– Что ж, я вас услышал, и после завершения войны вы можете придерживаться любой теории, какой хотите, но в моем полку будем делать повязки по Пирогову. Никакого запечатывания, а еще…
В этот момент я закончил разматывать бинт. Почти два метра, и марлевые повязки с ватой лежали внутри него – то есть, чтобы на поле боя до них добраться, надо будет сначала все раскрутить, а потом еще и постараться не уронить… Тот еще подвиг под выстрелами или если ты истекаешь кровью.
Доктор попытался возмутиться, но в этот момент поезд резко затормозил… Штабс-капитан тут же подбежал к окну, что-то разглядывая, а потом разом прыгнул обратно и метнулся к козлам, где стояли наши винтовки.
– Ловите, Вячеслав Григорьевич, – кинул он мне мосинку, и в этот момент по стенкам вагона застучали пули.
– Хунхузы! Часть дороги разобрали! – долетел с улицы чей-то крик, а мои руки неожиданно твердо сжали деревянный приклад.
Словно и тысячи раз до этого, я поднял ствол, ловя баланс и проверяя линию прицела. И ведь никогда особо не увлекался огнестрелом, но откуда-то изнутри пришло понимание, что винтовка хорошая. Пуля крупная, внутри бездымный порох, которого положено гораздо больше, чем в современном оружии, так что попасть в цель будет совсем не сложно. Возможно, раз-другой промажу, пока пристреливаюсь, но потом…
Я тряхнул головой, прогоняя наваждение, и в этот момент крики снаружи сменились дружным ура. Хунхузы поняли, что на нашем поезде перевозят не только грузы, но и солдат, и решили отступить от греха подальше. Такие они, эти «краснобородые»[6]: как и все бандиты, предпочитают добычу, которая не сможет ответить. И только я позволил себе выдохнуть, как рядом раздался стон. Это доктор Шевелев, успев вскочить, чтобы сделать что-то важное, словил пулю. И теперь из дырки посредине бедра тугими упругими толчками вырывались струи ярко-алой крови.
– Сейчас-сейчас, – один из фельдшеров первым пришел в себя и бросился к раненому, разрывая перевязочный пакет и пытаясь силой запихнуть в рану сразу все, что там было.
Тампонирование. Очень даже разумно.
– Бесполезно, – Шевелев безучастно посмотрел вниз, даже не пытаясь ничего сделать. Сразу понятно – шок. Не тот, когда ты чем-то удивлен, а когда организм попадает в стрессовые условия и врубает и вырубает все что только можно, чтобы выжить.
– Ничего, остановим кровь, и все будет хорошо, – фельдшер, еще совсем молодой парень, повторял одно и то же трясущимися губами.
– Бесполезно, – Шевелев словно лекцию читал. – Это артерия, бинтом кровь из нее не остановить. А даже если и сможете, то это ампутация… – тут он посмотрел на меня. – А как писал ваш любимый Пирогов, после ампутаций выше бедра не выживают. Это факт, подтвержденный всеми войнами XIX века.
Доктор умирал, а я стоял в ступоре, и меня трясло. Такой красивый был, умный, так храбро спорил с интендантами. Мечтал, что и как смогу изменить. А стоило случиться чему-то действительно серьезному, так снова? Руки дрожат, мозг трясется – ничего не можешь сделать, да, Славик? Я смотрел на доктора и видел того солдата из 2015-го, которому уже не смог помочь из-за отнявшихся рук… А кровь продолжала течь. Уже медленнее из-за неуклюжих действий того фельдшера, но все равно. В инструкциях Минздрава пишут, что оказать помощь после ранения в артерию нужно в течение минуты. Но это там, где есть антибиотики и переливание крови, а здесь? Пятнадцать секунд, и, пожалуй, все…
– Отче наш… – еще один фельдшер перекрестился и начал читать молитву.
И вот тут я не выдержал! Сдаваться? Сдаваться, когда человек еще жив? Когда я снова что-то могу сделать? Ведь могу же?
Не дождетесь!
– Жгут! – рявкнул я, и начавший молиться фельдшер вздрогнул. А потом сорвался с места и закопался в своих вещах.
Глава 3
Жопа, жопа, жопа! Это я не ругаюсь, это вбитый уже на уровне рефлексов алгоритм действий. У натовцев это march, у моих новых коллег в будущем кулак-барин, но для меня навсегда осталась только жопа. Это все, если что, аббревиатуры. Ж – жгут, О – обезбол, П – перевязка, А – авто для эвакуации. Все вместе – жопа.
– Вот! – Фельдшер тем временем вернулся, сжимая полутораметровую кожаную ленту.
Коротковато, но что есть.
Подсев к Шевелеву, я немного поднял раненую ногу. Мелочь, но мы сейчас будем полностью блокировать кровоток, и чем больше крови вернется к сердцу, тем лучше. Теперь прижать жгут – прямо через одежду, чтобы не повредить ткани. Один оборот, второй – на третий мне уже не хватало длины, но кровь остановилась. Бросив взгляд на часы, я, опять же, по привычке черкнул найденным в кармане карандашом время.
– Зачем? – выдохнул Шевелев, глядя на выведенные на коже цифры.
– Чтобы держать не больше часа, – ответил я. – Затянешь – нога начнет умирать. Поэтому будем следить за временем и каждый час ослаблять повязку, чтобы напитать ткани кислородом.
