Старичок побагровел:
-Ты что придуряешься, жми как следует! Тоже мне симулянт нашелся!
Игорь тихо сказал:
- Я просто боюсь сломать этот механизм.
Окружающие засмеялись
- Давай, жми, тут таких осторожных много было, а силомер до сих пор целый.
Ивашов вздохнул и сжал силомер, который утонул в его ладони. Там что-то заскрежетало. Когда он разжал руку, то в ладони лежал исковерканный прибор.
- Ты зачем силомер сломал! - закричал врач.
- Так вы сами сказали, что можно,- извиняющимся тоном сказал Игорь.
- Ну, и дела, богатырь у нас сегодня на комиссии, воскликнул доктор,- так, становую силу проверять не будем, а то ты, пожалуй, силомер из пола выдернешь.
Дальше все прошло без проблем, и вскоре Игорь сидел в компании своих сверстников и ожидал вызова на комиссию. Когда он вошел в трусах в большую комнату, там сидело несколько человек. Среди них единственными, кого он знал, был участковый Прохор Павлович, и доктор старичок, у которого он сломал силомер.
Сидевший в центре военный воскликнул:
- Это ты, что ли силомер сломал, силен, парень! Такие богатыри нашей армии нужны. Скажи ты комсомолец?
Ивашов немного замешкался, потом, спросил
- А кто такой комсомолец?
Наступила тишина, которая прервалась вопросом военного
- Парень, ты из какого медвежьего угла вылез, ты откуда будешь?
Тут в беседу вступил участковый, который стал объяснять членам комиссии сложившуюся ситуацию.
- Игорь, Игорь, - разочарованно сказал военный, -у тебя даже четырех классов образования нет, а я то хотел тебя на флот определить. Ты хоть писать умеешь.
- Да, - сказал Ивашов, - только очень плохо, но я быстро учусь.
Другой военный с гладко зачесанными назад волосами и нехорошим прищуром сказал:
- Товарищи, считаю, что этот призывник нуждается в дополнительной проверке. Предлагаю его пока оставить на сборном пункте и собрать всю информацию о нем.
Участковый сидел и злился:
- Вот блядь, как всегда начальство, встревает. Интересно где и у кого он информацию соберет. До жилья Вахрамея неделю по лесам добираться, и что там, мертвеца допрашивать?
Видимо, такие же мысли были и у других членов комиссии. Но они ничего не предлагали и смотрели на председателя.
В это время старый врач что-то шепнул на ухо соседу, тот удивленно поднял брови и тихо переспросил, но тонкий слух Ивашова вполне уловил слова:
-Что, серьезно, до колена?
-Ну не до колена, конечно, но я такого за годы работы еще не видел,- последовал ответ.
Через минуту комиссия потеряла всякую серьезность, и даже представитель НКВД, заулыбался.
- Гм, Игорь, ну-ка опусти трусы, - скомандовал председатель комиссии.
После чего вся мужская компания уставилась в пах призывника.
Мужики, улыбаясь, переглядывались, но по их глазам было видно, что ни один из них не отказался бы иметь такой же аппарат.
- Да, - наконец, высказал общее мнение Прохор Павлович, действительно, как в поговорке весь рост в корень ушел.
- Ну, что товарищи, - продолжил председатель комиссии,- учитывая, все услышанное и увиденное,- тут он усмехнулся, мы мобилизуем гражданина Ивашова Игоря Вахрамеевича 1922 года рождения в ряды Красной Армии. Будешь ты Игорь служить в пехоте, - обратился он к Ивашову и потом вопросительно поглядел на сотрудника НКВД.
Тот пожал плечами:
- У органов данных об антисоветской деятельности отца призывника нет. По сведениям из милиции сам он в политических и уголовных делах не замешан. Я не против, хотя запрос по инстанциям все же отправлю.
И вот недружным строем все, уже красноармейцы, в количестве четырнадцати человек недружным строем идут в баню райцентра, потому, как на скромном сборном пункте своего санпропускника нет. У каждого подмышкой сверток с бельем, все остальное, как сказал старшина, они получат после бани.
В бане первым делом все уселись в очередь в парикмахерскую. Когда очередь дошла до Ивашова, он спокойно уселся в кресло, вокруг которого обильно валялись состриженные волосы, и внимательно наблюдал, как преображается его лицо. После парикмахерской, сверкая лысыми головами, все отправились в мыльный зал, несмотря на робкие возражения, что они еще вчера мылись у себя дома.
Каждому был выдан кусочек хозяйственного мыла и лыковая мочалка, воняющая хлоркой.
Парни остаются парнями, поэтому в мыльне скоро было шумно, все болтали, терли друг другу спины, и только Ивашов оставался в одиночестве. Хотя ему тоже задавали вопросы, в основном, как он чувствует себя в людях, после того, как вышел из леса. Но он отвечал нехотя, и скоро его оставили в покое, хотя периодически с завистью косились на его достоинство.
Когда распаренные воины вышли из мыльного отделения, в раздевалке уже лежали тюки амуниции, со специфическим запахом, и стояли ряды сапог.
Старшина, сидевший рядом с этим добром, внимательно глядя на очередного красноармейца, говорил своему помощнику в застиранной до бела гимнастерке.
Так этому второй рост, этому третий. Когда же очередь дошла до Ивашова, старшина открыл рот, и ничего не сказал, так и несколько секунд держал его открытым.
