ПРИТЧА
Говорят, что однажды пророк справедливый,
Воссиявший народу звездою счастливой,[41]
Удалился от ждавших его на пороге
И сидел, отдыхая и вытянув ноги.
И входило к нему много знатных друзей —
И почтенных, и славой высоких людей,
Но в покое благого ничто не менялось,
И блаженная нега его продолжалась.
235 Но едва показался Осман на пороге,
Он втянул под себя отдыхавшие ноги.
Кто стыдливость и совесть в себе сохранит
И в ответ получает и совесть, и стыд.
Кто бывал у пророка в таком вот почете,
Тот достоин хвалы, что о нем ни речете!
8 О БЛАГОСЛОВЕННОМ ПОВЕЛИТЕЛЕ ПРАВОВЕРНЫХ АЛИ, ДА БУДЕТ ДОВОЛЕН ИМ АЛЛАХ[42]
Жемчуг святости в море премудрых познаний
Средь людей он алмазом был редкостных граней.
Был пророку пророков он преданным чадом,
Из людей никого не поставить с ним рядом.
235В Мекке идолов руша со сводов, пророк,
Встав на плечи Али, их на гибель обрек.
А когда провозвестник бежал от злодеев,
Он приял его место, защиту содеяв.[43]
Его слава равна славе целой вселенной,
Он, учил: «Лишь в законности — смысл сокровенный
Он — эмир правоверных, их веры обет,
Он — имам достославных, хранящих завет.[44]
Он — вершина пророков в твердыне познанья,
«Драгоценный Али» ему дали прозванье.
240 Конь его, словно молния, пламенем тронут,
И в крови от меча его недруги тонут.[45]
Был он светоч пророчества в правой борьбе,
Говорил он: «Мы братья, ты — мне, я — тебе».
Плоть его удостоилась чести по праву,
Кровь его обрела неизбывную славу.[46]
Лев предвечных лесов был грозой всей округи,
Львы другие пред ним трепетали в испуге.[47]
И когда нечестивцы давали отпор,
Клич его звал в поход против вражеских свор.
245 Был он сыном и ветвью из сада пророка,
И его сыновья — тоже чада пророка.[48]
ПРИТЧА
Говорят, как-то в битве сей шах справедливый,
Был негаданно ранен стрелой нечестивой.
И стрела та в кости преглубоко засела,
И извлечь ее было нелегкое дело.
И когда сообщили пророку ту весть,
Благодатнейший благоволил произнесть:
«Постарайтесь извлечь ее, вытащив сразу,
В час, когда он предастся святому намазу.[49]
250 Наконечник застрял в этой ране, наверно, —
Много вам нужно будет стараний, наверно.
Он во время молитв от всего отрешен,
Даже боли тогда не почувствует он».
Как велел им тот светоч служения богу,
Так и вышло— послал им создатель подмогу.
Шах, кончая молитву, взывал к божьей воле,
Видит — нету стрелы и не чувствует боли.
И когда он спросить о случившемся смог,
Он узнал, что друзьям шах пророков предрек.
255 Лев господень вознес восхваления снова,
И сказал он, в чем этого дела основа:[50]
«Упастись от стрелы — кары смертного срока —
Невозможно иначе, как волей пророка.[51]
От печалей спасение нам — от него,
Даже жизни свершение нам — от него!»
9 ХВАЛА И ВОСХВАЛЕНИЯ ШЕЙХУ ФАРИД-АД-ДИНУ АТТАРУ— ВЛАСТИТЕЛЮ БЛАГОРОДНЫХ И ДОСТОЙНЕЙШЕМУ ИЗ СВЯТЫХ, ДА ОСВЯТИТ ГОСПОДЬ ДУХ ЕГО, И МОЕ СМИРЕННОЕ МОЛЕНИЕ О НЕМ[52]
Все, что в небе и в море на дне сохранялось,
У Аттара сторицей в казне сохранялось.
В море мыслей его от небесных сияний
Рдели звезды-алмазы сверканием граней.
260 Там рубины и яхонты, ночь озарив,
Зажигали рассвета багряный разлив.
Перлы слов его — камни, что посланы роком:
Сокрушало бессильных их грозным потоком.
Там рубины — пластом, землю кроющим кровью,
Как пролитой всесветным побоищем кровью!
Ту казну описать силы я соберу,
Эта цель не по силам простому перу.
Зло невежества — вот в чем беда человечья,
От него — и злонравье, и в душах увечья.
265 Чтобы сгинула скверна погибелью черной,
Есть в запасах Аттара шербет животворный.[53]
Амбра есть там и мускус, сандал и шафран,
Чтобы гибли невежества смрад и дурман.
Там в садах изобилья цветут ароматы —
Все стократною пользою людям богаты.
Там от сладких речей, полных медом с халвою,
Сердце мертвое полнится жизнью живою.
Там в деяньях и помыслах — сахар и мед,
Потерявшим надежду — надежный исход.
270 И стихами и прозою много писал он, —
Все о тайнах единого бога писал он.
Сахар с розами слил он в нектаре медовом
И народу служил своим сладостным словом.
Сколько он описал человеческих бед!
Сотням мук и терзаний души дал совет.
Речь его мукам сердца защитою стала,
Радость жизни для сердца открытою стала.
Все писанья указаны волей всевышней,
Чтоб перо не спозналось с натугой излишней.
275 Он сокрытым божественным тайнам учил,
Он народ их значеньям потайным учил.
А когда возвестил он свой «Сказ о верблюдах»,
Караван его слов засверкал там в причудах.
Сколько тысяч верблюдов — не видно им края! —
С ценной ношею шли, еле-еле ступая.
До бездонных глубин в море он доставал,
Жемчуга там для шахских корон доставал.
И из созданных им для корон украшений
Было каждое многих богатств драгоценней.
280 В степь касыд гнал он быстрый табун лошадиный
Каждый бейт там ложился цветущей долиной.[54]
Было в каждой долине сто редкостных стран,
И в любой — многих тысяч чудес океан.
А когда, как сады, расстилал он газели,
На сто тысяч ладов соловьи там свистели.[55]
Но светлей и торжественней каждого лада
Пела тайн всеединого бога услада!
А четыре строки рубаи — чудеса,
Обитаемой четверти мира краса![56]
285 В море мыслей их, словно деленном на звенья,
Скрыты разных земель и пространств отраженья.
А когда «Тазкира» сотворенным он сделал,
Дух почивших святых просветленным он сделал.[57]
Просветленье их душ сотни сгубленных тьмою
Воскрешало как будто водою живою.
Всем твореньям его да воздастся по чести,
Но меж них «Речи птиц» — на особенном месте.[58]
Он включил туда разные притчи о птицах —
Разных речью и словом, в судьбе разнолицых.
290 Лишь великий знаток языков их поймет, —
Кто, под стать Сулейману, толков — их поймет.[59]
Речи ста тысяч птиц описать было трудно,
Каждой дать свой язык — вот поистине чудно!
Всех отметил он голосом птичьим чудесным,
И в уме и в безумстве отличьем чудесным.
Я — смиренный твой раб, помоги мне, господь,
Шейху следуя, робость в себе побороть.[60]
Мне, сказанье о птичьих реченьях слагая,
Взять бы лад соловья, сладость слов попугая.
295 У людей тоже принято в пении сладком
Языком своим следовать птичьим повадкам.
Если ж речь повести, как ведет попугай,