– Все равно бессмысленно!
– Ничего, продержим до Ляояна, – я вспомнил карту. – Там армейский госпиталь.
– Я же говорил, ампутация ноги так высоко – верная смерть.
– Так без ампутации! – я начал злиться. – Зашьют тебе артерию, и все.
– Зашьют? Кто?
И сказано это было с такой усмешкой и болью, что я как-то сразу все понял. В этом времени еще не только не умеют жгут накладывать – даже в начале Первой мировой шли споры, а не стоит ли вообще от него отказаться – но и до сосудистых швов тоже не добрались. Вернее, тот же Каррель открыл и показал свой шов еще в 1902-м, но вот до его признания еще лет десять. Про другие способы и говорить нет смысла.
Или есть? Я посмотрел на свои руки – они не дрожали.
– Вы знаете, что делать? – капитан Хорунженков, все это время удивленно следивший за моими действиями, не выдержал.
– Знаю, но… практики давно не было. Вообще не было, – поправился я. – А если я ошибусь, доктор умрет.
– Если вы ничего не сделаете, он точно умрет, – капитан пожал плечами. – Так что… С чем вам помочь?
И так просто он это сказал: если я – именно я – ничего не сделаю, он умрет. Тогда… Я окинул взглядом вагон – стерилизовать тут все перед операцией нереально, да и не нужно. Мы же стоим.
– На носилки его, те, что с ножками, и на улицу. Соберите вокруг них палатку и все внутри продезинфицируйте, – начал я, и народ засуетился. Вот и пригодилась паровая машина для карболовой кислоты.
– Ты! – я поймал за плечо фельдшера, что нашел жгут. – Как тебя зовут?
– Илья! Илья Генрихович Короленко!
– Короленко! – я кивнул. – Найди мне у кого-нибудь иглы для абдоминальных… для операций на желудке. Может, не у нас, а у кого-то в соседних вагонах будет.
– У меня есть, – успел подать голос Шевелев, которого как раз перекладывали на носилки.
Короленко тут же закопался в его вещи, нашел нужный футляр из красиво отделанного красного дерева, и я внимательно изучил его содержимое. Во-первых, иглы были уже хотя бы изогнутыми, а не прямыми. Хорошо! Во-вторых, толщина – даже не такая большая, как я опасался. Еще лучше! Значит, угадал, попросив набор именно для абдоминальных операций, которые в это время считались верхом науки. В-третьих, даже кончики игл были немного закругленными, чтобы не сильно травмировать ткани. Вообще прекрасно. Единственный минус – нитка отдельно, значит, придется ее продевать и делать проколы чуть шире, чем хотелось бы.
– Господин полковник, что тут происходит? – Кто-то из поездного начальства, отвечающий за охрану, заметил нашу активность и оперативно заявился наводить порядок. – Срочно прикажите своим людям вернуться в вагон. Пути восстановят меньше чем через два часа, и мы продолжим путь.
– Вот эти два часа мне и понадобятся, – я спрыгнул с края вагона, прямо на ходу погружаясь в пучину ледяного спокойствия. – И чем загонять людей в поезд, капитан, – я оценил погоны своего собеседника, – лучше поставьте вокруг посты и отправьте разъезды, чтобы нас снова не расстреляли как в тире. Или вы забыли, что положено делать в такой ситуации?
Незнакомый капитан несколько долгих секунд играл кадыком, словно раздумывая, подсказать мне, куда идти, или не стоит. Но почему-то не решился. Запоздало пришло понимание, что при железной дороге достаточно аристократов, которые в любом звании могут устроить неприятности. Но капитан промолчал: как будто увидел что-то еще более опасное и решил не ввязываться. Опасное… И ведь я никогда таким не был. И Макаров, в которого я попал, тоже. И откуда только лезет эта жажда крови, словно вместе с моим сознанием сюда попало что-то еще?
Капитан тем временем буркнул что-то себе под нос и убежал обратно к первым вагонам. Я же выкинул из головы все лишнее, подошел к уже возведенной палатке и скользнул внутрь, сразу же оказавшись в облаке карболового пара. Кто-то мог бы назвать его неприятным и смолистым, а вот мне он напомнил ароматы старого терпкого вина. Помыть руки, надеть повязку, и вот теперь можно и подойти к лежащему на поднятых носилках Шевелеву. Его ногу уже успели оттереть от лишней крови, и ничто не мешало прокручивать в памяти все детали предстоящей операции.
Первое: представить проекцию артерии. Я согнул поврежденную ногу в колене и чуть повернул наружу. Теперь второе: провести мысленную линию от середины паховой связки до коленной чашечки. Представил – разрез же пройдет на два сантиметра выше этой линии, только сначала…
– Усыпите его, – я повернулся к паре моих ассистентов из числа фельдшеров. – Что есть?
– Эфир, хлороформ и кокаин, – тут же выпалил Короленко.
Ничего себе, даже выбор имеется. Только от первого могут быть проблемы с бронхами, от второго с печенью, ну а третий… и вовсе оставим на самый крайний случай. Я прислушался к дыханию Шевелева – вроде бы чисто – значит, попробуем эфир. Короленко тут же достал неизвестный мне прибор, оказавшийся изобретением некоего Кловера, как раз для подачи эфирного газа. И всего через несколько минут глаза Шевелева закрылись, а дыхание успокоилось.