Нет. Только болото. Следовало лишь добиться, чтобы инициатива исходила от Иванова. Как раз выдалось несколько погожих деньков подряд. Эрвин напоказ купался в полосе прибоя, с деланым удовольствием загорал на теплых скалах и каждый день изобретал новые способы готовить жаркое. Много спал или делал вид, что спит. С увлечением чинил одежду и обувь. Ну просто человек, смирившийся с отшельничеством и даже в нем нашедший приятные стороны!.. Он отлично видел, что раздражает Иванова.
Однажды приснился кошмар: Эрвин находился на неведомой планете в неведомом городе, наполненном миллионами людей, каждый из которых рассчитывал свои действия точнее, чем он. Разумеется, он тут же попал впросак, затем был облапошен и, проснувшись, обрадовался, что в яви все иначе. Со снами Эрвин ничего не мог поделать.
— Ну а зимой тут как, не холодно? — спрашивал Иванов, и Эрвин понимал, что он спрашивает на всякий случай. — Не мерзнешь?
— Один раз снег шел, но недолго, — припомнил Эрвин. — Можно спать и у костра. Настоящих зим тут не бывает, разве что далеко на севере…
— Слышь, Густав… А за что тебя приговорили?
— За то, что хорошо считаю.
— Не понял.
— Чего тут не понять? Лучше расскажи, что там делается на Большой земле. Прай все еще у власти?
— Прай? Кто это?
— Ну, ты и собеседник… Президент Хляби!
— А-а… — протянул Иванов. — Вроде да. Да какая мне разница, кто тут у вас президент! Я с президентом веду дела, что ли?
— Логично. — Эрвин подбросил еще дровишек в костер и перевернул жарящуюся на палке тушку «зайца». Если это тупоумное животное — не «заяц», а Иванов — не слыхало об Алоизе Прае, то где уж ему знать об Эрвине Канне! Тем лучше. — Полагаю, о судьбе Сукхадарьяна ты тоже ничего не слыхал?
— Кто он, этот твой Дарьян?
— Неважно… А ты чего насвинячил перед шалашом? Приберись.
— Когда захочу, тогда и приберусь, — был ответ.
— Правильно. Только так и надо. Но захочешь ты прямо сейчас. Веришь?
Иванов посмотрел на Эрвина, подумал и угрюмо кивнул.
С этого дня Эрвин шпынял его за малейшую небрежность. Заставил перестроить шалаш и сменить подстилку. Из-за брошенной в кусты кости случилась короткая драка. Эрвин отделался ссадиной на скуле, а сбитый с ног Иванов запросил пощады, ощутив кожей шеи холод обсидианового ножа.
— Не делай больше так, — душевно посоветовал ему Эрвин. — Меня многие пытались убить. Куда тебе до них. Уж поверь, я знаю.
— И где они? — просипел отпущенный с миром Иванов.
— Почти все умерли. Один жив.
Прошло больше времени, чем рассчитывал Эрвин, прежде чем Иванов вернулся к теме:
— И кто он, тот, который жив?
— Какая теперь разница? — пожал плечами Эрвин. — Он на материке.
— Неужели не хочешь посчитаться с гадом?
Не нужно было быть большим психологом, чтобы понять: Иванов охотнее назвал бы гадом Эрвина.
— Хочу или не хочу — тебя не касается. Сгоняй-ка за водой, да и дровишек заодно принеси. А не нравятся мои порядки — седлай бревно и плыви на соседний остров.
Но Иванов не хотел на соседний остров. Он хотел на Большую землю.
Правда, еще недостаточно хотел.
Эрвин стал избегать разговоров. Он охотился, готовил еду, увлеченно мездрил и дубил «заячьи» шкурки, кроил себе новые мокасины и вообще имел вид хозяйственного домоседа. Сумасшествие больше не грозило ему, а некоторое отупение вполне вписывалось в образ.
— Ты странный, — сказал однажды Иванов. — Сколько, говоришь, времени ты провел тут один? Другой бы на твоем месте весь на словесный понос изошел, а ты молчишь. Поболтать с тобой невозможно.
— Зачем и о чем? — осведомился Эрвин.
— Да так, — Иванов несколько растерялся, — о всяком. Да хоть бы и ни о чем — все равно удовольствие.
— Ни о чем лучше молчать.
Каждый день Эрвин ходил к болоту. Удушенные газом «зайцы» и крылатая тварь исчезли, но язычник больше не появлялся. Не появлялось и новых надписей на песке. Когда Иванов осторожно выразился в том смысле, что готов попытаться дойти до материка по болоту, Эрвин взял его на экскурсию, прихватив с собой бич. Все четыре луны сияли в небе бледными серпиками, начинался прилив, и болото ползло на сушу. Иванов прошел по зыбуну шагов пятьдесят, прежде чем провалился по пояс и забарахтался с воплями о помощи. Эрвин вытянул его и довел до острова, у самого берега искрошив бичом в лапшу очень кстати выскользнувшую из зыбуна небольшую змею. Первая экскурсия прошла успешно: Иванов перепугался, но не настолько, чтобы смириться, а как раз в той степени, чтобы отнестись к болоту с уважением.
— Мокроступы на ноги, — раз, — внушал Эрвин. — Плюс несколько пар в запас. Чем больше, тем лучше. Длинный шест — два. Есть еще много нужных мелочей, в Саргассовом болоте ни одна мелочь не бывает лишней, но эти две — основные. Твой вес — главная проблема. Будем сгонять.
— Начнем прямо завтра?
— Прямо сегодня. Ну-ка бери ноги в руки и бегом на ту гору.
