Рассказывал Федор о своевольстве стрельцов, о том, как повинились они за бунты свои, и отдан ныне Софьею Стрелецкий приказ в ведение Щегловитому. Потом, когда дьяк ушел в церковь, а учитель увел детей к себе во флигель, поделился с братом думами своими о бесполезности для России крымского похода, ибо коварны и жестоки татаровья, ненадежны гетманы и не женское это дело войны весть.
Отдохнув после обеда, занялись братья хозяйством. На мельнице побывали, в кузнице, на конюшне, оглядели огороды и поле. Никита Алексеевич сам, помогая Егору, перековал лошадей, поправил крыльцо. А потом вновь собрались во флигеле. И теперь уже оба брата вспоминали историю татищевского служивого рода.
Сам Федор Алексеевич был пожалован стольником у царицы Прасковьи Федоровны. В 1683 году был на военной службе в Троице-Сергиевом монастыре и в селе Павловском, как великие государи Иван и Петр изволили идти в Саввин монастырь. В эти годы разумность правительницы Софьи Алексеевны произвела доброе влияние на все дела российские. По Руси шло каменное строительство. Больше трех тысяч каменных домов выстроили в 80-е годы в Москве. Процветали торговые дела и предпринимательство крестьянское.
В обоих Чигиринских походах сражались Татищевы: Иван Михайлович, Федор Юрьевич, Андрей Юрьевич, Алексей Михайлович.
«Андрей Юрьевич Татищев. В 1659 годе был на службе вместо отца своего в Конотопском походе, в полку А. Н. Трубецкого; в 1678–1679 годах — в Чигиринских походах; в 1680 годе — в Путивльском походе в полку В. В. Голицына; в 1683-м — в Троицком походе».
«Яков Иванович Татищев. В 1641-м служил в Туле, в 1646-м — в Белегороде; в 1656 годе был в Рижском походе в полку царя Алексея Михайловича. А в 1665–1667 годах был на Воронеже воеводою. В 1671 годе ходил в Низовой поход в полку князя Юрия Алексеевича Долгорукого…»
«Яков Алексеевич Татищев. Во Псковских десяти я х значит году 1631-го в недорослях трех лет. До 1649 года значит по Пскову и был на службах в 1650-м в Новегороде в полку Ивана Никитича Хованского, в 1656 годе — в Глубоком, под Бресью и в Верховичах в полку Ивана Андреевича Хованского; под именем его написано: отпущен в Ярославль воеводою, а во 1665 годе написан в Московских дворянах и был в Великих Луках в полку окольничего и воеводы князя Петра Алексеевича Долгорукого. Значится по Пскову, по выбору, оклад ему 930 четвертей, и под именем его написано: в 1679 годе умре».
«Брат его Петр Алексеевич. Во Псковских десяти я х значит 1631 года в недорослях семи лет. А в 1649 годе написано: с прожиточных поместий и вотчины поместными и денежными окладами не верстаны, в том числе и он, Петр Татищев».
…За три года, что прожил в Боредках под Островом Никита Алексеевич с семьею, далеко не отлучаясь, родился у него и у Фетиньи Андреевны третий сын, Никифор. За три этих года немало событий пронеслось над Русью — близилась новая эпоха, и все это чувствовали. Закончился без пользы тяжкий крымский поход. Сослан был гетман украинский Самойлович и избран Мазепа. Юный Петр упрекал главнокомандующего Василия Голицына, который вскоре вновь неудачно выступил против хана крымского. В народе говорили о подкупе Голицына ханом. Софья, самодержавно правившая семь лет, замыслила убийство единокровного брата своего Петра. Еще прежде был дан ему яд, от которого страдал он многие годы. Петру приписывали намерение истребить православие. Но юный царь успел скрыться от убийц в ночь на 9 августа 1689 года в Троице-Сергиев монастырь. В течение одного лишь месяца Россия приняла Петра. Голицына сослали, бунтовавшие стрельцы покуда покаялись, Софью заключили в Новодевичий монастырь. 10 сентября в Москве царь Иоанн уступил брату все правление.
В том же году отправлены воеводами: в Кашин — Иван Юрьевич Татищев, в Торопец — Федор Алексеевич Татищев и в Бежецкий верх — Никита Алексеевич Татищев. В конце сентября 1689 года, перед отъездом к месту нового назначения, братья Никита и Федор направились в Михайловскую губу, чтобы предстать перед царицей Прасковьей Федоровной, с которой находились в свойстве: мачехой царицы была Анна Михайловна Татищева. Отец царицы Прасковьи Федоровны, жены Иоанна, Федор Салтыков, овдовев, женился вторично на дочери Михайлы Юрьевича Татищева.
Михайло Юрьевич был, пожалуй, единственным богатым человеком из служилого рода Татищевых. Все у него в жизни ладно складывалось вплоть до удачного замужества дочки. Стольником был он с малых лет, с 1636 года. Через десять лет служил он уже в Туле, в полках воеводы Якова Куденетовича Черкасского и Григория Семеновича Куракина, следующие два года — вместе с полком Куракина стоял в Ливнах. В 1655 году переведен в полк Никиты Ивановича Одоевского под Дубровною, а в 1661 году сражался в Губаревском походе в полку Юрия Алексеевича Долгорукого. Отмечен за смелость царем Алексеем Михайловичем во время похода царя на Яна Казимира. Помнят Михайлу Юрьевича в Севске и под Глуховом. И вот-вот быть ему боярином, первым в татищевском роду. Где только нет в северной Московии поместий, жалованных ему за службу. Богатые хоромы стоят в Дмитровском уезде, в селах Пятница-Берендеево и Никольское-Сверчки. И берет к себе в стольники царица Прасковья всех родичей свойственника.