- Ни хуя себе, так ты парень поперек себя шире! Где же я тебе форму подберу. Тебе первый рост полагается, а размер пятьдесят шестой. Вот японский городовой, заковыка!
В итоге, когда уже подстриженные налысо, отмывшиеся до блеска красноармейцы гордо шли по улице в своей еще непримятой форме, Ивашов также шел в форменных шароварах, сантиметров на пятнадцать снизу отрезанных бритвой. А вот гимнастерку он так и не надел и единственный шел в своей свитке, потому, как старшина, посмотрев на него в гимнастерке пятого роста, пробурчал:
- Ладно, до казармы иди в гражданке, там попросим тетку Варю, она гимнастерку перешьет. Не хуй народ на улице смешить.
И действительно, когда красноармейцы устраивались в казарме, небольшом одноэтажном здании с двумя десятками кроватей, в расположение вновь зашел старшина и вручил Ивашову перешитую гимнастерку.
- Однако с тобой будет хлопот, - сказал он,- что сапоги сорок шестого размера, что хэбэшка, хорошо у меня хоть такая нашлась, а вот шинель, не знаю, что и предпринять. Придется опять Варю уговаривать, - и старшина подкрутил рыжий с проседью ус.
Его зоркий глаз обратил вновь внимание на Ивашова уже на следующий день, утром, когда тот смолил здоровую самокрутку в курилке у входа в помещение.
- Послушай парень, у меня чувство, что для тебя казарма, как мать родная, такое ощущение, как будто ты в ней родился.
- Товарищ старшина, так у меня отец всю германскую войну прошел, он меня без матери, как солдата учил.
- А эвона что, - протянул старшина, - ты же без матери рос, а батя твой мог, мог, я кое-что я слыхал о нем. Хотя и лично не знал. Наверняка дня без лупцовки не проходило?
-Да, нет, он больше словами действовал, но иногда доставалось,- признался Игорь.
- Ну и хорошо, зато у тебя со службой проблем не будет.
Два дня продолжалась рутинная жизнь, строевая, изучение уставов, в ожидании, когда соберется достаточная команда, для отправки. На третий день сорок человек загрузились в теплушку, прицепленную к воинскому эшелону, следующему из Архангельска.
Лязг тормозов и резкое торможение заставило задумавшегося Игоря оторваться от своих мыслей. А его сослуживцы с криками "Воздух" выскакивали из вагонов. Когда он также выскочил на железнодорожную насыпь, большинство красноармейцев уже залегли в снегу, надеясь, что вражеская пуля их не достанет.
На платформах зенитчики лихорадочно вели огонь по двум пикирующим на состав самолетам.
- Мессеры, - крикнул кто-то из соседей. Один из приближающихся истребителей открыл огонь из пушки и по земле прошлись фонтанчики попаданий. Где-то раздался короткий вскрик.
Мессершмитт пролетел вдоль состава и взмыл вверх, готовясь зайти на второй круг. Зенитчики продолжали стрелять, но все также безуспешно.
Еще пару раз самолеты возвращались, и потом, видимо прикончив боезапас, улетели на запад.
Погибших было несколько человек и с десяток раненых. Под маты начальника эшелона убитые были похоронены тут же около насыпи, а раненых после оказании помощи перенесли в вагон, где ехал фельдшер.
Когда Ивашов с товарищами влезли в свою теплушку, то увидели в ее крыше несколько пробоин, а их чайник валялся на грязном полу с двумя сквозными дырками.
- Да, вовремя мы выпрыгнули,- громко произнес Фома, - еще чуть чуть-чуть и все.
- Чуть-чуть не считается,- мрачно ответил сержант, и улегся на нары, поезд уже набирал ход, и бегать по составу и искать целый чайник не представлялось возможным. Но емкость с водой осталась цела, поэтому на раскочегаренной печке скоро стояло несколько котелков, за которыми, в отличие от чайника, нужно было приглядывать. От резкого движения паровоза они могли запросто свалиться.
Игорь не пил чай. Он тоже улегся на нары, но сон не шел и он опять уплыл в воспоминания.
- Ингер, Ингер, пора домой, - раздавался крик мамы, в небольшом горном распадке. Но подросток не слышал, всего внимание было направлено на ящерицу. Огромная голубовато-серая тварь лежала на плоском камне и грелась в последних лучах закатного солнца. Его приятель Френцио осторожно заходил с другой стороны. Они медленно начали поднимать тяжелую сеть.
- Ах, вот вы где!- совсем близко раздался мамин голос,- спрятались бездельники!
Ящерица подняла голову и вмиг исчезла.
- Мама, ну зачем ты кричала, вот опять кроана убежала. Мы ее уже месяц поймать не можем,- обиженно завопил Ингер.
- Ничего с вашей кроаной не сделается, не поймаете сейчас, поймаете позже, все равно толку от нее нет. Даже есть их нельзя,- сказала мама,- давай руку, поднимайся, замерз вон весь, пока караулил свою ящерицу. пошли домой.
Они втроем пошли по узкой тропке, почти незаметной на каменистой почве, которая привела их к каменной стене. Мама сказала несколько слов и половина стены бесшумно открылась, оттуда пошел поток теплого воздуха, пахнущего йодом. Троица шагнула внутрь, и дверь также бесшумно закрылась. Но темноты в длинном узком тоннеле не было. Со всех сторон путь освещал фосфоресцирующий мох, от которого собственно и пахло йодом. И только под ногами оставалась темная полоса тропинки.