«Юность». Избранное. X. 1955-1965 — страница 43 из 48

Охотничий домик

Я листаю стихов своих томик,

Все привычно, знакомо давно.

Юность! Ты как охотничий

             домик.

До сих пор в нем не гаснет окно.

Вот в гуманность охоты

           поверив,

Веря в честность и совесть мою,

Подошли добродушные звери.

Никого я из них не убью!

Не существованье, а драка!

Друг мой, гончая прожитых лет,

Исцарапанная собака,

Заходи-ка ты в мой кабинет.

Сколько прожил я, жизнь

            сосчитает.

И какая мне помощь нужна?

Может, бабочки мне не хватает,

Может, мне не хватает слона?

Нелегка моей жизни дорога.

Сколько я километров прошел!..

И зайчишку и носорога

Пригласил я на письменный

             стол.

Старость — роскошь,

          а не отрепье,

Старость — юность усталых

             людей,

Поседевшее великолепье

Наших радостей, наших идей.

Может, руки мои не напишут

Очень нужные людям слова.

Все равно, пусть вселенная

             дышит.

Пусть деревья растут и трава.

Жизнь моя! Стал солидным я разве?

У тебя как мальчишка учусь.

Здравствуй, общества

          разнообразие,

Здравствуй, разнообразие

             чувств!

В больнице

Ну, на что рассчитывать еще-то?

Каждый день встречают, провожают…

Кажется, меня уже почетом,

Как селедку луком, окружают.

Неужели мы безмолвны будем,

Как в часы ночные учрежденье?

Может быть, уже не слышно людям

Позвоночного столба гуденье?

Черта с два, рассветы впереди!

Пусть мой пыл как будто остывает,

Все же сердце у меня в груди

Маленьким боксером проживает.

Разве мы проститься захотели,

Разве «Аллилуйя» мы споем.

Если все мои сосуды в теле

Красным переполнены вином.

Все мое со мною рядом, тут,

Мне молчать года не позволяют.

Воины с винтовками идут,

Матери с детишками гуляют.

И пускай рядами фонарей

Ночь несет дежурство над больницей,

Ну-ка, утро, наступай скорей,

Стань, мое окно, моей бойницей!

Апрель 1964 года.

Поиски героя

Казалось, в этой нищенской семье

Мечтать бы о каком-нибудь пирожном,

А у меня — другое на уме,

А я мечтал о чем-то невозможном.

И мне всегда казалось: Гулливер

Снял комнату плохую у соседки,

А Лизу бедную я провожаю в сквер

И с нею полночь провожу в беседке.

Казалось, я владетель всех высот,

Казалось, дети, как пророки, зорки,

Не мог я знать, что мой герой придет

В простой, обыкновенной гимнастерке.

Доверчивый ребенок не поймет.

Романтика подводит нас порою.

Не сабля и не меч, а пулемет —

Вот верный спутник моего героя.

И пусть уже прошло немало лет,

Но понемногу, как и все, старея,

Его прекрасный воинский билет

Я вижу в Третьяковской галерее.

Не Суриков его нарисовал,

(Что, может, тоже было бы неплохо).

Его нарисовал девятый вал,

Меня поднявший в уровень с эпохой.

Далекий мир за гранью облаков

Становится все менее огромным.

Мой пулеметчик Федя Чистяков,

Мой мальчик дорогой, тебя я помню, помню!

Я до сих пор живу не как-нибудь,

И я не стану жертвою забвенья.

Я голову кладу тебе на грудь,

Мне слышится твое сердцебиенье.

Герой найден

Мы научились точно козырять.

Ты на войне солдат, а не посредник,

А вот сейчас усердия не трать,

Я не майор, я просто собеседник.

Зима. Скрипит береза на ветру,

Мы веточку любую помнить будем.

Нет, ты не умер! Я скорей умру.

Мы оба не умрем! Так нужно людям!

Нет, мы не мертвые! На кой нам черт покой!

Наш путь не достижений, а исканий.

И пусть моей дрожащею рукой

Твой светлый профиль будет отчеканен.

Забыть я не хочу и не могу,

С тобой брожу по северным болотам,

И вижу снова я, как по врагу

Мальчишка русский водит пулеметом.

Внимание! Враг в тридцати шагах.

Не очень уж большое расстоянье.

Все воскресает, и в моих ушах,

Как выстрелы, трещат воспоминанья.

Как хочется немного помолчать,

Не говорить о прошлом и о смерти.

Но времени тяжелую печать

Увидел я на траурном конверте.

