И пусть по воде круги,
Живёт божество оккупаций —
Чёрные сапоги.
Да разве в солдатах дело?
(Чёток сапог стук!)
К чёрту солдатское тело —
Важен только каблук!
По городам и травам —
(Чёток шагов счёт!)
— Рррота! Ррравненье! Право-
е голенище — вперёд!!!
Кормёжку живым болванам?
(Чётко стучат шаги!)
По мраморам и тюльпанам
Без них пройдут сапоги,
Пройдут, протопают тяжко
(Чёток шагов счёт!),
А впереди — фуражка,
Покачиваясь, плывёт…
26.
ЕЩЁ ОДИН MOHOЛОГ ГAMЛЕТА
У ненависти и нежности
Ассоциация по смежности.
Два шага от приятеля до предателя,
Два шага от матери до мата…
Хорошо пустышке — взяла и спятила:
Нищая духом перед Временем нe виновата,
И хоть сорок тысяч братьев — все — прощай-прости!
А мне одному груз ненависти
Через века нести!
Врёшь, Время, врёшь, что ты разнообразно,
Что дни твои — смешенье разных красок!
Они похожи — как стена на стену,
Как "милый Гильденстерн" нa Розенкранца,
Как "милый Розенкранц" нa Гильденстерна…
Серые головы в сером логове.
Пирушки весёлые, пушки грохают,
Пляшет Элсинор, как шут гороховыйl
Полным полно Полониев!
Вот расплясалиcь, шуты-дилетанты!
Да как среди них затесались
Чёрным вороном — Йорик, и белой вороной — Гамлет?
В серых стенах веселье серое, и серое горе,
Даже небо и море — из серого камня!
Четвёртый век пляшет на сером фоне
Развесёлая пара в кривых зеркалах искусства!
Хоть бы башня, что ли, от этой пляски упала!
Грустно…
Легче — быть бунтарём.
Легче быть отшельником, если надо,
Чем в тигле души выплавлять равновесие Неба и Ада!
А как бы сейчас
Хотел я со всей этой сворой подраться!
Как Фортинбрас…
Но только — что толку
Тыкать шпагой в серый туман?
О, как бы сейчас
Хотел я впитать весь твой скепсис, Горацио,
О, как бы сейчас…
Самообман!
Эй, веселый могильщик!
Давай-ка подряд
Закапывать в землю башни и прочие тюремные здания.
Копай,
Пока твоя лопата не провалится в самый ад!
(шёпотом): А если — и т а м —
Дания?
27.
ВОДОПАДНОЕ
Разъезд Водопадный.
Ночное купанье.
В кипенье прибоя — людское кипенье,
В трусах проводник пробежал по вагону —
И дверь нараспашку, на воздух солёный:
Священная жажда вечерней прохлады —
Летят из вагонов людей водопады…
Купанье ночное в кипенье прибоя,
Кипенье людское под белой луною,
А рядом ущелье и мостик железный,
Башку задираешь и смотришь из бездны —
Ревёт белозубая пасть водопада,
Кидается в море как барс из засады,
И в скалы, в их самодовольство тупое
Вгрызаясь,
сшибается с пеной прибоя,
А ветер взвивает дыханье сырое
И радугой лунной дрожит над горою,
И люди охвачены пеной и жаждой.
А радуга?
Радугу видит не каждый…
С прибоем сражается вал водопада
И — пена на пену — кипит Илиада,
И катится вниз он, и взлёта не просит,
Песчинку к песчинке он горы уносит!
Незыблемость камня — пустая бравада:
Работа — в паденье,
Не надо парада!
Фонтанов безделье — подобие взлёта:
Лишь водопаденье свершает работу!
На брызги дробимся,
Годами, веками
Крушим по крупинке мы косность и камень,
Крушим незаметно, крушим неустанно —
Поэт, водопад — антиподы фонтана!
Стихами стихию крушим наудачу:
Столетья иные увидят отдачу!
А нам остаётся простое терпенье,
Мы дышим гаданьем, сомненьем и жаждой…
А пена?…
Но пена есть признак кипенья.
А радуга?
Радугу видит не каждый.
28.
Под влажным солнцем осени желтеет Летний Сад.
Беседуют философы под тихий листопад.
Ни шороха, ни голоса, и только с высоты
На мраморные головы планируют листы,
И паутинки осени над белизной висков
Усыпаны монетками осиновых листков.
О, мраморные личности, не схожие ни с кем!
Вы — тень от необычности миров, систем и схем.
Ничто вам вьюги жёлтые, дожди и холода,
Закатом обожжённые, вы знаете, когда,
Запахивая ватники и на ветру дрожа,
Вам будки деревянные наденут сторожа —
И вмиг исчезнет разница, и пропадёт лицо,
И серых досок равенство накроет мудрецов…
29.
В пустоте почерневших каналов
Ты искал отраженье своё,
Но дождливая ночь распинала
Неоправданное бытиё.
Словно ящеры, ждущие хлеба,
Гнулись чёрные краны к воде,
И вертелись то вправо, то влево,
Чтобы небо на шеи надеть.
