А чтоб вступать со мною в спор —
На это есть иные лица:
В "евангелисты" не годится
Фанатик, честный, как топор,
На это есть иные лица,
Их я не видел до сих пор…
7.
Не виноватые ни в чём
Вполне порядочные люди
Об идолах бесспорно судят:
"Не виноватые ни в чём…"
Кто ж, спутав жертву с палачом,
Приносит головы — на блюде! -
Не виноватые ни в чём?
Вполне порядочные люди.
8.
Молитесь идолам, столицы,
Не виноватые ни в чём:
Царь сам не служит палачом.
Молитесь идолам: столицы
Зубами щёлкают. Границы
Приказывают кирпичом:
Молитесь идолам Столицы,
Не виноватые ни в чём!
42.
БАКИНСКАЯ БУХТА
Auf die Berge will Ich steigen,
Lachend auf euch niederschauen
H. Heine
Тут бродячих собак под навесом полно,
И морская вода попадает в вино,
На дюралевых ножках, как на сваях, столы,
И читает стихи мне Ага Лачанлы.
И звучит надо мной ритм газели двойной,
И я слышу, что он — в самом деле двойной,
А его повторяют каспийский прибой
И закат, оттенённый персидскою хной.
И не-правдо-подобно-восточной стеной
Дворец ширван-шахов торчит за спиной…
Этот берег стихов чем-то душу томит,
С ним когда-то на ты говорил Низами.
И хоть здесь лишь в стихах ты найдёшь соловья,
И ни дня не бывает без ветра, но я —
Злостный враг буколических бредней Руссо —
Если жизнь обернётся такой полосой,
Что тошнить меня станет от всех корректур,
От почирканных зеброобразно страниц,
От критических морд и начальственных лиц,
Этих, чей карандаш по стихам — как Тимур,
Трупы слов оставляет и яростных птиц
На полях — чтоб в мозгах был налажен ажур,
Если тошно мне станет от серых фигур,
От солидных очков, от ладоней-мокриц,
От ровесников лысых и крашеных дур,
Изрекающих плохо срифмованный вздор,
Опускающих с хлопаньем шторки ресниц,
После взглядов, пронзительных, как фотоблиц —
Гейне в горы грозился,-
ну а я уж сбегу
Под изодранный тент на морском берегу.
1965 г.
43.
Костры у моря — цветы бессонных.
Со струн гитарных плывёт цыганщина,
Над старым портом, по волнам тёплым,
Над тесной грудой причалов тёмных,
Всё время что-то переиначивая…
Девчонка палкой в огне мешает,
А над кострами прожектор шарит,
Но мягко светятся, с ним не споря,
Сквозь синий конус костры у моря.
В забывшем шёпот моторном мире
Дал берег место наивной лире,
И раздробился вновь пожар истории
На одинокие костры у моря…
Костры у моря с их тихим дымом,
Опять цыганским несёт интимом,
И никуда теперь не деваться
От звёзд, спустившихся до акаций,
От шума листьев по камню лестниц,
От звуков низких чуть слышной песни,
От полушёпота в разговоре,
От неизбежных костров у моря.
44.
А меня никто не провожает.
Только там, как лик святой бледна,
На платформе женщина чужая
В раме ослеплённого окна.
Вниз прямые волосы пролиты,
А за ними солнце, словно нимб.
То чужие боги ждут молитвы,
Но не время поклоняться им.
Длинноглазая, не жди моленья,
Лик иконный, не гляди в стекло —
Ждал я в нём не твоего явленья,
Только чуда не произошло.
45.
ГОЛОСА ДВУХ БАЗАРОВ
ЕРЕВАН:
"Салаты-шпинаты, чеснок и киндза,
Берите, чего пожелают глаза!
Хватайте петрушку, укроп и рейхан:
Баран без приправы — совсем не баран!
Скорее открой мне окошко, мой свет,
Я дам тебе лучший на свете букет!
Что розы-мимозы, зачем нам бульвар?
Нет в городе места важней, чем базар!
На свете прекраснее зелени нет,
Кто ею торгует, живёт двести лет,
А если умру, положите мне в гроб
Рейхан и петрушку, киндзу и укроп!"
РИМ:
Ночная ярмарка в Трастевере,
и мостовые, как паркеты…
"Синьор, кто может жить на севере?
Синьор, отведайте поркетты!"
Поркетта разлеглась кокетливо,
и хоть оскал её коварен, но —
Она свинья Она приветлива.
Она на вертеле зажарена…
46.
КОЛХИДА
В причудливых сумерках чёрным рисунком
Нависли третичные сосны Пицунды.
Им столько веков, что в сравнении с ними
Медея — совсем современное имя!
Курортники шумно уходят на ужин,
И море пустеет — пусть им будет хуже:
Да чёрта ль им в том, что для дерзостной кражи
"Арго" швартовался у этого пляжа,
Что эти же сосны глядели, балдея,
На ту, что была твоей тёзкой, Медея!
