Куражился он на славу, с размахом, потешая императрицы. “Ездил по людным улицам, поставив большую лодку на колеса, и на этой лодке сидел, да еще посадил музыкантов; а он сам, Аксаков, сидел в разнополом кафтане; одна пола была красная, а другая желтая, а на голове колпак, как у китайцев рисуют”.
Однажды он хотел развлечь императрицу, подсунув ей в шапке ежа. Но Елизавета Петровна не на шутку испугалась… Разразился скандал. У шутника нашлись недоброжелатели, обвинявшие его чуть ли не в покушении на императорскую персону. Но Елизавета простила своего шута и вскоре произвела его в очередной придворный чин.
Милость и гнев царские
Она любила маскарады, любила переодеваться в мужские костюмы, которые шли высокой, красивой женщине. Общалась подчас аллегорически. Как заметила Екатерина Великая, неплохо изучившая Елизавету, «Довольно часто случалось, что когда ее императорское величество сердилась на кого-нибудь, она не бранила за дело, за которое следовало бы побранить, а брала предлогом что-нибудь такое, за что никто и не мог бы думать, что она могла рассердиться». В этом она могла видеть французский иносказательный стиль. Что ж, подданные должны внимательно следить не только за очевидными переменами настроения царицы, но и за тайными движениями её мысли.
Кстати, будущая Екатерина Великая умела найти ключ к самолюбию старевшей Елизаветы. Известен такой исторический анекдот: «Великая Княгиня Екатерина Алексеевна, желая польстить Императрице, однажды сказала: «Для всех женщин большое счастье, что Ваше Величество родились не мужчиной. Один Ваш портрет в таком виде, как теперь, мог бы вскружить голову любой женщине». Императрица не замедлила с ответным комплиментом: «Если бы я была мужчиной, то тебе первой отдала бы яблоко»».
Соперницей Елизаветы считалась другая признанная красавица русского высшего света — Наталья Лопухина. Во времена Анны Иоанновны последняя смотрела на дочь Петра свысока. Такое не прощается. Терпению императрицы пришел конец, когда Лопухина явилась на очередной бал с почти такой же розой в прическе, как у Елизаветы Петровны. За это дочь Петрова подвергла соперницу публичному унижению. Розу срезала, на колени поставила, пощёчин надавала… А вскоре Лопухиных обвинили в измене, в тайных замыслах против императрицы. Возможно, они действительно считали ее не самой законной самодержицей и тихомолком ворчали по этому поводу.
В 1743 году Наталья Лопухина бита кнутом, ей урезали язык. Наталья отправилась в Сибирь. Там она прожила почти 20 лет. Ее муж и сын умерли в ссылке.
Последние годы императрицы оказались самыми напряженными. Россия вела Семилетнюю войну. До предела дошло противостояние елизаветинских вельмож, меж которыми не было ладу. Неспокойное было время. …Умирала Елизавета, как и положено дочери Петра, в зареве побед над сильнейшей в мире Прусской армией. Правда, результаты этих викторий сведет на нет ее преемник — Пётр III, большой поклонник Фридриха Прусского. Все это только укрепит ностальгию по дочери Петра, которую долго испытывали многие русские дворяне.
Эхо анекдотов
У Елизаветы Петровны был любимый стремянной, Гаврила Извольский, который как-то в ее присутствии вынул из кармана березовую тавлинку, чтобы понюхать табаку. Государыня сказала ему: «Не стыдно ли тебе, Гаврила, нюхать из такой гадкой табакерки? Я тебе подарю золотую».
Прошло несколько месяцев, а Извольский так и не получил обещанного подарка. И он обмолвился в кругу придворных, что государыня не всегда говорит правду. Те донесли его слова Елизавете. На вопрос императрицы, что он имел в виду, стремянной ответил: «Обещала матушка золотую табакерку — да и до сих пор не сдержала слова». «Ах! Виновата, забыла», — сказала императрица и дала ему позолоченную.
Извольский посмотрел и сказал: «Все-таки несправедлива. Обещала золотую, а дала серебряную». «Ну подай же мне ее, я принесу тебе настоящую золотую», — сказала Елизавета. «Нет, матушка, пусть же эта останется у меня будничной, а пожалуй-ка мне за вину свою праздничную», — отвечал Извольский. Императрица рассмеялась и исполнила его желание.
В 1757 году императрица Елизавета Петровна, побуждаемая австрийским двором, решилась объявить войну королю прусскому королю Фридриху II, который претендовал на роль главного вершителя судеб Европы. Он отвоевал у Австрии важнейшую ее часть — Силезию. Вена решила взять реванш с помощью России. Елизавета приказала канцлеру графу Бестужеву-Рюмину составить манифест об объявлении войны Пруссии. Когда документ был готов, канцлер поднес его императрице. Та взяла перо и, подписав первую букву своего имени — Е, остановилась и о чем-то заговорила. В это время муха села на бумагу и, ползая по чернилам, испортила написанную букву. Императрица сочла это худым предзнаменованием и тотчас же уничтожила манифест. Бестужеву-Рюмину потребовалось несколько недель и немало хлопот, чтобы уговорить государыню подписать новое объявление войны.
