же ушла.

Когда [сирота] накрыла на стол и муж увидел еду, он удивился и смотрел на жену, а не в тарелки. Наутро он ушел и прислал десять кусков шелка и десять мешков риса со словами “Скорее сшей из шелка одежду, а из риса сделай вина”.

[Сирота] пошла в дом богатых соседей, чтобы выразить свою признательность за их доброту. Но хозяйка соседнего дома сказала; “Ты что, с ума сошла? Или дух в тебя вселился? Я ничего не знаю”. Посыльная тоже сказала: “И я ничего не ведаю”. Обруганная, [сирота] вернулась домой и собралась, по обычаю своему, молитву сотворить. Зашла в молельню и увидела, что черная одежда, которая предназначалась посыльной, была на бронзовой статуе. Тут она уразумела, что это Каннон чудо сотворила. [Сирота] уверовала в карму и почитала статую с еще большим рвением. С тех пор к ней вернулось прежнее богатство, она не плакала и не горевала. Супруги прожили вместе жизнь долгую и счастливую. Такие вот чудеса.

КОММЕНТАРИИ И ПРИМЕЧАНИЯ

¹“Слово о том, как был пойман Гром” — данная история открывает цикл HP, посвященный громовнику, одному из главных персонажей японской мифологии и фольклора. Настоящий сюжет является вариантом того, что зафиксирован НС (Юряку, 7—7—3). Там, в отличие от истории HP, Гром принимает обличье змея. (О мотиве грома-змея в буддийских памятниках Японии см. Kelsey W. Michael. Salvation of the Snake, the Snake of Salvation Buddhist-Shinto Conflict and Resolution //Japanese Journal of Religious Studies. 1981. № 1; Мещеряков А. H. Синтоистский змей и раннеяпонский буддизм Проблема культурной адаптации //Буддизм. История и культура. М., 1989. С. 119—128.) С другой стороны, эта история утверждает верховенство государя (являвшегося верховным жрецом синтоизма) над природными силами.

²Тисакобэ-но Сугару — см. о нем в НС (Юряку, 6—3—7).

³Юряку — 456-479.

⁴“Из дворца Асакура в Хацусэ” — соврем. город Сакураи, преф. Нара.

⁵“Доставь Гром сюда” — в данном случае опосредованным образом выявляется связь громовника-змея с сексуальной сферой, которая выявляется в результате нарушения Сугару запрета на вход в государеву опочивальню.

⁶“Повязал на лоб красную повязку” — последняя выступает в данном случае в качестве оберега. См. также HP, II—7.

⁷“Прикрепил к копью красный прапорец” — имеется в виду знак государева посланника.

⁸“Храм Будды Тоёра” — один из старейших буддийских храмов Японии, известен также как Мукухара-дэра или Кокэндзи. Этот женский монастырь был построен Сога-но Инамэ (?—570) одним из самых активных поборников распространения буддизма в Японии. См. также HP, I—5

⁹“Жрецы родных богов” — речь идет о синтоистских жрецах.

¹⁰“Священный паланкин” (косико, соврем. омикоси) — своеобразный переносной алтарь; во время ритуальных манипуляций используется для доставки символического изображения божества (синтай) из святилища (обычно располагается в горах) к месту проживания общины, поклоняющейся ему. В обычное время изображение, скрытое от глаз верующих, находится в храме.

¹¹“В старой столице” — имеется в виду либо одна из резиденций “императоров” VII в. в районе Асука (южная часть котловины Нара), либо Фудэивара (694—710), соврем. преф. Нара.

¹²“Государь распорядился какое-то время не хоронить его” — речь идет о могари (“временном захоронении” или “отложенном захоронении”), синтоистском ритуале похорон, согласно которому тело покойного не предается определенное время земле. Упоминания о могари часто встречаются в НС. В это время отправляются ритуалы, призванные обеспечить достойное существование почившего в ином мире и, одновременно, строится усыпальница для него. См. также HP, I—4.

¹³“Название... происходит отсюда” — множество мифологических сюжетов, объясняющих происхождение тех или иных топонимов, содержится в К, НС и “Фудоки”. (О “Фудоки” см. Идзумо фудоки /Пер., предисл. и коммент. К. А. Попова. М., 1966; Древние фудоки /Пер., предисл. и коммент. К. А. Попова. М., 1969.)

¹⁴“Слово о лисице и ее сыне” — данная история может считаться прототипом позднейших многочисленных фольклорных произведений о лисице-оборотне. См. М. W. de Visser. The Fox and the Badger in Japanese Folklore //TASJ, XXXVI, Part Three (1908). Данная история приводится в “Фусо рякки” [“Сокращенные записи о Стране восходящего солнца”] (III, Киммэй — т. е. III свиток; запись, относящаяся к правлению Киммэй) — выжимка из исторических хроник и сочинений, автор — монах Коэн, рубеж XI—XII вв.; “Мидзукагами” (I, Киммэй).

