Остатки 4-й стрелковой дивизии Шатилова при поддержке разведчиков окопались на самой окраине Йончона, вся остальная часть деревни просто перестала существовать. Остатки домов — руины. Бывшие минные поля — перекопанная земля да грязные лужи, где смешались в единое целое растаявший снег и грязный черный пепел. А напротив уже снова шумели двигателями и ползли вперед японские броневики и догоняющая их пехота.
Два километра до 1-й роты Буденного — японские пулеметы попробовали открыть ответный огонь. Кто-то на ходу, кто-то остановился, чтобы повысить свои шансы…
— Командования на местах просто нет, — оценил японцев Брюммер. — Каждый экипаж сам по себе. Мы хотя бы на уровне рот еще можем держать связь, а они… Просто отправили броневики вперед, и дальше, мол, сами разберутся.
— У конницы такое тоже бывало, — Буденный невольно вспомнил рассказы о прошлых войнах. — Вот только в свободном поиске все зависит от выучки экипажей, от мастерства и опыта командиров. А у них всего этого просто нет. Некому было учить, негде было набивать свои шишки.
Словно подтверждая его слова, у японцев уже минуту не получалось взять верный прицел. И ладно только у тех, кто стрелял на ходу, но и девять из десяти остановившихся броневиков тоже не могли правильно навести пулеметы, разряжая сотни патронов в серое небо. А одна машина и вовсе… Начала съезжать на очередном склоне, а потом, взревев двигателем, резко ушла в сторону, развернувшись почти на сто восемьдесят градусов.
— Они что, потерялись? — Брюммер тоже их заметил. — Неужели сейчас…
Штабист до последнего не верил, что такое возможно, а вот Буденный, который и сам не сразу привык к узким щелям-окнам, был совсем не удивлен. В бою и так видно немного, а внутри броневика мир и вовсе сжимается до узкой полоски на стыке земли и неба. Его собственные новички сожгли не один десяток моторов, прежде чем научились чувствовать свои машины. А японцам такой возможности явно недодали. Мол, неужели и так не справятся.
И они справились… По-своему. Потерявшийся броневик так и не сумел понять, что развернулся, разогнал мотор и на всей скорости рванул «догонять своих». А там идущая для прикрытия техники японская пехота. И вот еще один шанс: остановиться, осознать, подумать… Но командир этой машины уже совсем не соображал. Приказ, оба пулемета застучали, поливая пулями своих же, а потом стальная махина еще и врезалась в тех, кто не разбежался. Только после этого до сидящих внутри японцев что-то дошло: броневик остановился, из люка показалось растерянное молодое лицо, а потом… Пистолет к виску и выстрел — впрочем, а что еще оставалось офицеру, не забывшему, что такое честь?
— Семен Михайлович, у 1-й роты проблемы с пробитиями… — связисты обратили внимание, что после первых удачных попаданий японские броневики стали куда лучше держать удар.
— Живучее, значит, стали, но идут медленнее, чем те, кого мы уже выбили, — сразу приметил разницу Буденный. — Похоже, японцы еще перед боем на часть машин повесили двойной слой брони. Благо с вышедших из строя машин ее можно было снять сколько угодно.
— И что делать будем? — молодой адъютант, приставленный к одному из героев этой войны, был готов бежать передавать любой приказ, но не потребовалось.
— Стрелять, — Буденный ни капли не смутился.
— А как же?..
— Просто ждите, — Брюммер мог бы рявкнуть на суетливого офицера, но вместо этого лишь понимающе улыбнулся. Все верно, они пришли сюда побеждать и учиться… Чтобы в русской армии появились знающие офицеры не только для этой войны, но и для следующей. В том, что до нее обязательно дойдет, молодой штабист ни капли не сомневался.
А тем временем японские броневики один за другим начали замирать.
— Ничего не понимаю, — растерянно потер лоб адъютант. — Снаряды же их не пробивают, а они берут и встают. Как такое возможно?
— За все нужно платить, — Брюммер на мгновение прикрыл глаза. — Японцы решили ставить больше брони — очень разумно. Но заклепки у них тут только стандартной длины — объективный факт. Они решили, что это принципиально ничего не изменит, и, скажу честно, я сам когда-то так думал. Но генерал Макаров гонял нас всех на полигоны, заставлял изучать все нюансы техники, на которой мы будем работать. И знаете, что мы все поняли?
— Короткие заклепки? Их вырывает! — догадался адъютант, и Брюммер кивнул, довольный его сообразительностью.
— Причем массово! Один близкий взрыв, второй, третий — и обычные-то начинают стрелять, а короткие просто устроят внутри машины камеру смерти.
Адъютант представил, что творится под сталью замерших посреди поля броневиков, и резко побледнел. А вот остальные не отвлекались. Буденный выждал, пока японские машины как можно дальше оторвутся от пехоты, а потом отдал приказ, чтобы 2-я и 3-я роты начинали движение. И это было страшно. Страшно в кажущейся наивности попытки остановить такую армаду.
Даже после всех потерь японских броневиков было еще очень много, а выехавшие из балки две роты «Артуров» казались такими несерьезными на их фоне. Да и не только на их! Так-то ширина поля боя выходила почти пять километров: считай, Ватерлоо, где в свое время сошлись под двести тысяч с обеих сторон. А тут только их полк должен справиться! Буденный сжал кулаки. И они смогут — не зря ситуацию-то создавали прямо под себя!
— Ползут словно в тире, — шептал Брюммер.
Упреждение, огонь — прямой наводкой! Сам Буденный мысленно повторял команды, которые не раз отрабатывал на учениях. И еще раз! Прямой наводкой! Ни одного снаряда мимо! 47-миллиметровые болванки врезались в стандартные шесть миллиметров боковой брони, где даже ребер жесткости было всего ничего — и, естественно, ничто не могло их остановить. Машина за машиной замирали, словно влетев в стену. Где-то снаряды задевали чужой боеприпас, и такие броневики вспыхивали черными факелами. Первый десяток, второй, третий…
Чужая армия таяла на глазах, но продолжала ползти вперед. Броневики, пехота — какие-то солдаты залезали в машины с неповрежденными орудиями и пытались поддерживать своих с помощью пулеметов. На таких приходилось тратить по второму снаряду. Еще и еще! Буденный опять задумался, что сам в такой ситуации давно отвел бы войска назад, потому что даже победа после столь катастрофических потерь была бы равна поражению. Но японский генерал, словно тот потерявшийся броневик, пер вперед, не обращая внимания на подобные мелочи.
— Эффективность огня упала на тридцать процентов, — доложил Брюммер.
Буденный бросил взгляд на часы. Уже полчаса пролетело — как же незаметно, но все верно. Пушки не могут стрелять бесконечно: перегревается ствол, клинит затворы. Десять броневиков уже лишились орудий и даже без участия врага вынужденно отползали в тыл, а чем дальше, тем больше будет подобных потерь.
— Мы можем отойти и потом ударить еще раз, — предложил Брюммер, слушая новые доклады от воздушной разведки.
— Держимся, — Буденный пока не собирался отступать.
В отличие от штабиста он следил еще и за боевым духом врага. В самом начале он дал пехоте отстать от броневиков, и теперь та, видя поражение своих машин, невольно медлила. Будь они рядом, то эти же солдаты уже рванули бы вперед, а так… Терялись, дрожали и, главное, в глубине души не верили, что могут победить. И если он, Буденный, сейчас отступит, приняв это бесконечно верное и разумное решение, то этим же он подарит врагу веру в себя. То самое главное, чего японцам сейчас так не хватало.
Еще десять минут боя.
— Отвести броневики на вторую линию, — вот теперь можно было отдать этот приказ.
Враг подобрался слишком близко да еще и пристрелялся по ним. Несмотря на общее решение продолжать бой, с этим нужно было что-то делать. А учитывая выучку экипажей, смена позиций — это то, что доктор прописал. Позволит выиграть расстояние, даст так необходимые мгновения, чтобы стволы пушек хоть немного остыли, ну и подарит несколько минут, когда наши уже пристреляются, а враг еще будет судорожно подбирать дистанцию и возвышение ствола.
Первое отступление, второе — на поле боя начали замирать первые подбитые русские броневики. Еще и пехота японцев все-таки подтянулась, начав поддерживать своих огнем из винтовок, горных пушек, а при удаче и гранатами.
— Что говорит разведка? — Буденный не показывал, но внутри него все ходило волнами от тревоги. Хорошо, что с утра не хватило времени поесть, а то бы стошнило… Такая битва, такая ответственность. И на этот раз рядом никого нет, все зависит только от него!
— Уже около батальона скопилось на первой линии. Все за укрытиями, чтобы броневики не достали. Может, пора? — спросил Брюммер.
— Пора, — согласился Семен и стукнул по плечу командира своего броневика.
Пришло время вводить в бой последние резервы. Двенадцать машин, заревев моторами, отправились в обход. Двадцать семь минут, чтобы выйти на позицию. Сквозь треск помех долетело подтверждение из штаба, что их сигнал получен, а потом поле и сам воздух вокруг закопавшихся в землю японцев взорвались. Прячась от броневиков, они толпами забились в таких очевидно безопасных складках местности. В каждой балке, в каждом овраге колыхалось живое море, ожидая приказа наконец-то рвануть вперед.
Вот только они не успели. Приданная 3-му броневому полку русская пехота уже давно навела на них минометы. Ровно восемьдесят стволов, по двадцать сорокакилограммовых снарядов на каждый. Приказ. И поле к югу от Йончона превратилось в ад, а в этот ад ворвались последние двенадцать машин Буденного.
Возможно, это было и не нужно, но Семен вел своих вперед, рассекая позиции японцев и прикрывая свои застрявшие и потерявшие ход экипажи. Одновременно с этим сидевшие в самой деревне части полковника Шатилова взорвались криками и тоже пошли в атаку. Всего пара тысяч человек из целой дивизии. Все, кто мог стоять на ногах! Они кричали, они сжимали побелевшими пальцами винтовки и шли вперед.
Токио, район Тиёда, 21 января 1905 года
Император Мацухито стоял у окна, смотрел на внутренний двор бывшего замка Эдо и невольно думал, а к чему он привел Японию.