Я раздраженно вздохнул, запуская пальцы в волосы:
– Да какая разница с кем? Нормально все, не парься.
Я все равно постоянно торчу в больнице. Даже если мне внезапно поплохеет, ничего страшного. Я не дождался, что ответит мама, и убежал по лестнице в комнату.
Но тут же пожалел. Почему не получается нормально общаться с родителями? Все время злюсь, когда они проявляют чрезмерную заботу. Мне никогда не стать таким, как Харуна.
Я открыл альбом, чтобы отвлечься. Но ничего толкового не вышло. Только извел листы, вырвал их и выбросил.
Накрылся плотно одеялом и закричал.
В понедельник я почувствовал себя неважно и не пошел в школу, остался лежать. В десять утра все еще не распахнул шторы и глядел в потолок.
Ни вчера, ни сегодня я не выходил из комнаты. Хотел повидать Харуну, но провалялся в постели с легкой температурой. Я тоже постепенно умирал. Наконец я поднялся, чтобы раздвинуть шторы. В глаза ударил свет раннего лета.
Я вяло переоделся и выбрался из комнаты.
– Акито, ты в школу? А завтрак? – забеспокоилась мама, когда увидела, что я переобуваюсь в прихожей.
– Не голодный.
– Ну хорошо… А обед? Я пока ничего не складывала: думала, ты сегодня не пойдешь.
– Куплю чего-нибудь.
– Ну ладно…
Я открыл входную дверь, даже не попрощавшись, и захлопнул ее, прежде чем успела это сделать мама.
Сел в автобус. Почти пустой. Вышел там же, где обычно, и поплелся в школу.
Но остановился на полпути. Развернулся и вернулся к остановке.
Не пойду сегодня на занятия. Вместо этого загляну к Харуне. Я сначала застыл на месте, а потом меня будто затянуло в автобус, который шел к больнице.
Я вышел на остановку раньше и завернул в цветочный магазин – вспомнил, что во время прошлого визита цветы уже подвяли.
– Какие гости! Здравствуйте. Сегодня опять герберы? – Продавщица мгновенно меня узнала.
– Да. Как в прошлый раз: пять штук разных цветов, пожалуйста.
– Разных цветов, поняла. Прогуливаете школу, чтобы наведаться в больницу? – спросила она с озорной улыбкой.
– Вроде того.
– У вас там, наверное, подруга?
– Да.
– Правда? Тогда держите еще один цветок в подарок, – обрадовалась женщина и приложила к букету розовую герберу.
– Ого. Спасибо большое.
Я заплатил как за пять цветов, забрал все шесть и уже собирался уходить, как вдруг продавщица добавила:
– Ах да! У букета гербер в зависимости от числа меняется и значение. Пять ничего особенного не значат. Шесть – «я от тебя без ума». – Женщина довольно улыбнулась.
– Правда? Ха-ха-ха, – как можно неискреннее рассмеялся я и ушел. Думал вернуть бесплатный цветок, но вряд ли Харуна знает такие тонкости, поэтому можно подарить и так.
С этими мыслями я дошагал до больницы. С самого утра я ничего не ел, и желудок уже сводило. Но аппетита тоже не чувствовал, и мысли о еде его не разжигали.
– Ой! Акито-кун, ты чего так рано? А как же школа?
Я натолкнулся на Харуну в коридоре.
Судя по альбому под мышкой, она рисовала в комнате отдыха, а теперь возвращалась к себе.
– Укороченный день, – не моргнув глазом соврал я.
– Мм.
И мы пошли в ее палату. Харуна села на койку, а я – на табуретку.
– Мама передала, что ты приходил. Прости, что опять все проспала.
– Да ничего. Лучше вот, держи: я еще цветов принес.
Я налил воду в опустевшую вазу и поставил туда букет. Продавщица сказала, что срезанные цветы держатся всего неделю. Думаю, прошлые цветы уже завяли.
– Они же герберами называются, правильно я помню? Спасибо. – Харуна забрала у меня вазу и залюбовалась шестью цветами. – Акито-кун, ты от меня без ума?
У меня сердце аж удар пропустило от вопроса, который с широкой улыбкой задала Харуна.
– Что? С чего ты взяла?
– Мама в университете подрабатывала в цветочном магазине. Она мне рассказала все о герберах. И что на языке цветов шесть гербер значат «я от тебя без ума».
– Ого. А я и не знал. Вот оно, значит, как. Забавно.
Я притворился, что понятия не имею, о чем это она. И затаил обиду, пусть и небольшую, на продавщицу.
– Мама тебе что-нибудь рассказывала? – спросила Харуна, ставя вазу на тумбочку.
– Что-нибудь – это что, например?
– Она сказала, вы о многом говорили, пока я спала. Вот хочу понять о чем.
– А, ну, например, об отце.
– Да?
Мне не нравилось, куда повернул разговор, поэтому поспешил сменить тему:
– И еще про Миуру-сан. Что это твоя лучшая подруга. Ты же наверняка хочешь с ней увидеться?
– Не знаю, – ответила Харуна и отвернулась.
– Хочешь, позову ее?
– Да нет, не надо.
– Почему?
Она задумалась секунд на двадцать. В воцарившейся тишине у меня громко заурчало в животе, и всю неловкость как ветром сдуло.