Не исчезает прошлое из глаз.

Пусть я не верю в вечную разлуку,

Я все же помню, как в последний раз

Пожал твою слабеющую руку…

Марк Сергеев

Я пристрастен!

Я пристрастен.

 И стать я другим не могу.

Стать другим —

 это тенью лежать на холодном

               снегу,

стать другим —

 это сердце в дрожащем зажать

               кулаке,

стать другим —

 это рябью пройти по реке.

Я пристрастен,

как реки к извечным своим берегам,

как деревья к земле,

как вершины к мохнатым снегам.

Я пристрастен к друзьям —

 их улыбки, что солнца во мгле,

я пристрастен к врагам,

 им бы лучше не жить на земле!

К добрым русским просторам —

 их сызмала знаю и чту,

и к ракете, в которой

 летит человек на борту,

и к багряным знаменам,

 наполненным ветром тугим,

я пристрастен!

 Иначе б

    я был не собой,

           а другим!

Лев Смирнов

Баллада о солдате

Встал солдат, как штык прямой,

На пороге…

Он с войны принес домой

Руки-ноги.

На подошвах у него

Грязь да глина

Из-под самого того

Разберлина.

Он устал… Ему бы лечь

В этом разе!

Он мешок солдатский с плеч

Скинул наземь.

На виске его седом

Бьется жилка.

На плече его крутом

Бьется жинка.

Первачи вокруг стоят

Лучших марок,

Пьет без роздыху солдат

Десять чарок.

И бросает, не доев.

Бок куриный

И ложится, охмелев.

На перины.

Шел солдат сквозь смертный лязг —

Было круто.

Не до бабьих было ласк

Мужику-то!

Слал с винтовкой всю войну,

С немцем бился…

Целовать свою жену

Разучился.

Говорит он: я люблю,

Недотрога!

Говорит он: я посплю

Хоть немного!

Эх, закончилась война

Мировая,

Жизнь пойдет теперь, жена,

Мировая!

Сани

По Карелии мчатся сани.

Люди, звери, с дороги прочь!

Мчатся сани, как в сказке, сами.

Две оглобли пронзают ночь.

Пронесутся — и нет ответа,

Только в волчьих глазах испуг.

Три шальных, три студеных ветра

Вожжи рвут из мужичьих рук.

Сосны валятся под полозья,

Белки молниями снуют,

И у старой тайги волосья

Дыбом — пепельные — встают.

Нечисть прячется в темных ярах

От волшебных, как ночь, коней.

А у тех, у шальных да ярых,

Звезды сыплются из ноздрей.

Образ детства, родной, тревожный,

Вдоль лесных пролетает вех.

На санях — стороной таежной —

Мчусь я в сказку из века в век.

Песен хочется колыбельных.

Только песен тех не слыхать.

Сосен хочется корабельных.

Только сосен тех не видать.

Серебристой покрыты мглою

Все тропинки и все пути.

Что-то в детстве забыто мною,

Не вернуть его, не найти.

Потому-то под небесами,

Расплескав на земле моря,

Мчатся сани, как в сказке, сами —

Память бешеная моя.

Сергей Смирнов

Это было на войне

Гаданью в наш серьезный век,

Конечно, мы не верим.

А я вот раз нашел ночлег —

Избушка, словно терем.

Хозяйка,

    женщина-душа.

Собой немолодая.

Достала карты не спеша:

— Давайте погадаю!

Даю согласие свое, —

Гадайте, мол, не жалко.

Гляжу с улыбкой на нее:

Война,

   а тут гадалка.

И карты говорят о том.

Что

 ждет меня дорога.

Большой марьяж,

Заветный дом

И дама-недотрога.

Что я добьюсь,

       чего хочу.

Стараньем и трудами,

Что буду жив

     и прикачу

К своей бубновой даме.

Уснул военный человек.

А утром:

— До свиданья,

Благодарю вас за ночлег,

За доброе гаданье!..

И я о нем не забывал

Под ливнем,

     под обстрелом.

Среди убитых наповал,

В снегу, как саван, белом.

За мной ходило по пятам

Прямое попаданье.

Но я хитрил:

Я падал там

И вспоминал гаданье.

Оно, как тайная броня.

Становится с годами.

Оно ведет,

     ведет меня

К моей

Бубновой даме.

И впереди,

     в дыму седом,

Та дама-недотрога,

Большой марьяж.

Заветный дом.

Далекая дорога!..

Калининский фронт, 1943 год.

Ярослав Смеляков