К земле старается прижать,
Он угасающее лето
Никак не может раздышать.
* * *
Вьется хмель в тальниковой чащобе,
Охмелил он залетного селезня,
Потому-то и не поробил,
Август мой на отаву расщедрился.
Прохожу я по этой отаве,
По встревоженной шествую зелени,
Что-то бросил он, что-то оставил,
Над чащобой поднявшийся селезень.
Может, чадушек кинул. А может,
Позабыл одинокую утицу…
К лесу он потянулся. Негоже,
Неприветливо, сумрачно у лесу.
Опустил себя на поле. Грустно
Прикоснулся к полуночной озими,
А потом над озябшей капустой
Вспомнил он о покинутом озере.
И об утице вспомнил. Припомнил
Камышовые чуткие заросли.
Возвратясь к луговеющей пойме,
К неутихшей приблизился жалости.
Вьется хмель в тальниковой чащобе,
Охмелил он залетного селезня,
Потому-то и не поробил,
Август мой на отаву расщедрился.
* * *
Где-то есть посаженные мной,
Светлые, как ландыши, березы.
Дай им бог здоровья! В жар и зной
Пусть кропят их утренние росы,
Освежает дождик проливной,
Проливные омывают грозы.
А они, наверно, поднялись,
Стали взрослыми, мои беляны,
Светлую печаль свою, свой лист
Опускают на свои поляны,
По лугам поемным пролились,
Разбрелись дремучие туманы.
И луна восходит, и луна
В озеро глубокое глядится,
Озирает пристально она
Всех утопших призрачные лица,
Освещает спину валуна,
Что над самой над водой круглится.
Молча выплывают из воды,
На берег выходят берегини,
Оставляют влажные следы
Озера глубокого богини,
Колдовские рвут они цветы
На моей просторной луговине.
Выжимают воду из волос,
На землю роняют эту воду,
Отдаленным громыханьем гроз
Полуночную бодрят погоду,
Неоглядным половодьем рос
Сонную окапливают одурь.
Веселят посаженные мной,
Светлые, как ландыши, березы.
Дай им бог здоровья! В жар и зной
Пусть кропят их утренние росы,
Освежает дождик проливной,
Проливные омывают грозы.
* * *
Грунтуют дорогу. Щебенкой мостят,
Хорошая будет дорога!
И только ромашки о чем-то грустят,
О чем-то горюют немного.
Быть может, тоскуют, горюют они
О лете, что быстро уходит…
Уходят останные теплые дни,
Уже сентябрит, непогодит.
Грачиные свадьбы крикливо летят,
Горланят они над лугами.
Грунтуют дорогу. Щебенкой мостят,
Прилежно утюжат катками.
Ликуй, моя песня! Ведь это тебе
Ковер расстилают под ноги,
Слышнее гуди в телеграфном столбе,
В его одинокой тревоге.
В соломине душу свою сохрани,
Останься навеки в бересте,
Не отрекайся от давней родни,
Почаще бывай на погосте.
И никого, никого не страшись,
Пройдись по волчиному логу…
По бездорожью бредущая жизнь
На светлую выйдет дорогу.
Грунтуют дорогу. Щебенкой мостят,
Хорошая будет дорога!
И только ромашки о чем-то грустят,
О чем-то горюют немного.
* * *
Гуляю по Волге, плыву к Василю,
К Суре полегонечку правлю,
Раздольным пейзажем глаза веселю,
Хвалу воздаю Ярославлю!
Ивану Смирнову свой низкий поклон
Со встречной волной посылаю.
Я слышу, как яростно грохает гром,
Пугает утиную стаю.
В зеленую заводь, в зеленый камыш
Уходит утиная стая.
А молния, как неуемная мысль,
Играет, слепяще блистая.
«Дай парусу полную волю!» — вопит,
Поет набегающий ветер.
А Волга вскипает, а Волга кипит
В зеленом купается лете.
Я полную волю даю парусам,
Поэзии — полную волю!
Благоухает она по лесам,
Высокой дурманит травою.
Приподнимаясь, она парусит,
От берега к берегу ходит,
Раздольно гуляет она по Руси,
Родной уподобясь природе.
