— И убиваете их.
— Не всегда… Только тех, кто не хочет вспоминать.
— Не хочет или не может?
— Для нас безразлично, отец.
— И вы хотите испытать это на мне?
— Если ты не захочешь говорить…
— Но я могу наговорить вам невесть чего.
— У нас есть средство проверить… Кое-что нам известно. Ложь не спасет тебя.
— От чего?
— От этого. — Борода кивнул на блестящий шар над головой старика.
— Вам никогда не приходило в головы, что старость надо уважать?.. Вы называете себя исследователями, но вы просто дикари…
— О каком уважении ты говоришь, отец? За что мы должны вас уважать? Вы лишили нас всего… И если уж говорить о дикости, вы — ваше поколение — сделали нас такими. А мы хотим вырваться из этого кошмара любой ценой! Понимаешь, любой… Ценой ваших признаний и даже… жизней!
— Вот вы давно поняли, что солнечные лучи убивают. Как вы это измените?
— Может и изменим, когда будем знать причину. Почему они стали смертоносными? Ведь раньше они не убивали.
— Раньше не убивали, верно… Раньше были благодеянием. Благодаря им на Земле появилась и расцвела жизнь…
— Ну так что же произошло?
— Этого, вероятно, никто из нас не знает и теперь уже не узнает никогда.
— А что ты сам думаешь об этом? Ты очень стар. Большая часть твоей жизни осталась там, за огненной чертой. Я готов поверить, что ты, как все, ничего не помнишь… Но разум твой еще не угас, и ты не можешь не думать о том, как все переменилось. И почему переменилось…
Старик сплел тонкие пальцы, подпер ими узкий худой подбородок и долго молчал, устремив неподвижный взгляд в дальний угол подземелья. Потом, словно очнувшись, резко дернул головой и заговорил:
— Твой вопрос свидетельствует о твоем уме — прости, я не знаю твоего имени…
— Мы зовем его Борода, — сказал Одноглазый. — Он единственный среди нас, у кого на подбородке и на щеках растут волосы.
— Единственный… это интересно… — пробормотал старик, словно обращаясь к самому себе. — Так вот, Борода, — продолжал он совсем другим голосом, отчетливым и твердым, — я действительно думал об этом, и не раз. И если тебя интересуют мои мысля, охотно поделюсь ими с тобой. Я не знаю, чем я занимался раньше, до «Огненной черты», как ты говоришь… Начав вторую жизнь под развалинами в долине, я нашел себе занятие — вероятно, новое, но тем не менее интересное и важное для меня: я стал изучать сны… Да-да, не удивляйтесь — сны… Свои сны, сны других людей, живущих рядом со мной. Я научился понимать сны, объяснять людям их значение… Если бы вы знали, какие иногда снятся интересные сны!
— Мне никогда ничего не снится, — сказал Борода.
— А я видел сон только раз, — добавил Одноглазый. — Мне приснилась женщина, злая и безобразная. Она преследовала меня, а я никак не мог убежать, и когда она настигла меня, я проснулся…
— А потом ты долго болел, не правда ли? — спросил старик, внимательно глядя на Одноглазого.
— Верно… Как ты узнал?
— Такой сон — часто признак близкой болезни.
— А если снов нет? — спросил Борода.
— Сны есть всегда, просто ты их сразу забываешь, как я и другие забыли то, что было до огненной черты.
— Ты, кажется, хотел рассказать нам, какие бывают сны.
— Да… Вот однажды мне приснилось поле — зеленое поле, густо заросшее влажной травой и цветами. Было раннее утро, и я бежал по этому полю. Никто не преследовал меня. Просто мне было легко и весело. Я бежал по росистой траве, и надо мной плыли легкие розовые облака. А потом взошло солнце, но не смертоносное, а ласковое… Его лучи только согревали и сушили одежду, влажную от росы…
— И что же означал этот сон? — хрипло спросил Борода.
— Вероятно, только то, что когда-то давно, задолго до огненной черты, я встречал солнечный рассвет на цветущем зеленом поле.
— А еще?
— Еще мне часто снится город. Большой город с очень высокими домами и узкими улицами. Нигде не видно развалин, а на перекрестках улиц кое-где маленькие площади, и на них среди камня правильные ряды деревьев и цветы… Много ярких цветов. И между цветами бьют к небу струи прозрачной воды, ярко сверкающие в лучах солнца…
— А люди?
— Да, и люди. Множество людей… Они спешат куда-то, не обращая внимания на цветы, водяные струи и солнце…
— Что же ты помнишь еще?
— Я не говорил, что помню. Это всего лишь сны.
— Которые ты умеешь толковать.
— Толковать — да… Но это не значит, что все так и было.
— Я перестаю понимать тебя, отец, — нахмурился Борода.
— Сои — лишь призрак, который возникает тут. — Старик коснулся пальцами головы. — Призрак воспоминания или того, что живет в тебе и самому тебе неведомо… Может, это только мечты, а в действительности ничего не было…
— Но огненная черта была.
— В сущности, и этого мы точно не знаем. Что-то переменилось в мире, в котором мы жили… Люди давно разучились понимать друг друга и даже самих себя. Вероятно, с этого и начались все несчастья.
— Значит, в том, что произошло, все-таки виноваты люди?
— Не знаю… Ты умеешь читать, Борода?