А когда в глубину истязанья
Проникали живые слова,
То казалось, — взорвётся молчанье,
И сквозь город прорвётся трава…
Но дворцы были сонны и слепы,
Ты напрасно им в очи глядел.
И гранит, почерневший от гнева,
Напрягая как трещины нервы,
Промолчал и собой овладел.
30.
В асфальтовом небе шуршащие листья,
В осиновых просеках, жёлтых по-лисьи,
Да жёлтая стрелка гласит "Переход"…
Куда он из лета меня приведёт?
За синие рельсы, в проспекты осенние,
По сонным аллеям Лесной Академии,
В Ланское шоссе, чтоб оно, как назло,
На Чёрную речку меня привело.
Там листья, чуть звякнув по бронзе, устало,
Желтея ложатся вокруг пьедестала,
А рядом — скамейки;
А рядом — черно:
На месте дуэли — дуэль в домино.
И жёлтые лица на месте дуэли
Как жёлтые листья поэта обсели,
Шуршат, словно жёлтые сплетни придворных…
— На Чёрную речку!
… А сколько их, чёрных?
31.
Чёрные сучья, белые стены.
Мимо решёток сада
Белой позёмкой улицу стелет
Снежная серенада.
В мире двухцветном,
В мире без красок,
В этом февральском мире
Без остановки автобус тряский
Проходит мимо.
Фары ослепли.
Снег, для чего ты —
В лица молчащих, милых…?
Вьюга любви подхватит кого-то
В этом февральском мире.
Ах, не шутите с белой погодой
Чёрными вечерами —
В мире двухцветном азартный город
В чёт-нечет играет с вами:
Любит — не любит,
Решают разом,
Бесповоротно, мигом…
Как в старом фильме — только две краски
В этом февральском мире.
32.
ЗЕЛЁНЫЙ ЛУЧ
(Р а з г о в о р)
— Послушай, а может быть это зря?
— Что?
— Неожиданно брошенный город,
брошенные дела, по совести говоря…
— Молчи! Там светились в ночи озёра,
озёра, похожие на моря!
— Ты и вправду жаждал полумрака кают,
от всего и от всех закрыться мечтал…?
— Да нет, до отплытья за пять минут
я и сам ничего не знал…
— Но… послушай, когда ты взбежал по трапу,
она была рядом с тобой?
— Да…
— Наверно она стояла у борта,
и волосы свешивались над водой…
— Очень тёмной была вода…
— А там на озёрах русалки поют?
— Поют…
— Но были так плотно задёрнуты занавески
в квадратных окнах кают,
что мы не слышали, как русалки поют
на островках, меж лобастых круч…
— А правда — люди там и боятся, и ждут,
что вспыхнет Зелёный Луч?
— Да…
— Луч был тонкий?
— Зелёный и тонкий — цвета просвеченного листа…
— А ветер?
— Что ветер?
Он валялся в забытых шезлонгах,
когда палуба была предрассветно пуста,
Когда над самым флагом кормовым
сносило узкий дым,
И плащ срывало у неё с плеча…
— Но перед рассветом так холодно на палубе!
— А рассвет — как поворот ключа!
— Но когда вы разговаривали там, на палубе…
— Тот, кто говорит — не увидит Луча!
— Да зачем тебе этот Зелёный Луч?
— Не знаю…
Лучше не мучь
меня вопросами…
Говорят,
что это — Меч, а не Луч.
Его называют Мечом Голода…
— Ну нет — он зовётся иначе.
— Но его называют Мечом Голода…
— Нет, это — Луч Удачи:
Моряки говорят, что всё нипочём
кораблю, который пройдёт под Зелёным Лучом!
— А поморы твердят, что не будет улова
тем, кто прошёл под Зелёным Лучом,
Что карбасы пустыми вернутся, и снова
уйдут…
— Да о чём ты?..
— О чём?
— Ах да — его действительно называют мечом:
Мечом Голода, и чем зеленей, тем злей…
— Но зелёное не сулит голода!
А если по ней???
По ее глазам, по её плечам.
А впрочем, не верю никаким лучам:
Я видел сосны и валуны
едва ли выше волны,
Я видел воду! И где-то за ней —
плоский, как блин, один
Островок деревянных церквей…
— Ты в них входил?
— Входил.
— С ней?
— . . .!
Мудро пусты,
Лесисто пусты
Северные скиты,
Узкий, как лезвие, свет из окон,
И никаких икон,
И никаких алтарей внутри,
И никаких колец.
И в щели — звёзды, как фонари,
И совсем не зелёный лес ночью…
— Ну а Зелёный Луч?
— Неважно, лучше не мучь…
— Так его называют Мечом Голода?
— Нет, нет — совсем иначе…
— Но его называют Мечом Голода!
— Нет, это — Луч Удачи!
— Так правы моряки?
— Не знаю… молчи.
— Или правы поморы?
— Не знаю… молчи!
Только мне никогда не найти ключи
от всего, что было в озёрной ночи,
от рассвета, от этих округлых рук,
от горизонта, замкнувшего круг,
от пенья русалок, от тесных кают,
от ветров, что в борах над скитами поют,
И оттого, что удача всегда
почти то же самое, что беда…
И ещё — никогда не найти мне ключей