— Ангелом быть не согласен, а хранителем — можно, — совершенно неожиданно подал голос Анатоль, шедший позади всех. Я даже вздрогнул, так как успел забыть о том, что у меня за спиной кто-то есть.
Голос у Броневского был совсем взрослый, отчужденный, он мог бы казаться равнодушным, если бы этот эпитет не был накрепко закреплен за Александром. В равнодушии Саши и равнодушии Анатоля было слишком мало общего — мягкое обволакивающее спокойствие и резкое, злое и отталкивающее неудовольствие.
Он вообще редко разговаривал, и мы были ему за это благодарны. Анатоль держался чуть поодаль, ходил гоголем, он, дескать, воевал, не то что мы, сопляки, оружия в руках не державшие.
Я бы, может, лучше бы и не держал. Но, к сожалению, пришлось однажды.
Я, впрочем, тоже ничего не имел против того, чтобы побыть хранителем у какого-нибудь графа. Зачем им совершать наши ошибки?
Мы поднялись по широкой мраморной лестнице и вышли на оживленную улицу.
Вдоль дороги толпились люди, а мы стояли, раскрыв рты, и оглядывались по сторонам. Мы-то думали, что окажемся в горниле революции, а нас окружали стеклянные монстры, мигающие вывески кофеен и прочих злачных заведений.
Мы были в Москве — кремлевские купола возвышались над ближайшим зданием как незримый страж, и мне хотелось обернуться к ним и прокричать: как вы это допустили, как?! Какая же это Москва?
Люди стояли по обе стороны от дороги, завороженный зрелищем печальной процессии, движущейся по Тверской прочь от Кремля. Несколько солдат в синих мундирах с серебряными эполетами несли на плечах гроб красного дерева. В нем, выложенная лиловыми нераскрывшимися бутонами, лежала молодая женщина, красивая и, безусловно, совершенно мертвая. Пальцы в перстнях с гранеными аметистами были переплетены на груди, а платье переливалось на солнце, полупрозрачными складками спадая по ногам.
Рядом кто-то всхлипнул. Я обернулся, почему-то ожидая увидеть Осипа. Но рядом со мной стояла девушка с хлюпающим носом и красными глазами. По щекам ее текла черная краска. Я подошел к юноше, обнимающему ее за плечи, и встал рядом. Я еще не знал, как зовут моего подопечного, но сомнений не оставалось. Мимо меня протиснулся совсем еще мальчишка в странной одежде, смерил меня строгим взглядом, и растворился в толпе.
Остальных я тоже не видел, кроме Анатоля, стоящего через дорогу. Его придирчивый взгляд изучал все кругом, а рядом стоял и изо всех сил старался казаться серьезным улыбчивый вихрастый подопечный. Перед ним стоял целый выводок таких же — видимо, братья.
— Стас, пойдем в «Небо», — подавив очередной всхлип, переходящий в икоту, прошептала девушка. Мой подопечный кивнул и обнял ее крепче. Вместе они побрели к лестнице, уходящей вниз. «Парковка» — было выведено большими буквами. Следом потянулись еще несколько человек, и я заметил бледного, едва не плачущего Осипа.
— Жаль императрицу, — прерывисто вздыхала девушка, автомобиль мчал нас по улице. Что такое автомобиль и с чем его есть, я узнал на занятиях.
На улицах было траурно пустынно, но все же я едва успел дернуть Стаса за руку, выворачивая руль до упора, на нас выскочила машина на огромных колесах и неуклюже вильнула.
Стас выругался сквозь зубы.
«Небо» оказалось заведением под вывеской «Юное небо», куда потихоньку стекались красноносые да красноглазые молодые люди, с девушками рука об руку, или одни девушки выходили из машин, или за кем-то волочились, отчаянно зевая, хранители.
Я поддержал Стаса за локоть, когда он вздумал споткнуться о поребрик. Парень обернулся, поблагодарил пробегающего мимо мужчину в темном мундире, подхватил под руку девушку, и вошел внутрь.
Что-то я очень сомневаюсь, что они здесь все приходится друг другу женихами и невестами. Но почему же они, в противном случае, так открыто проявляют симпатию? Впрочем, я совершенно не осведомлен о московских нравах, а ведь, к тому же, прошло уже… Сколько прошло, я, к сожалению, не знал, и мог только догадываться.
Мимо меня, как британский чудо-танк, прошел Сергей, плечом раздвигая толпу. За ним следом шагали двое, о чем-то беседуя. Его подопечным, насколько я мог понять, был высокий худощавый юноша со светлыми глазами и волосами. Настоящий граф, с некоторой завистью подумал я, глядя, как Стас заказывает себе и девушке выпивку. Пили они вместе. Я не находил себе места и одновременно не представлял, как можно прекратить это безобразие. Их напитки пахли крепко и мятно.
— Сейчас начнется? — нетерпеливо поинтересовалась успокоившаяся девушка, задумчиво водя по сочным губам бочком вишни, которую держала за черешок.
— Сейчас, Насть, сейчас, куда ты торопишься, — пробормотал в ответ Стас, и в это мгновение всюду погас свет. Прямой луч бил в сцену, на которой стоял высокий сияющий конферансье. И я разом почувствовал себя как в кабаре, куда меня как-то решил отвести друг.
