И открылось ему сокровенное благо.
Ветер сада господня вдохнул он душою,
И исполнился дух его силой большою.
И рыданья стыда снова вспыхнули в нем,
И пылал его стон покаянным огнем.
1485 И одежды безверия скинул он яро,
И порвал он узлы и тенета зуннара.
От неверья душа была мраком одета,
Светоч истины дал ей сияние света.
И узрели те люди свое торжество:
Твердость их утвердилась и в сердце его.
И, увидевши чудо того превращенья,
Вознесли они богу стократ восхваленья.
И сказали: «Глава наш в служенье высоком,
Знай, дана тебе помощь в спасенье пророком!»
1490 И когда шейх услышал об этом рассказ,
Все, что думал, друзьям он поведал тотчас.
Мужу верности мудрой открыл он объятья —
За бесстрашье и верность во всем без изъятья.
И сказал он: «О чадо, любимое мною,
Нить души моей, в сердце хранимая мною!
Был ты верен, иных устремлений не знал,
В верной дружбе вовеки сомнений не знал.
Как у бога мне вымолить — речью какою,
Чтобы он одарил тебя щедрой рукою?»
1495 И не смог удержать он счастливого плача,
В ноги шейха повинную голову пряча.
Много выпало им и тревог и невзгод,
Прежде чем наступил для покоя черед.
А затем все сказали: «Послушай, вожатый!
Раз воздал нам всевышний столь щедрой отплатой,
Уходить из опасного края нам надо
И к Каабе идти, поспешая, нам надо».
Шейх омылся, в хырку облачился опять,
И друзья были радость не в силах сдержать.[127]
1500 С твердой верой пошли они к дальним святыням,
Быстрым шагом пошли по степям и пустыням.
Шейх шагает к мекканским святыням покуда,
Взор на ту луноликую кинем покуда.
В полудреме красавице видится сон,
Что светило, померкнув, пошло под уклон,
Будто голос Исы вдруг доходит до слуха:
«Видно, сердце твое к зову верности глухо.
Шейх Санан, достославных мужей предводитель,
Что приютом себе выбрал вашу обитель,
1505 Из-за гнета ему причиненного зла
И обидясь, что ты с ним сурова была,
Кров обители вашей навеки покинул,
Ради крова родной ему Мекки покинул.
Поспеши и, проникнувшись шейховой верой,
Повинись перед ним, в их обычай уверуй!»
И красавица вмиг пробудилась от сна,
И за шейхом решила пуститься она.
И когда она вспомнила все, что свершила,
Ее душу стыдом, как огнем, опалило,
1510 Застонала она и— в дорогу скорее,
И к святыням Каабы пошла не робея.
Слезы звездами с неба роняла она,
Как Лейли по Меджнуну, рыдала она.
И пошла вслед ушедшим, и мчалась резвее,
Чем летит лепесток, завихрясь в суховее.
Шаг за шагом идя, чуть жива была дева,
Грех отмщала ей кара небесного гнева.
А в пустыне совсем она стала худа,
Одолел ее ужас, приспела беда.
1515 Извела ее немощь, сковала усталость,
А пред нею бескрайняя даль простиралась.
Говорит она: «Боже, слаба я и хила,
Кровь сожгла мое сердце и взор мой затмила.
Я больная, несчастная, — милостив будь,
Одинока ужасно я, — милостив будь.
Хоть иного я, кроме позора, не знаю,
Где ж, помимо тебя, мне опора? — Не знаю!»
Так она о судьбе одинокой рыдала,
О беде безысходно глубокой рыдала.
1520 Скорбь несчастной была так горька и сильна,
Что бессильно на землю упала она.
И простерлась во прахе, лишившись рассудка,
И страданье ее было страшно и жутко.
И прозрели неладное шейх достославный
И шагавший с ним рядом мюрид его главный.
Распознали они луноликой беду,
Ее муки и скорби великой беду.
Шейх и верный мюрид его вспять повернулись,
И другие, чтоб с ними шагать, повернулись.