Харуна захихикала и смиренно призналась:
– Знаешь, в детстве я считала, что когда вырасту, то обязательно поправлюсь. Утешала себя, что надо просто потерпеть, и тогда я вылечусь, – здесь она ненадолго замолкла. – И тогда я отблагодарила бы родителей за все добро и побывала бы везде, где хотела, но не могла, и маму с папой взяла бы с собой. Но я больна неизлечимо. Я никогда не стану взрослой, потому что умру раньше. Мама мне рассказала, наверное… где-то за неделю до выпускного из средней школы.
Я сглотнул комок в горле. Наверное, ее маме очень нелегко далось это решение.
– Представляешь, какой шок. Узнала, что умираю. Раньше я терпела, но когда узнала, что никогда не вылечусь, в голове прямо зазвенело от пустоты. Мне стало все равно, и я даже на выпускной не пошла. Кажется, врачи с самого рождения говорили, что я долго не проживу.
Я не знал, что и сказать, даже не охнул и не угукнул из вежливости.
Харуна же продолжала:
– С мамой мы тогда ужасно поругались, и Ае-тян[18] я тоже наговорила гадостей. Так что не думаю, что она придет. – Харуна отвела глаза и выглядела совершенно несчастной.
– Так вот что случилось. Но, я думаю, если Миура-сан узнает, что тебе осталось недолго, то обязательно навестит, – наконец выдавил из себя я.
Но Харуна покачала головой:
– Не говори ей, пожалуйста. Не хочу, чтобы она за меня переживала. Нам обеим будет лучше, если мы больше не увидимся.
– Уверена? И не будешь жалеть? Это же твоя лучшая подруга. Я считаю, вам стоит обо всем честно поговорить.
То же самое касалось и меня. Собственные слова отдались в груди болью.
– Да нет, не надо, – повторила Харуна и умолкла.
Я, конечно, дал ей мудрый совет, а сам ни черта никому про болезнь не рассказал. В том числе и самой Харуне.
– Знаешь, – наконец нарушила молчание девушка, – я уже говорила, но я правда хочу поскорее умереть. И переродиться. Раз в этой жизни мне выпало столько боли, то в следующей наверняка повезет и мне достанется здоровый организм. Так что хватит. – На мгновение ее губы скривились в бледной и неловкой улыбке. – Прости, что завела такой мрачный разговор. Хочешь, телевизор включу?
Она нажала кнопку на пульте. Мы попали на новостной выпуск о старшекласснице, которая сбросилась с крыши. Харуна безразлично смотрела в экран, а я не представлял, что за мысли роятся у нее в голове.
Вечером я размышлял, что следовало ей сказать. «Нельзя думать о самоубийстве»? Но этот совет бумерангом прилетал и по мне, поэтому я не нашел в себе решимости его озвучить. Сам еще недавно искал, как легче уйти из жизни.
Я так ярко помнил одиночество и тоску в ее глазах, что сон совершенно не шел.
На следующий день я вновь отправился к Харуне. Только уже после уроков, которые честно отсидел от начала до конца.
– Хочу на крышу, – сказала она вдруг, прямо посреди разговора в палате.
Я несколько напрягся: она же не собирается оттуда прыгнуть? Но оказалось, что она частенько туда поднимается, чтобы развеяться.
На крыше разбили цветочные клумбы, от которых и в самом деле посветлело на душе. С нами тут отдыхало еще несколько пациентов и их родных. Некоторых в инвалидных креслах, видимо, вкатили сюда по пандусу.
– Правда тут хорошо? Это место – мой оазис. Хотела его тебе показать. Иногда я и здесь рисую, – гордо улыбнулась она.
– Правда. Сегодня еще и погода хорошая, вид отличный. Мне кажется, тут хорошо рисуется, – ответил я, и Харуна присела на свободную лавочку. Край крыши окружала высокая ограда, и я выдохнул с облегчением. Думаю, через него перемахнет разве что очень здоровый пациент.
– Отсюда еще закатом здорово любоваться. Зря альбом не прихватила.
Небо уже наливалось оранжевым.
– Хочешь, принесу?
– Да не надо.
Приятный ветерок красиво колыхал волосы Харуны. Мне казалось, что время здесь течет медленнее и спокойнее. Мне захотелось, чтобы солнце так и не село, а осталось висеть над горизонтом. Даже подумалось почему-то, что этот прекрасный закат исцелит мое сердце. Что за глупая мысль.
– Хорошо тебе, Акито-кун. Вся жизнь впереди.
– Неправда, – буркнул я.
– Правда, конечно. Проживи долго-долго за нас обоих.
Я не ответил. Харуна удивленно вскинула брови. Но больше ничего не добавила.
Я стал ездить к ней почти каждый день. Сразу после занятий уходил из класса и садился на автобус. Иногда даже сбегал с последнего урока. У меня никогда не было большой компании, поэтому я редко строил конкретные планы на выходные. Просыпался до полудня и сразу же ехал в больницу. Когда очередные герберы вяли, покупал новые, пять штучек, и относил подруге. Харуна, кажется, немного расстраивалась, что их не шесть.
Продавщица в магазине прозвала меня Герберой-куном. Похоже, она давала цветочные прозвища всем таким покупателям-однолюбам.
Как-то раз передо мной из магазина вышла девушка, и про нее продавщица весело сообщила:
– Это Лилия-сан.
– Надо же, – только и ответил я.
Иногда во время моих визитов Харуна спала. А я и не будил, потому что очевидно, что в такие дни она себя чувствовала хуже обычного.