Непомерно занесшихся вельмож императрица не жаловала. Однажды канцлер Алексей Петрович Бестужев-Рюмин — талантливейший политик того времени — на аудиенции у Елизаветы Петровны назвал себя «великим канцлером».
— Запомните, — сурово ответила ему императрица — В моей империи только и есть великого, что я да мой племянник — великий князь Петр Федорович, да и то величие последнего не более чем призрак.
Неудивительно, что неугомонный Бестужев последние месяцы правления Елизаветы Петровны провел в глухой опале.
Приятно и немного блудноЮмор Екатерины Великой
Она была не первой дамой на российском престоле, но, безусловно, первой остроумной женщиной, носившей шапку Мономаха. Такова суть Екатерины Великой, таков её политический стиль. Эпоха просвещения — это не только пафос служения государству и обществу в стиле трагедий Корнеля, но и её величество галантность, которая непредставима без умения вести учтивую, но ироничную беседу с налётом легкомысленности. Непредставима она и без юмора.
Богоподобная царевна Киргиз-Кайсацкия орлы, северная Минерва, русская Афина-Паллада, невская Семирамида — звучит торжественно. Тут уж не до смешков. Но она была звездой XVIII столетия, звездой первой величины, а в галантный век обойтись без иронии невозможно. А она и не собиралась без неё обходиться!
Право на юмор
Женщина чуть ли не впервые в нашей истории завоевала право на юмор.
Причем, умела не только вставить словцо или иронически покачать головой, но действовала активно, со стратегией. Она сама расставляла ловушки, затягивая собеседников в репризный спектакль. И даже на портретах монархини всегда блуждает полуулыбка — почти джокондовская.
Императорский шаг Екатерины II из России в Констанинополь. Английская карикатура XVIII века
Екатерину часто изображают эдакой донельзя рациональной немкой на русском троне. Хладнокровной шахматисткой. Тут и немецкий акцент пришелся кстати. В недавнем телесериале императрица выглядит сурово, нервически цепляется за власть. Да, она бывала и такой. Но — не настолько и далеко не всегда.
Для нас «царство женщин» русского XVIII века — почти единое историческое пространство. Парики, барочные дворцы, оды Ломоносова… Но современники уже в первые годы екатерининского правления отметили: в империи изменился климат. И, например, поэт Александр Сумароков, которого при Екатерине нередко обижали, скучал по щедрому и шумному елизаветинскому великолепию.
Екатерина занимала покои, построенные по вкусам Елизаветы Петровны, её предшественницы (полугодовое правление Петра III не в счёт). Но двор её мало чем напоминал роскошества времен дочери Петра Великого. Она стремилась к простоте и демократизму — главным образом, с помощью шуток и забав. «Хозяйка здешних мест не терпит принужденья», — такая надпись появилась при Екатерине у входа в Эрмитаж, в ее покои.
Екатерина предпочитала многолюдным балам собрания в сравнительно узком кругу. Несколько десятков гостей — и довольно.
Главное, что каждый мог себя показать, прежде всего — острым словом, интересной репликой, репризой. Каждый мог потешить императрицу игрой ума. Ей нравилось, когда собеседники держались игриво, несколько театрально. Когда они умели менять маски. И главное — непринужденно и не зло шутить. За это искусство императрица могла простить многое. Например, ее кабинет-секретарь Александр Храповицкий изрядно пьянствовал. На это увлечение уходили все его силы. Как часто он являлся к государыне с тяжелого похмелья, с мутным взором. Почти каждое утро слуга пускал ему кровь — только это и приводило кутилу в чувство. Но она считала его незаменимым острословом — и держала поблизости.
Но бывало, что по его вине императрица впадала в гнев, после чего в ход шли свойственные ей театральные жесты. Так, однажды Екатерина была недовольна одним из иноземных послов и, пригласив его к обеду, начала говорить с ним резко и желчно.
Храповицкий сказал вполголоса соседу: «Жаль, что матушка так неосторожно говорит».
Императрица расслышала эти слова и переменила разговор. После обеда, когда раздали чашки кофе. Государыня подошла к Храповицкому и вполголоса сказала:
— Ваше превосходительство, вы слишком дерзки, что осмеливаетесь давать мне советы, которых у вас не просят.
Гнев залил ее лицо, она поставила дрожащей рукою чашку на поднос, раскланялась и вышла. Храповицкий считал себя погибшим, он едва поплелся домой, но на лестнице догнал его камердинер с приказанием, чтобы шел к Императрице. Все-таки это было лучше, чем оставаться в неизвестности. Императрица ходила по комнате и, остановившись против него, с гневом опять сказала:
— Ваше превосходительство, как вы смели при собрании явно укорить меня, тогда как вы не должны сметь в присутствии моем говорить иначе, как отвечая на мои вопросы?
Храповицкий упал в ноги и просил только прощения и милости. Но императрица вдруг переменила тон и с лаской, приказав ему встать, сказала: