Когда его советники и друзья предлагали принять помощь Британии и Северо-Американских Штатов все было таким очевидным. Русские показали оружие нового века, они же в ответ создали его в разы больше и уже тем вырвались вперед. Более того, Мацухито не стал полагаться полностью на чужие слова и планы, добавив к ним свою решительность. Миллионы иен и самые нескромные обещания — император сделал все, чтобы увеличить шансы своих генералов.
Именно благодаря его энергии все получилось так быстро. Сотни кораблей из самых разных уголков мира потянулись к берегам Японии, чтобы привезти все необходимое. Не только целые машины, но и узлы, из которых их можно было собирать. Он дал своим людям возможность не просто использовать чужую силу, а сделать ее своей. Они учились строить броневики, улучшать… Если бы им дали время, то они смогли бы обогнать в понимании и мощи этих машин весь мир! Но времени не было, а проблемы вылезали как побеги бамбука после дождя.
Ломались моторы, сбоили пушки, не хватало топлива, а главное, люди… Его подданные, которые должны были умереть, но не подвести своего императора, оказались просто не готовы к тому, чтобы обернуться единым целым с громыхающими стальными монстрами. Две трети! Две трети команд, что должны были стать экипажами первых броневиков, пришлось в итоге отчислять и набирать новые. Но даже так они собрали Великую Армаду — тысяча четыреста броневиков, которые уже переправлены на континент. Много? Еще недавно Мацухито считал именно так. А когда представлял, что они будут довозить по двести машин каждую неделю, то последние сомнения исчезали как дым.
Увы, перед наступлением, когда он ждал сладких вестей о формировании очередных броневых рот, ему прислали отчет о том, что их на самом деле стало меньше. Кажется, невероятно: они привезли двести броневиков, а рот стало меньше. Еще до боя! На эти деньги можно было бы купить пару крейсеров, ну или десяток миноносцев, а они сгорели без всякой пользы просто по пути к полю боя. И ладно бы все это окупилось. Но сражение началось, а эти ломучие броневики даже при поддержке артиллерии и воздушной разведки совершенно ничего не могли сделать.
Русские машины могли — император вспомнил доклады о раздражающем отряде, работавшем против их основных сил. Он вылетал там, где его не ждали, расстреливал боезапас и уходил. Словно дикая собака, которая рвет врага на куски и не дает себя коснуться. Маршал Ояма уверял, что все это не будет иметь смысла, когда 1-я армия Куроки и броневая дивизия Хасэгавы обойдут русские позиции. И император поверил.
Решил, что вот она сила машин, которые вогнали Японию в долги на десятки лет вперед. Они могут маневрировать, они могут атаковать врага там, где им это удобно, и… Сегодня пришел доклад, что Хасэгаву встретили. И остановили! Сначала обычная пехотная дивизия, а потом уже и русские машины. Макаров, демоны его дери, сумел перебросить броневой полк на сотню километров и, более того, разбить в четыре раза превосходящие его силы.
Как? Почему? Генералы не могли ничего ответить и отводили взгляды. А Мацухито все чаще вспоминал слова молодого Иноуэ, записанные во время допроса и которые он перечитывал последние несколько вечеров. Мы повторяем за русскими один ход, но они знают их тысячи… Они не рождены для войны, но война, словно любовница, раз за разом привечает их, прижимая к груди и отталкивая тех, кто на самом деле должен быть рядом.
— Ненавижу! — выдохнул император вслух, а потом, словно ничего не случилось, повернулся к стоящему у двери офицеру из ставки Оямы. — Так что мы будем делать дальше?
— Маршал предлагает воспользоваться тактикой русских. До этого они держали наш удар, чтобы нанести свой в ответ и рассечь нашу армию на части. Теперь это сделаем мы! Русские идут вперед, но у нас достаточно пушек. За нами воздух! Мы выстоим, а тем временем в тылу будут сформированы новые броневые части. Это битва еще не окончена.
Император благосклонно кивнул, поддерживая энтузиазм офицера. Про себя же он опять вспоминал Иноуэ, который опять же оказался прав. Они повторяли, они снова будут повторять, в очередной раз оставляя русских на шаг впереди! Можно ли так в принципе победить?.. Мацухито махнул пальцами, отпуская офицера, а сам задумался. Позвать этого Иноуэ и поговорить с ним лично? Или же пригласить Клода Макдональда? Тот ведь тоже говорил, что русские могут вывернуться, и что Британия все равно не оставит своего союзника. Что же выбрать…
Глава 2
Смотрю на свое отражение, и удивительное дело. Бессонные ночи, постоянные нервы, выматывающие споры — кажется, что после такого обычный человек за месяц-другой должен превратиться в развалину. Ан нет! Есть что-то в войне такое, от чего кровь течет быстрее, а душа молодеет. Как там в одной песне было… Я улыбнулся, и взгляд скользнул на лежащие на столе листы бумаги.