¹⁵“Некий муж из уезда Оно провинции Мино” — соврем, преф. Гифу, уезд Иби. В начале VIII в. административное деление страны приобрело упорядоченный вид и состояло из 66 провинций (купи) и 592 уездов (кари).

¹⁶“Ежегодный налог рисом” — рис предыдущего урожая следовало доставить в столицу до конца восьмой луны. См. Традиционный японский календарь.

¹⁷Кицунэ — это имя переводится как “лисица”. В данном случае использована народная этимология слова кицу-нэ — “приходи и спи”, ки-цунэ — “приходи всегда”.

¹⁸“После пожалования ранга его стали называть Кицунэ-но Атаэ” — имеется в виду наследственное звание (кабанэ). В данном случае — атаэ (т. к. оно становилось компонентом фамилии, мы пишем его с заглавной буквы). Система кабанэ имела самое широкое распространение в среде родоплеменной аристократии. (О кабанэ см. Richard]. Miller. Ancient Japanese Nobility. The Kabane Ranking System. Berkeley; Los Angeles; London, 1974; Мещеряков A. H. Древняя Япония Буддизм и синтоизм. Проблема синкретизма. М., 1987. С. 46—50.)

¹⁹“Слово о мальчике силы необычайной, рожденном с помощью Грома” — данная история цитируется в “Фусо рякки” (III, Бидацу), “Мидзукагами” (II, Бидацу) и др.

²⁰Бидацу — посмертное имя государя, правившего в 572—585 гг.

²¹Нунакура Футотамасики-но Микото — прижизненное имя Бидацу.

²²“Из дворца Осада, что в Иварэ” — соврем. город Сакураи, преф. Нара.

²³“В деревне Катана, что в уезде Аюти провинции Овари” — соврем. город Нагоя.

²⁴“С железной мотыгой в руках” — буквально с “железным посохом” (канэ-но цуэ). Этот термин традиционно трактуется как “мотыга”. Однако цуэ может обозначать и священный предмет синтоизма. В одном из мифов К божество Идзанаги, вернувшись из страны мертвых, подвергает себя ритуальному очищению, во время которого из его цуэ рождается божество Цуки-тацу-фуна-до-но-ками (Кодзики — Записи о деяниях древности /Пер., коммент. Е. М. Пинус. СПб. ШАР, 1994. С. 49). В позднейшей традиции его изображали в виде вертикального столбика и устанавливали на дорогах. Считалось, что божество отгоняет алых духов. Цуэ является также одной из основных принадлежностей синтоистских мистерий кагура. Из этнографических данных известно, что цуэ представляет собой деревянный посох, который брали с собой, выходя на улицу или отправляясь в путешествие, и использовали в качестве оберега. Таково же было и назначение цуэ, изготовленного из древесины павлонии, при использовании его в обрядности, посвященной началу Нового года. Зафиксированы предания, в которых с помощью цуэ тушат пожар (“Удзи сюи моногатарисю” [“Сборник оставшихся рассказов из Удзи”]. № 174) или же прогоняют касатку, преследовавшую кита (Нихон-но минва [Японские народные легенды]. Т. 6. Токио, 1974. С. 167).

²⁵“Когда раздался раскат грома, от страха и ужаса он заслонился ею” — т. е. крестьянин заслонился железной мотыгой. В синтоистской традиции Гром (бог грома и дождя) отождествляется со змеем. Из современного фольклора известно, что змей испытывает страх перед железными предметами. Если кто-то заходит в пещеру, где обитает дух змея, держа в pyкax металлическую вещь, змей начинает гневаться. Большой змей в пруду, которому молятся местные жители для ниспослания дождя, не переносит ничего, сделанного из железа, и потому рыбу в пруду не ловят металлическими крючками. (См. R. Dorson. Folk Legends of Japan. Rutland; Tokyo, 1962. P. 118, 121.) Несомненно, что и в данной истории железное цуэ выступает в качестве оберега против разящего громовника.