Этой осенью, потеряв умершую во младенчестве долгожданную дочь, пережив все потрясения схватки Софьи и Петра, царица с дозволения супруга, царя Иоанна, поехала смотреть дворцовые села, ближние и дальние. Торжественно встреченная в Пскове, царица на два дни остановилась по пути в Москву в обширной вотчине Михайловская губа.
В слободе Тоболенец братья Никита и Федор Татищевы узнали, что царица остановилась в светелке, в братском корпусе Святогорского монастыря, и отправили посыльного доложить о своем прибытии. Сами, одетые в шитые серебром праздничные кафтаны, ждали у Афанасьевских ворот. Богат был монастырь, один из самых славных на Руси. Колокольный звон большой звонницы Успенского храма слышали по праздникам в Выборе и в Опочке, в Боредках и в Белье. Каменное кружево собора повторено в верхнем поясе каменной стены монастыря. Вся Синичья гора, увенчанная храмом, — в осеннем золоте лип. В лихую годину нашествия Стефана Батория, когда пал соседний старинный город Воронин, мужественно отбивший несколько приступов иноземных полчищ, стены Святогорья укрыли надежно и неприступно уцелевших защитников Воронима. Здесь отслужило молебен опочецкое стрелецкое войско и двинулось отсюда в 1663 году вызволять от поляков псковские города Невель и Себеж. Шли тогда в войсковом строю Яков Алексеевич да Михайло Юрьевич Татищевы…
Ворота отворились, и встречать прибывших вышел молодой стольник в таком же нарядном кафтане, что и на братьях.
— Государыня царица Прасковья Федоровна ждет вас у себя в палате, — произнес торжественно белокурый молодец, глядя поверх голов Федора и Никиты.
Однако вместо обычного поклона братья, переглянувшись, подошли поближе к встречавшему и хлопнули разом его по плечу.
— Ты что же, господин стольник, своих уж не признаешь? Аль на царских хлебах заелся? Не в родню, брат, — Татищевы во все века родством дорожили!
Молодец от неожиданности схватился было за саблю, да вдруг покраснел густо и застыл с виноватою улыбкою.
— Веди к царице, племянничек, — ободряюще проговорил Никита Алексеевич, входя первым в ворота монастырские.
Отца встретившего братьев Венедикта Татищева (а это был именно он) Алексея Михайловича, своего двоюродного брата, Никита Алексеевич знал еще по Чигиринским походам. После того командовал Алексей Михайлович гарнизоном стрелецким в Троице-Сергиевом монастыре, а ныне состоял в мастерских палатах Кремля московского судьею.
Лестница в светелку была прибрана и устлана ковром. Узкий ход наверх наполнялся светом множества свечей, уставленных в старинные медные светильники, ввинченные в стены. Венедикт, гремя саблею, пробежал вперед, отворил тяжелую, в железных полосах дверь. В маленькой чистенькой светелке, освещенной сквозь узорчатые слюдяные оконца ласковым осенним солнышком, стояла миловидная Прасковья Федоровна в накинутой на плечи собольей шубке. Длинные черные локоны свободно рассыпаны по плечам. К приезду царицы в светелке наскоро устроили камин, где тлели еще угольки, тонко позванивая. У старого киота, на лавках у стен, на столике и спинке походного трона — богато вышитые царскими знаками темные платы. Венедикт поклонился царице и встал у окна. Сбросили шапки и поклонились в ноги и братья Татищевы.
— Ну вот и вижу опять стольников наших славных Татищевых. Как поседел ты, Никита Алексеевич, а братец твой возмужал и похорошел. — Прасковья кокетливо выставила вперед мягкий сафьяновый башмачок, присев на краешек трона. — Тебе, Федор Алексеевич, ехать со мной. Хочу поглядеть Великие Луки, а оттоле ехать на Торопец и далее в Москву. Вот и поедешь до Тороппа в моем царском поезде.
Федор поклонился вновь, поблагодарил.
— Что дети твои, Никита Алексеевич, не пора ли их в мои стольники зачислять? Государь Иоанн Алексеевич говорить изволил, что-де давно не видит тебя в Москве. Однако службу твою помнит, и воеводство твое в Бежецком верху — его указ.
— Спасибо, государыня. — Никита Алексеевич смело глядел на царицу. Спросил: — А как здоровье его величества царя Петра?
При имени Петра царица улыбнулась.
— Братья государи всегда в дружбе пребывали, да вот здоровьем господь не равно их одарил. Хворает свет мой Иван Алексеевич, а ведь всего-то двадцать четвертый год ему. — Белоснежные тонкие пальцы царицы сотворили крестное знамение. — А Петр, как говорят в народе, и умом силен и топором крепок. Две недели тому явился во дворец с солдатами потешными да иноземцами — всех моих провидцев-богомольцев разогнали. Женили государя Петра, да царица Евдокия не удержит его возле себя, хоть и на сносях уже и наследника ждет.
— Каков край здешний Псковский показался государыне? — спросил Федор Алексеевич.
— Псков сам — град дивно чудный, богатый и обширный. Стогны просторны, улицы и дома богаты. Детинец могуч и благолепен церквами святыми. Как мне сказали, церковь псковская основана тут княгиней Ольгой.