т выше Цезаревой и даже отчасти Александровой (в конце его жизни) в высшем нравственном значении.
По этим причинам рассмотрим Цезаря как полководца и сличим его с Александром и Ганнибалом – по возможности многостороннее, в совокупности их достоинств и недостатков в отношениях умственном, нравственном и телесном, общечеловеческом и государственном, политическом и военном.
В умственном и душевном отношении, т. е. в отношении к силе ума и воли, все трое они стоят на равной ступени. Но в телесном и во всех других отношениях в совокупности выше всех должен быть поставлен Александр, а в нравственном – Ганнибал.
Александр и Ганнибал с ранних лет вели жизнь умеренную и воздержную и тем укрепили в себе бодрость, ловкость и силу телесные. Молодость же Цезаря, напротив, была очень бурная, а жизнь – неумеренная и невоздержанная, что, при его не слишком крепком от природы телосложении, было причиной его малосильности и даже болезненности, хотя во время войн и походов его умеренность, воздержанность и деятельность укрепили его тело и сделали его способным переносить труды, лишения и непогоды.
Сила ума и воли в каждом из них была одинаково велика, но пылкостью и восторженностью души всех их превосходил Александр; Ганнибал соединял в себе гораздо более спокойной рассудительности и благоразумной осторожности; в Цезаре же преобладали бесстрастность (за исключением единой и сильной страсти его – властолюбия), нечувствительность, себялюбие и постоянно холодный и своекорыстный во всем расчет.
Сила ума и воли в каждом была в надлежащем равновесии, необходимом полководцу. Но в Александре воля часто брала верх над рассудком, в Ганнибале, напротив, рассудок – над волей, в Цезаре же, по временам и обстоятельствам – то рассудок, то воля, но последняя гораздо чаще первого. Причины различия их в этом отношении происходили как от личных их характеров, так и от возраста, в котором они совершили свои подвиги: Александр – между 20 и 32 лет жизни, Ганнибал – между 25 и 44, а Цезарь – между 42 и 55, следовательно первый – в наиболее молодых, а последний – в наиболее зрелых летах.
Необыкновенный природный ум в каждом из них отличался одинаковыми обширностью, глубиною, силою, быстротою, всеобъемлемостью и прозорливостью, но у Александра соединялся с большею пылкостью, у Ганнибала – с остротою, тонкостью и хитростью, а у Цезаря – с особенною расчетливостью. У каждого из них он был значительно развит и изощрен воспитанием и образованием, всех более – у Александра, затем – у Цезаря и наконец у Ганнибала.
В каждом из них сила ума проявлялась в основательности, обдуманности и искусстве соображений, а сила води, соединенная с предприимчивостью, смелостью, даже отважностью, и с твердостью и присутствием духа, обнаруживалась в труднейших и опаснейших обстоятельствах решимостью, постоянством, настойчивостью и даже упорством в исполнении.
Все они были одинаково одарены душою мощною и твердою, но у Александра и Ганнибала она притом была возвышенная и благородная, а у Александра – и необыкновенно пылкая. У Цезаря же величие души имело свою, ему свойственную особенность, заключавшуюся в согласии лишь с его личными целями, под прикрытием личины любви к народу и законной справедливости. Но он, подобно Ганнибалу, не имел вспыльчивости и раздражительности Александра, а все чувства свои, приятные и неприятные, умел скрывать в глубине души и всегда был безмятежно спокоен.
Все они были одинаково и необыкновенно деятельны, неутомимы в трудах, терпеливы в лишениях и нужде, в опасностях являли неустрашимость и полное присутствие духа, а в бою – необыкновенные мужества и храбрость. Но в Александре пылкая, кипучая, отважная до дерзости храбрость часто увлекала его за пределы рассудка, Цезарь в бою являл необыкновенную, но более спокойную храбрость, Ганнибал же не забывал долга полководца и, без особенных нужды и пользы, не бросался опрометчиво в рукопашный бой и не сражался как рядовой воин.
Все они одинаково имели необыкновенное нравственное влияние на свои войска, дар соблюдать между ними строгие военные подчиненность и порядок, ободрять их, одушевлять, побуждать к труднейшим и опаснейшим подвигам, к терпеливому перенесению всех трудов и лишений военной и походной жизни и внушать им неограниченные любовь и уважение, преданность и доверие к себе, мужество, твердость и терпение и блистательную храбрость в боях. Все они достигали этого постоянными и неусыпными заботливостью о своих войсках и их нуждах, кротким, ласковым, приветливым обращением с ними, справедливостью наград и наказаний, щедростью первых и умеренностью последних, наконец – личным примером и необыкновенным даром слова. Сила и увлекательность последнего в каждом были одинаковы, но имели свои особенности, согласно с личным характером каждого. У Александра и Ганнибала дар слова заключался в глубине и верности мыслей, выражаемых немногими, но сильными словами. Цезарь же был в полном смысле слова превосходный оратор, уже до войны в Галлии на самом деле обнаруживши высокую степень ораторского искусства.