1525 И у каждого сотни догадок роятся:
«О создатель, зачем же назад возвращаться?»
И они вместе с шейхом пришли в те места,
Где лежала та дева — сама красота.
И хоть шейх безучастен был к прежним желаньям,
Совладать он не смог с подступившим рыданьем.
Он прижал к себе деву, склонившись с ней рядом,
И с ресниц его слезы посыпались градом.
Лепесткам была сладость нектара дана,
И нарциссы-глаза пробудились от сна.
1530 И, увидев, что шейх ее держит в объятьях,
Дева слезы лила, не умея сдержать их.
И она застонала в бессилье жестоком,
И лились ее слезы кровавым потоком.
И сказала она: «Муж святого пути!
Где, скажи, мне слова покаянья найти?
Даже злое дитя, что бросает каменья,
В зной под сенью дерев обретает спасенье.
Даже ветви, что тысячью терний колючи,
По весне расцветают от благостной тучи,
1535 Грех деяний моих необъятно велик,
Свет добра в твоем сердце стократно велик.
Все мои злодеяния знаю я точно, .
Пред твоим милосердьем я зла и порочна.
Все дела мои злы и без меры ужасны,
Я сама и грехи моей веры ужасны.
Я сказала бы, как ты величьем высок,
Только жизнь мне недолгий оставила срок». -
И усердье к исламу она возвестила,
И пророка Исы имена возвестила.
1540 И сказала еще: «Все! Конец моим бредням,
Веру мне объяви перед вздохом последним».
И омыл ее лик шейх потоками слез,
И до девы величие веры донес.
И она, с тяжким вздохом приняв эту милость,
Перед шейхом навеки с душою простилась.
Правоверных объяло волнение снова,
Вознесли они вопли смятения снова.
И безверью, и вере понятье дано,—
Ох, чудно это дело, взаправду чудно!
1545 Да, в любви столь чудесных свершений немало,
И чудес, что всех тайн сокровенней, немало.
Ведь любовь — океан с бездной вод беспредельной,
В каждой капле его — небосвод беспредельный.
Да, любовь — целый мир необъятных широт,
И любовь — это небо бездонных высот.
Но и небо затмить может тучей ненастной,
Муха может взлететь выше птицы прекрасной.
Лишь единая искра любви загорится,
Сотням молний сверкающих с ней не сравниться!
1550 В море страсти и капле способность дана
Мир потоками бедствий разрушить сполна.
Меч любви — сотен тысяч побоищ свершенье, —
Ни возмездия им, ни отплаты, ни мщенья!
Испытавший в любви сто напастей и бедствий
Не спасется вовек от несчастий и бедствий.
Сад любви небывалою мукой объят,
В кровь безвинно погибших окрашен тот сад.
Там пушинки ресниц—как смертельные жала,
Ими сонмы страдающих насмерть сражало.
1655 От единой лишь родинки гибнет в увечьях
Все бессчетное войско очей человечьих.
Во владеньях любви шах и нищий равны,
В мире праведность с долею низшей равны.
Нет в любви, кроме гнета и тягот, иного,
Кроме бедствий, что на сердце лягут, иного!
Вот и шейх, возгоревшись великой любовью,
Посрамлен был всесветно столь дикой любовью.
А потом, как и я, присмирившись навек,
На чужие сердца не ходил он в набег.
1560 Говорят, у меня бед не больше бывало, —
Да, не больше, а все же их было немало!
Эй, постой, Навои, прекращай эти речи,
О любви не суди — забредешь ты далече! [128]
Если срок, хоть и малый, а будет мне дан,
О любви моей тоже сложу я дастан.
И судящий всегда обо всем справедливо
Сам увидит, верна моя речь или лжива.
Шейх утешился в горе своем понемногу
И собрался к священной Каабе в дорогу.
1565 Он ту деву в чертоге любви схоронил,
Средь священных гробниц и святейших могил.
От Каабы пустился бродить он по свету,
И к Каабе вернулся он, верный обету.
И пока рок не свел его снова с любимой,