генералом и спасет Францию…
Увидев сына в окроваленной и разорванной во многих местах одежде, Летиция не на шутку испугалась. Но когда тот поведал ей о своих приключениях, она с трудом сдержалась, чтобы не отлупить его. Ему предстоял серьезный разговор с отцом, и, отложив наказание, она недовольно сказала:
— Приведи себя в порядок и приходи в столовую! С тобой хочет поговорить отец!
Через четверть часа одетый в нарядную красную рубашку Наполеоне появился в зале, отец ласково потрепал его по плечу и указал на стул. Мать села в углу, у окна.
— Тебе уже десять лет, Набули, — перешел к делу Карло, — и пора подумать о твоем будущем. Нам известно твое желание стать военным, и мы хотим отправить тебя во французскую военную школу…
Наполеоне изумленно уставился на отца. Неужели сбылась его мечта, и он станет военным? Но в следующее мгновение по его радостному лицу пробежала тень, и сдавленным голосом человека, у которого отнимают самое дорогое, он спросил:
— Значит, я должен буду оставить Корсику?
— Что делать, малыш? — развел руками Карло. — На Корсике нет военных школ… Впрочем, — на всякий случай добавил он, — если не хочешь, ты можешь остаться и стать юристом…
Наполеоне презрительно покачал головой.
— Так как? — испытующе взглянул на него Карло. — Поедешь?
— Да!
— Вот и прекрасно! — довольно улыбнулся Карло.
Говоря откровенно, он и сам был несказанно рад предстоящей поездке. Из Отена он собирался отправиться в Версаль, где министр финансов Неккер созывал представителей трех сословий, дабы к всеобщему удовольствию решить вопрос о налогах. Не смотря на свой асессорский оклад и членство во влиятельном дворянском «Совете двенадцати», Карло постоянно нуждался.
Причинами всех его бед были его непомерное расточительство и крах практически всех его начинаний. Заведенная с помощью французов школа шелководства не окупала расходов, солеварня не работала, и, дабы хоть как-то сводить концы с концами, он был вынужден закладыватьвиноградники.
И вот теперь, выбранный делегатом от корсиканского дворянства, он очень надеялся на то, что в обмен на свою лояльность французскому королю сумеет получить значительную компенсацию.
— Но прежде чем отправиться в школу, — снова заговорил Карло, — тебе придется провести несколько месяцев в Отене и в местной школе научиться говорить по-французски…
— Хорошо, — пожал плечами Наполеоне, — я выучу французский язык!
— А никто в этом и не сомневается! — улыбнулся отец.
— Когда я должен ехать?
— Через неделю… — вздохнула мать.
— Тогда все это время я не буду ходить в школу! — решительно произнес Наполеоне.
— Почему? — недовольно взглянула на него мать.
— Буду прощаться с Корсикой!
Летиция перевела взгляд на мужа, и тот, прекрасно зная, что все споры и тем более запреты бессмысленны, кивнул.
— Прощайся… — вздохнула она.
Все последующие дни мальчик уходил из дома с первыми лучами солнца и возвращался с его заходом. Он бродил по горам, спускался в ущелья и подолгу стоял на своей заветной скале, всматриваясь в горизонт с таким пристальным вниманием, словно пытался увидеть за ним неведомую ему страну.
Его постоянно мучили одни и те же мысли о том, как он уживется со своими завоевателями и не предаст ли он, уехав во Францию, самого себя, как это сделал его отец? Да и как можно служить французскому королю и в то же время оставаться корсиканским патриотом?
Размышляя над этими неразрешими для него вопросами, он потерял сон и аппетит, и Летиция с тревогой поглядывала на осунувшегся и постоянно мрачного сына.
Но однажды его осенило. А зачем ему верой и правдой служить какому-то там королю, когда у него была его Корсика! Он выучится, получит офицерское звание, вернется домой и тогда все узнают, на что он способен! А пока придется потерпеть…
Успокоив себя, Наполеоне часами бродил по острову и с такой жадностью вдыхал в себя пахнувший апельсинами и цветами родной воздух, словно хотел им надышаться на несколько лет вперед. И ему даже в голову не приходило то, что он заключил первый компромисс с собственной совестью, который, как известно, только в первый раз дается с трудом…
15 декабря 1778 года Карло с сыновьями и сводным братом своей жены, молодым Фешем, который должен был закончить свое образование в духовной семинарии Экса, покинул родной остров.
Вместе с Буонапарте ехал кузен Летиции, Аврелий Варезе, которого отенский епископ назначил субдьяконом. У всех на глазах были слезы, Жозеф разрыдался, и только Наполеон не проронил ни слезинки.
Когда шхуна вышла в открытое море, он прошел на корму и со скрещенными на груди руками простоял на ней до самого вечера, задумчиво глядя туда, где за игравшими белой пеной волнами осталась так любимая им родина…
Глава IV
В Оттен Карло приехал в двадцатых числах декабря. Местный колледж был училищем второго разряда, в котором детей готовили к дальнейшей учебе. Именно в нем будущему офицеру предстояло учиться французскому языку.