Благословенные видит места
Под утренней трепетной сенью
И, открывая тихонько уста,
Слагает свою Одиссею.
* * *
Живу на подножном корму,
Доволю себя земляникой,
И никому и никому
Не узреть скорбящего лика.
Попробуй, поди угляди,
Узырь потайную поляну,
Что посредь плакучих лядин
Притихшую холит беляну.
Березу выводит на свет,
На солнце легонько выводит…
А я, знать, и вправду поэт,
К родной приобщился природе.
И вроде успел позабыть
Свою городскую квартиру,
Березы, осины, дубы,
Я к их прикипел коллективу.
Уразумел их язык,
Постиг первозданное слово,
Великую мудрость постиг,
Что видится дремлющим совам.
Мерещится каждой лесной
Пичуге смешной, невеликой,
Что под дремучей сосной
Доводит себя земляникой.
* * *
Запасаюсь орехами. Благодарю
Молодую — в сережках — орешину,
Низкий-низкий поклон отдаю
Бородатому старому лешему.
Он в глубокой яруге сидит,
С нелюдимыми дружит корягами,
Диким взглядом своим холодит
Сонной одури блеклые ягоды.
Лешаниной доводит себя,
К зеленеющей тянется горэчи,
По-коневьи фырча и сопя,
Он к синичьей придвинулся горнице.
А синица, она соловья
Провожает к далекому берегу.
Поднебесная синь-синева
Припадает к сорочьему верезгу.
Мелкий дождичек цедит, бусит,
Рассевает над мглистой опушиной
И о чем-то тревожно грустит
Паутиной, на землю опущенной.
* * *
Заходит месяц на восходе
Тишайшей утренней зари,
Что сладостной росой холодит
Зеленую печаль земли.
Ее зеленое дыханье,
Ее зеленую тоску,
Лесной воды благоуханье,
Прилипшей к белому песку.
* * *
Знакомо. Привычно. Обычно.
За окнами — свадьба воронья.
Лежу я на койке больничной,
Свое поправляю здоровье.
Поробил я. Отколобродил
По пойме по нашей, по слуде,
Утихомирился вроде,
Зима мои косточки студит.
И вправду зима навалилась,
По всей разгулялась округе,
Задиристо и горделиво
Придвинулась к волчьей яруге.
На окна больничные пала
Своей восходящей зарею,
Нависла клубящимся паром
Над незамерзшей водою.
И свадьба воронья не стихла,
Прилипла к земной благодати…
Ну а заря, как гвоздика,
На докторском рдеет халате.
* * *
Из темноты выходит свет,
Из ночи светлый день выходит,
И просыпается поэт
В моем продрогшем огороде.
Из ночи выходящий день
Торжественной встречает одой,
Росы рассветной холодень
Дымится в дебрях огорода.
На яблонном лежит листе
И на смородине круглится,
В ее светящемся лице
Другие оживают лица.
Мое виднеется лицо,
Я вышел из кромешной хмари,
Узрел иное божество
В высоко вознесенном храме.
Иную истину постиг,
Она так празднично открылась,
Она дыханием гвоздик
Всевышнюю являет милость.
Из темноты выводит свет,
Из ночи светлый день выводит,
И просыпается поэт
В моем продрогшем огороде.
* * *
Какая радуга! О господи,
Твое я вижу откровение.
Над весями и над погостами
Блистает дивное явление.
Нерукотворными воротами
Возвысилось над луговиною,
Над отдаленными высотами
Согнуло шею лебединую.
Припало к озеру. А озеро
О славном повествует Китеже…
Поднялись рощицей березовой
Уложенные в землю витязи.
Мои оратаи и ратаи
Кондовыми восстали соснами,
Хожу по их по красной рамени,
Повитый травами покосными.
Взошедшей радугой встревоженный,
По тихому шагаю займищу,
И все-то вроде омоложено,
Не тронуто глазастой завистью.
И все-то вроде очаровано,
Рукой незримой приголублено,
Уроненное — не уронено,
Загубленное — не загублено.
Невидимое — вдруг увиделось,