училось так, что удар пришелся как раз в тот момент, когда происходил выброс гильзы, и патрон заклинило. Пистолет стрелять уже не мог. Схватив оружие двумя руками, Кичук вывернул его от себя вверх. На суде он охотно показал, как это сделал. Завладев пистолетом, он кинулся мимо Плыгуна по коридору, вниз по лестнице, на улицу. Он удирал от милиции, удирал от своих же.
В этот момент, оставшись безоружным, Плыгун и позвал на помощь, этот его крик и услышал Берневега.
Николай Плыгун пытался образумить преступников, доказать им, что они в любом случае проиграли, но этих людей уже ничто не могло образумить. Два удара, которые нанес Плыгуну Барицкий, оказались смертельными.
А Павел Кравцов в эти же самые секунды боролся с Урсуловым. Но Павел был безоружен, а опытный, матерый преступник имел за голенищем финку с остро отточенным лезвием. Он выиграл схватку...
Когда Анатолий Берневега вбежал в коридор, его словно обожгло: оба — Николай и Павел — лежали на полу. Он сразу понял, что они не ранены, нет, они мертвы. Те самые ребята, которых он привез сюда несколько минут назад. Вокруг все было в крови — стены, пол, и два типа с ножами тоже были в крови...
Толик Берневега, совсем еще мальчишка, рыжий и непоседливый, не отступил. Рассказывая позже об этом товарищам, он смотрел на них с недоумением, словно сам не понимал, почему он, безоружный милиционер-шофер, увидев мертвых ребят, не смог убежать, наоборот, бросился вперед, к убийцам, понимая, что они, не задумываясь, уложат тут же и его, что ему одному ни за что не справиться с ними. Нож вошел ему в спину как раз в момент сокращения сердца, в миллиметре от него. Последнее, что он запомнил перед тем, как потерял сознание, — слова преступников:
— Может, добить этого рыжего?
— Сам подохнет. У меня удар точный.
...Первое, что почувствовал Анатолий, придя в себя, это влажное хлопанье собственных легких. Теперь он знает ощущение смерти, она была совсем рядом. Отныне она пахнет для Анатолия автогенной гарью. Он до сих пор не переносит этот запах — запах смерти, которая прошла в миллиметре от его сердца.
Преступники сидели на скамье подсудимых в один ряд, и никаких чувств не выражали их серые неподвижные лица. Разве что отчужденность. От окружающих, друг от друга. Да, они всегда были чужими, даже друг другу, связывала их только жажда больших денег. Уж очень хотелось быть значительными, преуспевающими. Собственно, все их жизненные планы сводились к обогащению.
На скамье подсудимых, кроме этих четверых, были еще двое: жена Урсулова, прекрасно знавшая, чем занимается ее супруг, и в меру сил помогавшая ему, и некий Берсон — тип без определенных занятий, без определенного места жительства, перебивающийся спекуляцией и мошенничеством. Эти двое занимались тыловым обеспечением, если можно так выразиться. Урсулова при необходимости подделывала документы, Берсон доставал патроны для обреза.
Первое вооруженное нападение преступники совершили на одинокого водителя. Он ехал на своей машине по безлюдной дороге и пожалел скорчившихся под осенним дождем трех путников. Но едва «несчастные» оказались в машине, они тут же вынули ножи — длинные, грубо сработанные из стального полотна, с рукоятками, обмотанными изоляционной лентой. А дальше произошло нечто странное: преступники предложили водителю идти вместе с ними на грабеж. Настолько далеки им были обычные человеческие понятия, что они вполне допускали мысль, будто случайный человек может запросто пойти на преступление, если посулить ему кое-что.
Отказ водителя их очень удивил. И, выгнав его из машины, они поехали в район, где жил Михаил Иванович Наклада — девятый десяток старику шел.
Вломились в масках, на лица навесили черные тряпки с прорезями для глаз, размахивали ножами, а Михаил Иванович возьми да и не испугайся. Но силы оказались неравны, сумели со стариком совладать. Десять тысяч рублей взяли.
А через месяц — новое ограбление. На этот раз отправились к родственнику Барицкого — Ивану Андреевичу Титаренко. Этот был помоложе — восьмой десяток разменял. Несколько дней пытались проникнуть в дом к старику. И почтальонами прикидывались, и соседями, и воды просили напиться. Но Иван Андреевич сразу почувствовал неладное и двери не отпирал. Тогда, озверев, иначе не скажешь, грабители принялись взламывать двери — наружную, внутреннюю, еще одну... А деревенька глухая, дом на окраине.
Иван Андреевич тоже не испугался, встретил преступников с ружьем в руках. Но в последний момент не решился в человека выстрелить, послал заряд в пол. Его тут же свалили, связали, начали бить ногами, прикладом, требовать деньги.
— А, деньги, — протянул старик. — На лавке лежат, под полотенцем.
К лавке первым бросился Димитров, он всегда к деньгам первым успевал. Нашел под полотенцем тысячу рублей и тут же половину спрятал в карман, а дружкам потом сказал, что только пятьсот рублей нашел.
Иван Андреевич, узнав, что грабителей задержали, написал следователю письмо с просьбой все деньги, которые те обязаны были вернуть ему, отдать детям погибших милиционеров.