Юный корсиканский патриот вступил в совершенно новый для него мир, о существовании которого даже не подозревал. Его соплеменники продолжали жить в прошлом измерении.
Из их уст мальчик слышал угрозы и проклятия на голову угнетателей отчизны, и с первого дня своего пребывания в школе он чувствовал невольную антипатию к своим новым товарищам.
Он не понимал их шуток и игр, которые на Корсике так или иначе были связаны с патриотическими или военными событиями.
Что же касается его воспитания и образования, то здесь дело обстояло еще хуже. Он не знал ни единого слова по-франзцузски. Помимо итальянского языка, который он начал изучать в женской школе, его знания ограничивались отрывочными сведениями из Библии, арифметики и грамматики. В чем не было ничего странного, поскольку юного патриота куда больше интересовали рассказы его кормилицы, рыбаков и пастухов о священной войне за свободу.
Если говорить о воспитании нового ученика, то его попросту не было, и это был самый настоящий маленький дикарь со всеми вытекающими отсюда печальными последствиями. Однокашники сторонились диковатого и замкнутого в себе ученика.
Для многих французов корсиканцы и по сей день были подданными, и они не могли относиться к ним как к равным. Они ничего не знали ни о Корсике, ни об ее населении, и маленький представитель неизвестного и не почитаемого ими народа был для них чужим.
Итальянский акцент корсиканца, его странное имя, которое переводилось на французский язык как «Солома в носу», давали повод для насмешек.
Эти насмешки приводили Наполеоне в бешенство. Да что там насмешки! Одно слово «покоренные», которым товарищи называли корсиканцев, выводило его из себя. В ярости бросался он на обидчиков, и… своим неистовством вызывал у них еще большее веселье. Постепенно в Наполеоне развилось то самое недоверие к окружающим, от которого он не избавится никогда.
«Наполеон, — писал 30 июля 1833 года аббату Форьену в своем письме аббат Шардон, который обучал обоих Бонапартов в Отене французскому языку, — был в первое время своего пребывания в Отене ворчлив и меланхоличен. Он не играл ни с кем из своих сверстников и гулял один на дворе.
У него было много способностей, и учился он очень легко. Когда я давал ему уроки, он глядел на меня своими большими глазами, широко раскрыв рот; когда же я повторял ему только что сказанное, он не слушал. А когда я делал ему за это замечание, он отвечал холодно, почти повелительным тоном: „Я все это уже знаю“».
Так оно и было на самом деле. Юный корсиканец обладал прекрасной памятью и мог повторить за учителем почти слово в слово все, сказанное им.
Однажды кто-то из учеников заявил, что все корсиканцы трусы. Юный патриот в ярости накинулся на него.
— Если бы против одного корсиканца было хотя бы четверо французов, — в иступлении кричал он, — вам никогда бы не завоевать Корсики! Но вас было десять против одного!
Стараясь успокоить мальчика, Шардон примирительно сказал:
— Все так, Набули, и вам есть чем гордиться! Чего только стоит ваш славный генерал Паоли!
Мальчик мгновенно успокоился. В глазах его появилось какое-то одновременно восторженное и мечтательное выражение, и он мягко сказал:
— Да, это так, и я хотел бы стать таким же!
Жозеф относился ко всему проще. У него был мягкий, спокойный характер, он пропускал насмешки мимо ушей, никогда не ввязывался в драки и, в конце концов, мальчишки оставили его в покое.
Наполеон пробыл в Оттене около трех с половиной месяцев. Он научился довольно хорошо говорить по-французски. Его пребывание в школе обошлось в 111 франков, сумму довольно большую для Карло, который с помощью все того же Марбефа добился-таки вакансии для сына в Бриенне.
Карло пребывал на седьмом небе от радости, и понять его было можно: весьма стесненный в средствах, он избавлялся от забот о воспитании двух сыновей.
21 апреля 1779 года мальчик покинул колледж. В Оттене он оставлял Жозефа, «своего лучшего друга», как он впоследствии назвал его. Прощаясь с братом, Жозеф плакал горькими слезами, но глаза Наполеоне оставались сухими.
Всего одна единственная слезинка выкатилась из его глаз, но она означала значительно больше, чем все рыдания Жозефа. Привязанный всею душою к родине, он терял последний остаток живого воспоминания о доме.
Теперь у него не было никого, с кем он мог говорить на родном языке о родине, о семье и великом Паоли. Теперь он стал еще более одиноким, чем когда-либо, для него начиналась новая жизнь, которую он должен был вести с «врагами отечества».
Юный корсиканец благополучно выдержал экзамен по французскому языку. Несмотря на маленький рост и бледную внешность, его телосложение, которое надлежало иметь безукоризненным каждому принимаемому ученику, было признано удовлетворительным. Он был принят, и в конце апреля двери училища закрылись за ним на целых пять лет.