²⁶“Сделай для меня лодку из камфарного дерева, наполни ее водой, а на воду положи бамбуковый лист” — строительство крестьянином лодки для Грома представляет собой синтоистский ритуал для восстановления силы бога грома и дождя, потерянной им при падении на землю. Исходя из этой легенды HP, происхождение многочисленных лодок из камфарного дерева, относящихся к периодам яей (III в. до н. э. — III в. н. э.) и кофун (IV—VI вв.), может быть объяснено как принадлежность развитого культа бога грома. Связь между бамбуком и громом зафиксирована и в современном ритуале. В том месте, куда ударила молния, втыкают ствол бамбука, огораживают это место и там проводят моления (подробнее об этом см.: Комаки Сатоси. Нихон рё:ики-то минватэки хозю: [“Нихон рё:ики” в свете народных легенд]. Токио, 1975. № 6. (Нихон бунгаку) [Японская литература]. С. 151).

²⁷“Змей дважды обвивался вокруг его головы, а хвост и голова свешивались ему на спину” — свидетельство божественного происхождения мальчика от бога грома. В наиболее архаичной версии, следы которой присутствуют в легенде, рождение мальчика есть, по всей вероятности, результат оплодотворения дождем (громовником) матери-земли.

²⁸“Камень высотой в восемь сяку” — 1 сяку равен 30,3 см.

²⁹“Остались следы глубиной в три суна” — 1 сун равен 3,03 см. Глубокие следы можно, вероятно, считать одним из устойчивых признаков змея. (См. R. Dorson. P. 127.)

³⁰“В храме Гангодзи” — в VII в. этот храм назывался Асука-дэра или Хокодзи. Основан Сога-но Умако в 588 г. Перенесен в Нара в 716 г. (Историю этого храма см. Буддизм в Японии. М., 1993. С. 415—426.) Сога-но Умако (?— 626) — представитель могущественного рода Сога, один из наиболее влиятельных царедворцев своего времени.

³¹“Поэтому поля храма больше не высыхали и давали хороший урожай” — функция дарителя влаги, переосмысленная в условиях развитого земледелия с социальной точки зрения, переходит от змея к его потомку.

³²Додзё — о его потомках, также совершающих чудесные подвиги, см. HP II—4, II—27.

³³“Сила его происходила из достоинств, накопленных в прошлых рождениях” — чудесная сила и способности Додзё объясняются, исходя из буддийских установок автора-составителя. Но, как видно из эпизода о чудесном рождении будущего монаха и его деяний, его способности передаются по наследству от синтоистского змея-громовника.

³⁴“Слово о наказании мучительной смертью в этой жизни злого сына, который из любви к жене задумал убить свою мать”— цитируется в “Кондзяку моногатарисю” (XX—33),“Дзоходзокё” (IX), “Хоон дзюрин” (XXII).

³⁵“Уезд Тама провинции Мусаси” — соврем. район большого Токио.

³⁶Отомо — род Отомо традиционно был ответственным за военные дела при государевом дворе.

³⁷“Охранять границу на три года” — служба на границе осуществлялась воинами (сакимори), направлявшимися на Кюсю для защиты от возможного нападения со стороны Кореи или Китая. Срок службы составлял три года. Брать с собой членов семьи запрещалось.

³⁸“Под предлогом соблюдения траура” — период траура по умершим родителям продолжался один год, во время которого предписывалось освобождение от любого рода повинностей.

³⁹“Слово о том, как мерялись силой две богатырши” — цитируется в “Кондзяку моногатарисю” (XXIII—17). Данная история представляет собой продолжение цикла преданий о монахе Додзё и его потомках.

⁴⁰“Она приходилась внучкой монаху Додзё” — речь идет о богатырше. Ее дед совершал подвиги, основанные на его сверхестественной силе.

⁴¹“Погрузив на судно пятьдесят коку моллюсков” — нижеследующие деяния внучки Додзё (который, в свою очередь, был потомком повелителя водной стихии — змея громовника) связаны с судном, т. е., в конечном итоге, с водой.

⁴²“Слово о воздаянии в этой жизни и о помощи крабов, оказанной ими за то, что их и лягушку выкупили и отпустили на волю” — сходные мотивы содержатся в HP, II—8. Цитируется в “Хокэ кэнки” (III—123), “Гэнко сякусё” (XXVIII— 2), “Кондзяку моногатарисю” (XVI—16), “Кокон темонсю” (XX) и др.

⁴³“Десять добродетелей” (дзюдзэн) — санскр. dasalcusala не убивать, не воровать, не прелюбодейничать, не лгать, не злословить, не говорить непристойностей, не затемнять смысл, не проявлять алчности, не давать воли гневу, не иметь ложных взглядов.

⁴⁴“Множество священных тканей” (мшпзгура) — использовались для совершения приношений синтоистским божествам.

⁴⁵“Слово о том, как сирота почитала бронзовую статую Каннон, и об удивительном воздаянии в этой жизни” — цитируется в “Кондзяку моногатарисю” (XVI-8).

УДЗИ СЮИ МОНОГАТАРИ