— Да… Но я знаю мало книг. Книги — такая редкость! Они сгорели первыми. А те, что чудом сохранились, пошли на топливо для костров немного позднее. Уцелевшие хотели выжить любой ценой…
— У себя в развалинах я собрал немного старых книг. В некоторых есть предсказания, что такое может произойти, если люди не одумаются.
— Предсказания?
— Да… Были люди, имевшие смелость предсказывать. Их называли фантастами.
— Расскажи об этих предсказаниях, отец.
— В одной книге то, что случилось, описано так, словно автор видел все это.
— Но эта книга?..
— Она написана очень давно — наверно, до моего рождения.
— Значит, они знали?
— Некоторые, наверно, догадывались.
— Ты слышишь, Одноглазый?
— Слышу, но можно ли верить? Где эта книга?
— Она хранится в развалинах. Обещаю отдать ее вам, если освободите меня.
— Слушай, Ботс!..
— Я не Ботс.
— Мы уже договорились, что ты Ботс. Мне нужна эта книга. Но кто поручится, что ты не обманешь?
— Ты должен мне поверить. У тебя нет иного выхода. Я оставлю книгу в условленном месте между развалинами и вашей горой. Завтра ночью ты возьмешь ее.
— Хорошо. Я верю… С заходом солнца освободи его, Одноглазый. Пусть наши парни проводят его и запомнят место, где он положит книгу. Я не буду больше утомлять тебя расспросами о снах, отец. Прощай! А пока отдохни у нас до наступления темноты.
— Что скажешь, Одноглазый? Ушел он?
— Нет… Он умер, Борода. Умер… не начав вспоминать.
— Ты… Ты посмел?
— Спокойно, Борода! Глупо было отпускать его так… Я хотел испытать его немного… Ведь я имел право! Я тоже исследователь, как мы все…
— Что ты наделал! Книга… Как мы достанем теперь его книгу?
— Книга могла оказаться такой же ложью, как и «президент Ботс». Он сказал, что его звали Стоб. Тот старик тоже обманул нас…
— Что ты наделал, Одноглазый!
— Только выполнил свою обязанность… Мы обязаны экспериментировать в поисках правды. Экспериментировать, а не верить на слово, как последнее время делаешь ты. Эксперимент оказался неудачным, вот и все. Еще один неудачный эксперимент. Но он последний, Борода.
— Последний?
— Да. Мы уходим. Все… Сегодня ночью. Я тебе говорил… Парни уже собрались. Решай, как ты? Но учти, теперь я командую…
— Он очень мучился?
— Не очень… Это случилось быстро. Он был слишком стар… Сразу начал бредить… Слова были бессмысленны. Впрочем, одна фраза показалась мне интересной, но он не закончил ее… Он вдруг вспомнил о тебе… Он сказал, что ты обманывал его, обещая свободу…
— Проклятие!
— Он решил так… Он сказал: этот, с бородой, который обманул, он, пожалуй, мог бы… Солнце не страшно для него… Всего три ночи пути…
— Три ночи? Но куда?
— Не знаю. Это были его последние слова. Больше я не разобрал ничего.
— Он бредил. Я такой же, как и вы все. Я вырос в подземельях… и никогда не выходил на солнце.
— А может, ты родился еще до огненной черты, за год-два?.. Почему только у тебя растет борода? Вдруг солнечные лучи не смертельны для тебя?
— Хочешь избавиться от меня таким способом? Не выйдет! — Борода усмехнулся. — Действительно ли он бредил так или ты придумал это сам — я не настолько глуп, чтобы поверить… Инстинкт подсказывает мне, что солнце гибельно. Я страшусь его лучей, как и все вы. И я не хочу умирать. Идите, как решили. Я остаюсь и попробую найти книгу, о которой он говорил.
— Подумай, Борода!
— Я уже подумал. Наши пути разошлись… Буду искать правду один.
— Это твое право. Но мне жаль, что ты оставляешь нас. И хоть ты обидел меня несправедливым подозрением, повторяю: я ничего не придумал. Старик произнес те слова, и я передал их тебе точно.
— Прощай!
— Прощай, Борода. Мы пойдем вдоль гор на север. Будем оставлять знаки, чтобы ты мог найти нас, если передумаешь.
— Я не передумаю.
Одноглазый направился к выходу, но, не дойдя до двери, вернулся.
— Вот, — сказал он, снова подходя к столу, за которым сидел Борода, — этот порошок — кофе… Его прислал тот старик в башмаках на меху. Опять похоже на обман… Порошок горький… Возьми его, если хочешь.
Одноглазый вынул из кармана кожаной куртки небольшую металлическую банку. Поставил ее на стол.
Борода не шевельнулся. Глаза его были устремлены в темноту поверх головы Одноглазого. Одноглазый потоптался у стола и молча вышел, тяжело ступая подкованными сапогами.
Три ночи подряд Борода пытался проникнуть в развалины, лежащие внизу в долине. Все было напрасно. Часть входов оказалась завалена, остальные тщательно охранялись. Из них доходил слабый свет, слышны были приглушенные голоса. На стук камня, выкатившегося из-под ног Бороды, просвистела стрела.
Электрические машины давали все меньше энергии. Светильники гасли один за другим. Надо было что-то делать.
На закате следующего дня, когда сол