Никаких карт, планов или приказов по корпусу — для всего этого был штаб. Домой же я позволял себе брать только невоенные дела. Например, вчера вечером захватил расшифровки первых полос газет из Европы и Штатов. Японцы же взяли с собой в наступление целые толпы журналистов, и вот те отрабатывали свое приключение.
Американцы сосредоточились на военной части. «Тактический гений Оямы навязал свою волю царским генералам», «Броневики или воздушная разведка — что станет главным оружием этой войны?», «Непобедимых не бывает: русская армия за три дня наступления не провела ни одной стратегической контратаки». Англичане неожиданно заинтересовались цифрами, встраивая тот или иной рекорд в каждую статью: «20000 солдат на километр фронта», «50000 снарядов на километр фронта», «2 тонны металла (и опять) на километр, и это только в виде колючей проволоки».
Французы как союзники не стали смаковать силу японского натиска и вместо этого обсуждали реакцию на него русского общества. То один журналист, то другой задавался вопросом, выдержит ли Россия и сможет ли в случае поражения исполнить свой союзнический долг и прикрыть Францию от Германии.
Неожиданно выделилась статья Клемансо, бывшего премьера Третьей Республики, который начал довольно часто писать, а по моим воспоминаниям и свою газету скоро организует. Этот рассуждал на тему того, что победа России для Франции будет даже опаснее поражения, потому что откроет двери для свободной экспансии на востоке и позволит проводить полностью независимую политику, лишив Францию возможности активно на нее влиять.
Отдельно лежал листочек с тезисами из Германии, где царило неожиданное единодушие. Россию поддержали все: от либералов вроде Вольфа, похвалившего поддержку корейского восстания, до консерваторов вроде Ревентлоу, восхищенного простотой и силой русского оружия. Да что они, я чуть не поперхнулся, когда увидел статью некой Клары Цеткин, хвалившей меня за возможности, которые получают женщины во 2-ом Сибирском.
В общем, было о чем подумать на перспективу, но я позволил себе лишние мысли только пока умывался. Как закончил вытираться, так заодно и вернулся к нашей операции. Вчера Буденный встретил обход 1-й армии Куроки, и теперь, когда все японские силы оказались введены в бой, нужно было ловить момент для контратаки. Когда враг выдохнется, но в то же время еще не успеет засесть в глухую оборону.
— Как у Семена дела? — спросил я у Лосьева, как только подошел к штабу.
Все-таки волнуюсь за него. Буденный — талант, но людей у него меньше, чем у противника, а техника… Мы все же никогда не пропускали ее через столь жесткие испытания. На том же Квантуне наступление было тяжелым, но прошло за один рывок. Да и отступить в случае чего было куда. У Семена же никакой второй линии!
А еще Буденный — это Буденный. В смысле он очень талантливый. Те же обходы во время сражения именно он первым ввел в дело. Смешно, но я со всем своим опытом из будущего пехоту маневрировать заставлял, а броневики — просто не подумал. Нет, на стратегическом уровне мы их и перебрасывали с фланга на фланг, и отвлекающие маневры проводили, но потом — дуром перли в лоб. А Семен, как только его допустили до учений, взял и устроил обход — я же говорю, талант. И в то же время он очень вспыльчив — может поддаться азарту, моменту…
— Прислали доклад пять минут назад, — выдернул меня из мыслей Лосьев. — 3-й Броневой закрепился у Йончона. Враг тоже окапывается, ночью даже ни одной вылазки не сделали.
— А мы?
— Семен Михайлович, как вы и приказали, работает от активной обороны. Если враг идет, отбивает и дает сдачи. Может сесть на хвост. Но сам вперед не лезет.
— Хорошо, — я немного выдохнул. — Тогда продолжаем подтягивать резервы на юг и… — я задумался. — Убедитесь, что нашу группировку на правом фланге у деревни Амсил заметили японские аэростаты.
Александр Александрович Хорунженков стоял, оперевшись на вздыбившийся броневой лист «Артура». Ночью они подтянули вперед последние выбитые японцами машины Дроздовского и закопали их в землю, превращая в стационарные огневые позиции. Все, больше никаких налетов, но хотя бы так они еще повоюют.
— Восьмой день наступления, — выдохнул Хорунженков. — Восемь дней вы со своей ротой продержались.
— Жалко броневики, — Дроздовский потер перевязанный лоб. — Столько врага побили, а в итоге не смогли их уберечь.
— Генерал говорит, что броневики — это просто оружие. Его всегда можно еще сделать, даже лучше, чем раньше. А самое главное — это люди. И твои солдаты после опыта таких боев каждый за десятерых пойдет.
Хорунженков замолчал, когда в лицо ударил резкий порыв ветра, захватив с собой горсть позавчерашних снежинок. Нового снега давно не было, и, несмотря на минус, большинство дорог в районе боевых действий начали раскисать. Легкие и средние броневики еще проедут, а вот тяжелые — разве что по скалистым выходам у самого моря.
— Слышал, — Дроздовский что-то поправил в прицеле пушки, — что наши резервы три дня держат у деревни Амсил?
— С учетом грязи, наверно, только там броневики и смогут показать себя, — поделился недавними мыслями Хорунженков.