— Достопочтенные дамы и господа! — громко выкрикнул мужчина, и все захлопали. Подождав, пока стихнет гул, он продолжил. — Мне приятно видеть вас здесь, хотя я, безусловно, скорблю о Матушке-императрице не меньше вашего. Но! Дело есть дело, и не будем отставать от намеченного графика. А сегодня у нас много интересного. Двое дюжих парней выкатили на сцену столик, покрытый тканью.
Начался аукцион. В торге ушли наборы марок, какие-то лекарства, назначения которых я не знал, шуршащие пакетики, трубки для курения, мундштуки, благовония. Я успокоился, уже не понимая, что по началу меня так беспокоило. Впрочем, спокойствие мое было недолгим.
— Последний лот, — замирающим от удовольствия голосом возвестил конферансье. Луч света сместился с него на пол. Там сидела, удобно и изящно расположившись, девушка в легкомысленном костюме, облегающем тело. Плечи и руки были открыты, вокруг пояса шли жесткие бирюзовые воланы, и ноги были стройными и тоже бирюзовыми.
— Красавица покладиста и очень, очень гибка, как и любой акробат.
Будто в подтверждение его слов циркачка легко поднялась на руки, перекувырнулась, выгнувшись дугой, и снова легла.
Я в ужасе смотрел то на конферансье, то на девушку, то на Стаса. Тем временем начался торг.
Спорили шумно, вскакивали, выкрикивали, в этом безобразии принял участие даже Стас. Он поднял руку, его ставку тут же перебили, а он пояснил укоряюще ущипнувшей его Настасье:
— Это дело принципа, знаешь. Сейчас за нее борется мой брат, — и он кивнул на подопечного Анатоля. И руки больше не поднимал.
Действительно, последними в сражении за девушку оказались подопечные Анатоля и Сергея. И если первый вскочил из-за стола и стучал по нему кулаком, то второй вальяжно расположился в глубоком кресле и выглядел расслабленным и довольным, будто победа уже у него в руках.
Так и вышло. Анатоль спокойно положил руку на плечо подопечного, сжал. Тот вздрогнул и не назвал очередную сумму, равную годовому бюджету небольшого города.
Подопечный Сергея (конферансье выкрикнул: Георгий Вяземский!) лениво поднялся, протянул конферансье подписанную от руки бумажку и поднял циркачку. Изящно поцеловал ее ладонь, прокрутил девушку вальсирующим движением под рукой, и обнял за талию, привлекая к себе. После чего он повернулся к зрителям его триумфа и произнес:
— Я буду первым, а после ее сможет взять всякий, кто захочет.
Я в ужасе замер.
Циркачка закинула ногу на пояс своего хозяина и отклонилась, становясь на мостик.
Настя поморщилась и попросила Стаса уйти. Тот отрицательно покачал головой, и девушка, вздохнув, ушла одна.
Увести Стаса не смог даже я. Пришлось наблюдать.
Но больше всего меня напугал и удивил хищный взгляд Сергея Грегоровича, которым он с видом победителя обводил нас. Посмотрев на меня, он кивнул и ухмыльнулся.
С тех пор прошло пять лет. За все это время мы виделись лишь однажды. Настя после ссоры со Стасом ушла, хлопнув дверью, а вместо нее появился запыхавшийся Осип.
— Ты что, бросил Павла? — это было первое, что я у него спросил после того, как мы не виделись почти год. Мне даже стало немного стыдно за это.
Осип посмотрел виновато, кивнул, и быстро принялся объяснять.
Отец Павла Никольского получил личное дворянство не более года назад. Но это не делало его сыновей дворянами, хоть и позволяло учиться в высших имперских учебных заведениях. Павел, юноша серьезный и трудолюбивый, все свое время посвящал учебе, а сверх того — порой работал, что делало его изгоем в глазах сверстников. И сегодня ему исполнилось двадцать.
Осип сбился и замолчал, густо покраснев. Я в чем-то разделял его стремление всем принести добро, но не смог не удивиться.
— К кому ты уже ходил? — строго спросил я; предстояло взять дело в свои руки.
— Анатоль и Саша придут. Сергею…может, в общем, ты скажешь сам?
Я кивнул, размышляя над тем, что делать дальше. Осип, сочтя это руководством к действию, смутился и умчался, будто только вспомнив, что ему нельзя оставлять подопечного одного.
Убедить Стаса было легко, и он уже мчался за подарком и Настей, когда мы с Сергеем пытались убедить Егора. Егор не хотел, кривил губы, мотал головой, отказывался вылезать из-под одеяла и одеваться. Не убедил его даже звонок с официальным приглашением. Но мы решили брать напором. Не убедил первый звонок, так за ним последовал второй, третий, пятый, десятый, и все от разных людей, пока, наконец, сергеев подопечный не выбрался из-под одеяла, спихнув на пол спящую циркачку, и, тихо ругаясь, направился собираться. С полки он прихватил золотые часы.
Я нашел Стаса быстро — он даже не успел себе ничего сломать без меня. Он держал в руках коробку с тортом, а под локоть ему щебетала Настя. Мир и порядок был восстановлен.
На Вяземского, шагнувшего к двери Павла, Стас глянул неприязненно, но уступил ему право нажать на кнопку звонка.
Открыл Павел, из-за его плеча довольно блестел глазами Осип. Его затея удалась. Павел выглядел спокойным, как человек, который устал удивляться. Он отступил вглубь коридора, приглашая нас пройти.