Но вооруженные нападения, ограбления касс — это уже последний этап их «деятельности». А началось все гораздо раньше.
Игорь Урсулов и Степан Барицкий, работая на облицовке фасадов в городе, украли и продали по дешевке две электролюльки — невзрачные сооружения из железных прутьев, стоившие, однако, по шестьсот рублей каждая. То есть продали свой рабочий инструмент. Весьма характерный факт. Правда, слово «свой» здесь употреблено в переносном смысле, инструмент принадлежал государству. Продали его знакомым халтурщикам — любителям побочных заработков.
Не таким уж большим доход оказался, но главное было в другом — открылись вдруг новые возможности, открылось вдруг, что жизнь-то, она вон какая раздольная может быть! Шальные деньги ушли быстро, однако нравственные преграды были сломлены, сомнения отброшены.
А дальше уж как-то сами собой стали появляться новые знакомые, люди деловые, хваткие. В уголовном деле не раз промелькнул некий прораб, который устраивал приятелей «на работу» в разные места, а в день зарплаты не забывал напомнить — давайте, дескать, получайте денежки, кое-что вам начислено. И те шли, получали, рассчитывались с прорабом и себе оставляли. Вот какие дела пошли, какая суета началась. Но важно не это. Деньги-то были не заработанные, просто достались, а значит, и отношение к ним было соответствующее. Подходишь к окошку, ставишь закорючку в ведомости и уходишь посвистывая. Не забыв при этом бросить быстрый взгляд в окошко. А там деньжищ!.. И начинает шевелиться мыслишка, спать не дает, жизни радоваться не дает...
Когда подули шалые весенние ветры, Урсулов и Барицкий, работая на отделке в депо трамвайно-троллейбусного управления, похитили у рабочих газорезательный аппарат. На всякий случай. Может, кто купит, может, самим сгодится. Теперь они прогуливались по городу не просто так, и с людьми общались, и в гости ходили не просто так — большие деньги покоя не давали. К тому времени их было уже трое — Урсулов, Барицкий и Димитров. Вот тогда-то они и додумались грабить стариков. Потом следующий шаг — нападение на кассу строительного поезда. Перед этим долго бродили вокруг да около, шатались по коридорам, заглядывали в окна и двери. Боялись. Одно дело — через забор газорезку перебросить или у старика деньги отнять и совсем другое — взломать кассу государственного учреждения. Но справились со страхом, взяли кассу. Проникли ночью в здание, оглушили старого охранника булавой по голове и с помощью газорезки вскрыли сейф.
Первое время прятались, старались не встречаться, потом осмелели. Шок прошел, страх разоблачения отпустил. Расправили плечи, румянец на щеках заиграл, жизнь стала обретать именно те счастливые черты, о которых столько мечталось: денежное раздолье и...
И все. Это их на какое-то время озадачило. Казалось бы, наконец-то у них есть то, чего так долго ждали, — большие деньги. А жизнь не изменилась. Ну хорошо, напились раз-другой, по улицам прошли независимо, поглядывая на окружающих с превосходством, друзьям-приятелям дали понять, что они не просто так, они при деньгах... И все.
В общем, деньги таяли, а счастье не приходило. Мир вокруг оставался прежним. Зависти в глазах окружающих они не видели. И сами как были штукатурами-шабашниками, так ими и остались. По-прежнему их ругали за прогулы, за опоздания, за пьянки на работе. Правда, появились новые знакомые, те же Олег Берсон, Зиновий Кичук.
На следующее преступление пошли уже вчетвером — Зиновий Кичук тоже выразил желание хорошо «заработать» за одну ночь. В этот раз присмотрели кассу передвижной механизированной колонны. Глубокой ночью ворвались в кочегарку. Двух стариков — сторожа и кочегара — избили в кровь, связали. Кичук даже железный шкаф на них опрокинул: мол, смотрите все — на меня можно надеяться. Опять же физическую силу показывал, мышцами играл. Его усердие оценили: в Красном уголке прихватили радиоприемник и вручили ему. Так сказать, поощрили новичка. Кичук приемник жене подарил.
А что касается добычи, невелика она оказалась — что-то около восьмисот рублей на четверых.
Следующее ограбление было последним.
Димитров на суде без устали твердил, что его заставляли совершать преступления, что сам он человек неплохой и мог бы при случае оказаться полезным обществу. Но однако эта «подневольность» не мешала ему прежде хвастать перед Берсоном похождениями группы. Там, где воображения не хватало, он взахлеб пересказывал эпизоды из приключенческих фильмов, приписывая себе подвиги киногероев: вот он в прыжке выбил пистолет у милиционера, вот ловко перебросил того через себя, вот удачно всадил кому-то нож под лопатку — и этим, оказывается, можно хвастать.
Берсон восторженно цокал языком и советовал быть осторожнее. Он чувствовал себя польщенным доверием, ему хотелось быть полезным, оказать услугу — чуял, что его «друзья» люди денежные и могут при случае отблагодарить. А когда «друзьям» понадобились патроны, Берсон решил, что расшибется, а выручит нужных людей. Наладил связи, подключил старых приятелей, родственников. Это был спекулянт со стажем, и связи в определенных кругах у него имелись. Так торговец вплотную состыковался с грабителями, наладив «взаимовыгодное сотрудничество» и еще раз доказав, что оба эти явления — одного порядка.