Наделил красотой и изысканной статью.
Ты от века на шахской деснице сидел,
Есть с державной руки — твой высокий удел.
Шах ласкал тебя, гладил по крыльям и перьям,
Трогал клюв и к когтям прикасался с доверьем.
Небосвод обернулся судьбой вероломной, —
Ты от шахской руки вдалеке — как бездомный.
Ты попался, измена накинула сеть,
И привык ты разлуку в неволе терпеть.
530 Стань же пленником шаха, будь снова с ним вместе, —
Руку шаха лобзать удостоишься чести».
ОБРАЩЕНИЕ УДОДА К КРЕЧЕТУ
«Здравствуй, Кречет могучий, подоблачный житель,
Волей шаха в высокую взят ты обитель.
Венценосец, ты сам — словно шах красотою:
Шах короной тебя одарил золотою.
Ты меж птиц венценосных владыкою стал,
Шах дарить тебе дружбу великую стал.
И на пиршествах шаха ты принят с почетом,
Нет и счета к тебе обращенным заботам.
535 Не сравнится с тобой птиц и целый десяток —
В десять раз больше всех дан тебе и достаток,
Шах свое уваженье тебе подарил,
Жемчуга и каменья тебе подарил.
Ты далек от него, но забудь про чужбину,
Прямо в руки лети к своему властелину».
18 О ТОМ, КАК ПТИЦЫ ОТПРАВИЛИСЬ В ПУТЬ И КАК НЕКОТОРЫЕ ИЗ НИХ, ИСПУГАВШИСЬ ИСПЫТАНИЙ, ОТКАЗАЛИСЬ ОТ СТРАНСТВИЙ
Так Удод тайн любви им значенье поведал,
Всем пернатым любви откровенья поведал.
Птичьей речью слагал он созвучия слова,
О разлуке и счастье певучее слово.
540 Песнь разлуки для них была горше утрат,
Песнь о счастье надежду давала стократ.
И припомнили птицы былые печали,
Как они от разлуки жестоко страдали,
Как забыли они про счастливое время,
Как постигли разлуки тяжелое бремя.
И когда чудных тайн приоткрылся покров,
Стал понятен им смысл удивительных слов.
От блаженства они далеки беспредельно,
Заблуждения их велики беспредельно.
545 Стали внятны их разуму речи Удода:
В заблужденье неведенья птичья порода.
В прегрешеньях суровых погрязли они,
У разлуки в оковах завязли они.
И зажглись они жаром, бедою палимым,
И из каждой душа исходить стала дымом.
Пламя жизни погаснуть уж было готово, —
Так смутило стыдом их Удодово слово.
И смутились они от сознанья вины,
И раскаяньем души их были полны.
550 Захлестнуло им гОрло потоком кровавым,
Птицы кары просили делам их неправым:
«Будь что будет! Смиримся с любым испытаньем,
Днем и ночью мы крыльями бить не устанем.
Пусть на головы наши сто бедствий падет,
Пусть нам будет уделом сто тысяч невзгод, —
Не покинем дороги в долину исканий,
Не отступим с пути мы, — нет цели желанней!»
И тогда птичья стая в согласье великом
Огласила пространство ликующим криком.
555 Все явили Удоду покорности знак,
И повел их в полет венценосный вожак.
Полетели, в веселье игривом помчались,
И с надеждой на счастье порывом помчались.
Вот прошло много дней. Где они ни летели —
Над просторами жгучей пустыни летели.
Много бед и невзгод претерпели они,
Много мук и забот претерпели они.
Долог путь, цепененье им крылья объяло,
И тела их усталость бессилья объяла.
560 А когда-то ведь в розовых кущах резвились,
И под сенью деревьев цветущих резвились!
А теперь им от тягот и мочи уж нет,
Каждой птице пришло сто негаданных бед.
Стосковались по гнездам родным, по покою,
По садам, цветникам, по деревьям с листвою,
По сердечным забавам, по благостным долам,
По лугам многотравым, по играм веселым.