Иванов повиновался беспрекословно — видно, рад был, что Эрвин поддается.
До темноты Эрвин гонял его на гору еще трижды; погнал бы и в четвертый раз, но у Иванова уже заплетались ноги, а глаза лезли прочь из орбит. Не хватало еще, чтобы он покалечился на спуске… Зато на следующий день Эрвин загонял Иванова так, что у того не осталось сил даже поужинать — завалился в шалаш и тут же захрапел с присвистом.
Утром Эрвин растолкал его ни свет ни заря.
— Поднимайся. На гору — марш! Два раза до завтрака.
Иванов вылез из шалаша со стенаниями, перешедшими в проклятия.
— Мышцы болят? — участливо осведомился Эрвин.
— А то не болят, что ли?
— Это еще не боль. Бегом на гору.
В качестве завтрака Иванов получил горсть ягод и сколько угодно воды, в то время как Эрвин уписывал холодную «зайчатину». Затем отправились в «кругосветку», обойдя остров по периметру. Эрвин шел быстро и привалов не делал. Иванов бурчал, но старался не отставать. Перед обедом Эрвин снова и снова гонял его на гору и обратно. И на обед Иванов получил те же ягоды.
— Давай еще, — кивнул Эрвин в сторону горы, когда последняя ягода канула в ивановский желудок.
— Погоди… Я не отдохнул…
— Если тебе надо отдыхать, то тебе не надо на Большую землю. Либо — либо.
Иванов, кряхтя, подчинился. На сей раз Эрвин побежал трусцой рядом с ним, в начале подъема стремительно ушел вперед и, не сильно запыхавшись, был на вершине задолго до грузного напарника.
— Дней через десять еще раз попробуем. Если сумеешь не отстать от меня, толк, может, и будет.
— Через десять дне-е-ей?! — возопил Иванов.
— Я слишком щедр, — вслух укорил себя Эрвин и даже головой покачал. — Куда тебе через десять. Живот болтается, по коленям бьет. Через двадцать.
К вечеру Иванов едва передвигался и с трудом сжевал маленький кусочек мяса, предложенный ему Эрвином сверх скудной порции ягод. Ночью Эрвина будили вопли и проклятия: Иванов то и дело выскакивал из шалаша и плясал, борясь с судорогой икроножных мышц. Утром Эрвин вновь погнал его на гору.
— Не хитрить! Увижу, что перешел на шаг, — сбегаешь туда и обратно лишних три раза.
С каждым днем Иванов все больше превращался в отупевшее животное. Тропа к вершине горы, когда-то едва заметная, теперь резко выделялась на зеленом фоне. Эрвин удвоил бдительность: от животных с человеческим мозгом рано или поздно жди беды.
На шестой день тренировок Иванов споткнулся на спуске, покатился кубарем и сильно рассадил колено. Эрвин помог ему добраться до минеральных ванн.
— Отмокай, отдыхай. Ты неплохо поработал.
Он лгал. Кой черт неплохо! Но разве можно требовать невозможного?
Все равно пора было сделать паузу: еще день-два — и спортсмен набросился бы на своего тренера с первым подвернувшимся под руку камнем.
Минеральные ванны, горячая целебная грязь и некоторое увеличение рациона пошли болящему на пользу: опухоль на колене спала. На третий день Иванов уже передвигался самостоятельно, хоть и прихрамывал.
— Завтра продолжим, — сказал ему Эрвин.
— Ты чего? — обиделся Иванов. — Нога же болит!
— Потерпишь.
— Издеваешься, да?
— Издеваться над тобой болото будет, да и надо мной тоже. Учти, лето кончается, скоро погода начнет портиться. Станет довольно прохладно, а мы к тому же пойдем на север. Конечно, холод можно и потерпеть, это наименьшая наша проблема, но зачем добавлять малую проблему к большой?
— Что еще за большая проблема? Трясина?
— Зверье, — сказал Эрвин. — От донных моллюсков до хищных грибов. С некоторыми видами я знаком, а некоторых еще и в глаза не видел. Что ты знаешь о мускулозубых?
— Как?..
— Мускулозубые, — повторил Эрвин. — Один скелет и одно чучело есть в столичном зоомузее. Болотные хищники, перепонки на пальцах. Челюсти длинные, зубы острые, как бритва, и сходятся-расходятся наподобие ножниц. Могут отстричь тебе ползадницы, прежде чем ты почувствуешь боль.
— Но тебе они не попадались?
— Нет. Они водятся севернее. Вроде бы. Сведения не очень точны, но я склонен им верить.
— Тогда, может, пойдем на юг?
— Там свои проблемы. Вообще чем теплее, тем больше в природе экологических ниш для всякого зверья и тем меньше наши шансы. Предпочитаю северный маршрут.
Иванов понурился и некоторое время скверно ругался. Немного успокоившись, спросил:
— А что самое худшее на болоте?
— Усталость. Она накапливается, и ты перестаешь замечать опасность, устаешь поминутно бояться… и болото это терпит. До тех пор, пока тебе не покажется, что ты дойдешь. Тогда оно наносит удар. Если мимо — нанесет второй. Только обычно оно не промахивается.
— Ты так говоришь, как будто болото — живое существо, — хмыкнул Иванов.
— Я этого не сказал, — молвил Эрвин, помедлив с ответом. — Скорее нет, чем да, хотя, по правде говоря, это никому не известно. Но тебе лучше считать его живым хотя бы из психологических соображений, понятно?
— Нет.
— Потом поймешь. Молиться умеешь?