Но если все они одинаковыми средствами достигали любви, доверия и повиновения своих войск, то Александру и Цезарю это было гораздо легче, нежели Ганнибалу, который в этом отношении и отличается от них весьма значительно.
Ни Александр, ни Ганнибал не были от природы ни жестокими, ни мстительными, ни лукавыми, ни коварными, но во всех своих действиях являли непритворные человеколюбие и великодушие (за теми немногими исключениями, которые были означены в характеристиках их). Но у Цезаря, у которого была только одна страсть – властолюбие, чувствительности же не было, он знал и не уважал людей, а употреблял их для своих целей, – истинных, душевных и сердечных чувств человеколюбия и великодушие не было. Относя все к себе и к своим целям, он с иными людьми и в иных случаях являл и человеколюбие, и великодушие, с другими же и в других случаях бывал холодно и даже, по выражению Наполеона I, зверски жесток, что ни говорили бы его безусловные восхвалители, изображающие его агнцем доброты и кротости. Недаром же был он истым сыном своего времени!
Александр и Ганнибал были честолюбивы, но честолюбие их было благородное и возвышенное. Цезарь же был не честолюбец, а властолюбец: почестями он не пренебрегал и искал их, но не они составляли главную цель его жизни, а власть, самая обширная и неограниченная, и если бы он достиг ее, то едва ли был бы таким монархом, как Александр В., ибо в нем было много деспотизма, прикрытого лишь личиной уважения к законной свободе. Но, подобно Александру и Ганнибалу, он не был корыстолюбив, деньги считал лишь средством привлекать к себе людей для своих целей и в раздаче их и наград был щедр до расточительности.
Подобно Александру и Ганнибалу, он также являл во всех своих действиях политику мудрую и искусную, но, не так, как Александр, всегда открытую, благородную и благую для других, а скрытную, тонкую, хитрую, иногда коварную, но всегда полезную для него лично. При этом он едва ли не еще искуснее Ганнибала умел завязывать тайные сношения, вести переговоры и склонять на свою сторону, всеми возможными средствами, от крайних ласкательств до крайних угроз.
Несоразмерность сил, средств и способов, с которыми он начал и вел до половины междоусобную войну – и обширность его предприятий, многочисленность его успехов и побед и важность приобретенных им результатов, – заслуживает не меньшего внимания в его войнах и походах, чем в Александровых и Ганнибаловых. Лишь после победы при Фарсале силы, средства и способы его стали быстро возрастать, но и тогда, как и прежде, бывали времена и случаи (как в Египте, Африке и даже Испании), когда ему приходилось со слабейшими силами бороться против сильнейших и уравновешивать их лишь мужеством, твердостью, терпением и особенно дарованиями и искусством своими.
В пощаде и сбережении своих войск, когда дело не шло о решительных действиях против неприятеля, равно и в постоянном усилении их новыми наборами и т. п., ему достойно подобают такие же честь и слава, как и Александру, и Ганнибалу.
Счастье – этот обычный спутник великих полководцев, умеющих могущественно приковывать его к себе и глубоко, твердо верующих в него, – не одинаково благоприятствовало всегда и во всех случаях Цезарю и особенно Ганнибалу, так, как Александру. Едва ли кому из великих полководцев досталась такая завидная участь – никогда и никем не быть побежденным, но всегда и над всеми быть победителем, как Александру. Хотя Цезарь также победил всех – окончательно, но про него нельзя сказать, чтоб он никогда и никем не был побежден. Его побеждали не только римляне, но даже и галлы, и едва не победил Верцингеторикс, который за то и поплатился позором и казнью. Да и победы его (исключая над Фарнаком) стоили ему не легко и не дешево, что, впрочем, не только не унижает, но и еще более возвышает его славу. Счастье, в которое он верил слепо, до фатализма, всегда более или менее благоприятствовало и помогало ему, как и Александру. Но Ганнибал редкий полководец, как уже было сказано ранее – при необыкновенных военных дарованиях и всех правах на удачу, был более его подвержен превратностям судьбы и изменчивости счастья, редкий был более несчастлив, но и более велик в своем несчастье, редкий, наконец, возбуждает тем более участия к себе. В этом именно и заключается самое разительное различие между ним и между Александром и Цезарем, между его и их положением, силами, средствами, способами и пр. т. п. Из этого не следует, однако, что Александр стоит выше Цезаря, а Цезарь – выше Ганнибала: они все одинаково велики как полководцы, но каждый в своем роде и в особых отношениях, один – в постоянном счастье, другой – в счастье, но не без несчастья, третий же – преимущественно в несчастье.
Образ и искусство ведения ими войны, во всех военных отношениях вообще и в частности, были достаточно изображены в изложении их войн и походов. В общем же выводе о них можно сказать следующее.
Одна половина их была общая всем этим трем великим полководцам древности, другая – принадлежала каждому из них особо, была как бы его личная.