Вот уж многие птицы, устав от пути,
Видят: тяготы странствия им не снести.
565 Птицы стонут, послышались возгласы жалоб:
Та устала, другая лететь не желала б.
«Нам лететь недосуг», — порешили согласно,
И отстать от подруг порешили согласно.
И Удоду те птицы промолвили так:
«Отдохнуть бы немного, послушай, вожак!
Есть такие меж нас, что устали изрядно,
Утомились лететь в эти дали изрядно,
А другие спознались с лихою напастью
И взывают к тебе не неволить их властью.
570 Ну а третьим такая беда подошла,
И от бед им такая страда подошла,
Что о ней рассказать — и пытаться напрасно,
Дальше путь продолжать птицам было б опасно!
И вожак, лишь увидел он немощь их ныне,
Дал им знак опуститься в широкой долине.
И, окинув глазами галдящую рать,
«Стойте, — молвил он, — первым кто хочет сказать?»
И вожак опустился меж братьев крылатых,
Приготовился слушать он речи пернатых.
ОТГОВОРКА ПОПУГАЯ
575 Первым был Попугай — он речения начал,
И такую он речь отречения начал:
«Я ведь птица, к нездешним привыкшая странам,
Мне привычно летать над родным Индустаном.[78]
Красноречием славу снискал мой язык,
Сладкоречием зло врачевать я привык.
Повелители в клетках меня содержали,
Утешаясь беседой со мною в печали.
Сколько дивных красавиц меня угощало,
И от лакомств индийских вкусил я немало.
580 То — зерцало стоит напрямик предо мной,
То — зеркальной красы дивный лик предо мной.[79]
Был на свете я самой счастливою птицей,
И за то болтовнею платил я сторицей.
Сколько знаю себя — я несчастий не ведал,
И отравленных ядом напастей не ведал.
Где орел так унижен, что мухой слывет,
Те, что мухи слабее, — и вовсе не в счет.
Как с другими лететь мне к неведомым странам,
Вместе с птицами в странствии быть неустанном?
585 Взять меня в этот путь — что тебе за отрада?
Вот что знать про меня тебе было бы надо!»
ОТВЕТ УДОДА
И промолвил Удод: «Говоришь ты не споро,
Много ты наболтал измышлений и вздора.
Твой убогий язык красноречья не знает,
А нелепая речь сладкоречья не знает.
В измышленьях твоих — несуразицы след,
Все слова твои — чушь, словоблудье и бред.
Себялюбец, наполненный вздором чванливым,
Ты достоин презренья в зазнайстве кичливом.
590 Хоть зерцалом и речью кичишься ты вздорно,
А на деле вся речь твоя сплошь смехотворна.[80]
Вот зажег бы в душе яркий свет вместо зла,
То душа бы и впрямь как зерцало была!
Ну а то, что тебе быть при шахах уместно,
Все слова эти — ложь, их нелепость известна!
То не шахский закон — пренебречь своей целью
И в блудливых речах предаваться безделью.
Недостойный позор — измышленья твои,
Отговорки и вздор — все реченья твои! ,
595 Заблужденья и грех — вот в чем суть и основа,
До тебя не доходит разумное слово.
Если ты и очнешься, поняв заблужденье,
Не поможет тебе покаянное рвенье.
За грехи ты претерпишь стократный позор
И за речи — беды необъятной позор.
Твое злато поддельно, и речь твоя лжива,
Ну а чванство твое — для шайтана пожива.
ПРИТЧА
Жил невежда один, он бродил по базарам,
Притворяясь подвижником немощно-старым.
600 Брел он Хызром под ветхим зеленым покровом,
Ну а сам был, как вешняя зелень, здоровым.[81]
Но умея личину смиренья надеть,
Добывал себе в лавках он блага и снедь.
Прибегал он к коварным и подлым уловкам
И скрывал лицемерие в нищенстве ловком.
То словами униженной лести он клянчил,
То слезами обиженной чести он клянчил.
То он россказни плел о степенстве своем,