А ты, кахетинка, скажи мне, какими
Судьбами — такое античное имя?
Его мои дальние предки слыхали,
Да буйволы те, что когда-то пахали
Кирпичную почву под зубы дракона,
Огонь выдыхая на панцирь Язона.
Вон этого древнего пламени блёстка —
От низкой луны водяная полоска,
Да только вот мне золотого руна —
Не на…
И вовсе тебя похищать мне не надо.
Ну, что ты сидишь?. . . . . .
. . . . . . . . . . . . .
Качаюсь на лунной дорожке в воде я,
И камушки в воду кидает Медея,
И светятся над аргонавтом без судна
Аргоны двадцатиэтажной Пицунды.
47.
К. Грушвицкой
В безоблачности, над гранитной крепостью,
Над клетками дворов,
Летящий ангел пойман в перекрестье
Прожекторов.
Распахнутые судорожно крылья
Внутри креста,
И ангел бьётся на булавке шпиля,
И ночь — пуста…
Молчи и слушай, если ты крылатый,
Как до утра
Ещё трубит тревогу ангел, взятый
В прожектора.
48.
Ф. Шушковской
В этом торчащем и многоэтажном
Хаосе книг, электричек и встреч
Вдруг промелькнёт неизбывная жажда
Несберегаемое сберечь.
В городе тёплом, спешащем и мокром,
В городе, мчащемся наперекос,
Рыжие, молча не движутся окна
Цвета твоих волос,
Рыжие молча хихикают окна,
Всё растеряв, что хранили всерьёз.
Не сбережёшь… Так не надо быть страусом,
Прямо в глаза, словно в окна взглянуть!
Что мне за дело — мы правы, не правы ли?
Мне б только рёбра успеть застегнуть.
Март 1973 г.
49.
Из варяг в греки — звоните:
Пути нет.
Но и телефонные нити
В паутине.
Как ладьям, где у реки — ни волока?
Пути нет,
Только провода, сволочи, -
По плотине.
В тряпки парус выкинул,
Сломал весло.
Неуютно викингу:
"Херсонес, алло!"
"Не туда попал ты!" —
Кричит век.
Мокрые асфальты
Вместо рек…
"Наберите снова!"
…Где там челнам —
Не пройти и слову
От вас к нам…
Облака навалены
На провода.
"Не туда попали вы!"
— Не т о г д а…
1971 г.
50.
ОПРИЧНИНА
(Цикл из шести обрывков истории,
которая, как известно, повторяется…)
Павлу Антокольскому
"И нет ничего нового под солнцем…"
Экклезиаст
1.
ОПРИЧНИКИ ЕДУТ
За Москва-рекою зарева
Вдалеке.
Скачут люди государевы
Налегке, налегке,
Только филин где-то ухает,
Конь храпит, конь храпит,
Только глина тяжко плюхает
От копыт, от копыт.
Пляшут тени в свете месяца
На Руси,
А за заборами-то крестятся:
"Пронеси, пронеси!"
Ох и страшен вид их праздничный
В час ночной!
Ну, авось на этот раз ещё
Не за мной, не за мной!
(Память — пятна факельные вдоль Москва-реки,
Мотоциклы фарами прощупывают потолки…)
На запор ворота добрые
От греха —
Ну а вдруг, как пустят огнивом
Петуха, петуха?!
Их начальник смотрит радостно
На разбой, на пожар.
А ведь он, опричник Вяземский,
Из бояр!
Верно, всё именье начисто
Прогулял, прокутил,
Что в опричное палачество
Поступил!
Над попоною богатою
У седла —
Пёсья голова косматая
И метла, и метла:
Чтоб измену чуял скверную
Аки пёс,
Чтоб царю Ивану верную
Службу нёс.
Память — копоть факельная да звериный страх:
Мотоциклы фарами шарят в мозгах
Справедливо ли, облыжно ли —
Всех мети, грех — не грех!
А какой злодей из книжников —
Паче всех, паче всех!
Хоть боярин, не боярин ты —
Виноват? Виноват!
Православный ли, татарин ты —
Всем подряд, всем подряд
И хоромы будут дадены,
И земля, и земля:
Два столба, что с перекладиной,
Да петля.
Память — пепел факельный, да вороний грай.
Мотоциклы — фарами: "вот вам — дорога в рай…"
2.
АНДРЕЙ КУРБСКИЙ У ЕГУМЕНА КОРНИЛИЯ
…К ночи прибыл в Печоры Курбский.
Вот и город последний русский.
И князю сказал егумен:
"Мудр ты, княже, да неразумен:
Хоть и грозен Иван Васильич,
Только он ведь не вся Россия!
У России широки плечи,
А Иван, он как мы — не вечен.
Ведь помрёт — быть великой смуте:
Не управиться псу-Малюте.
Рубят лес, да топор-то ржавый!
Разве страхом сдержать державу?
Там тебе, князь, велел постель я…"
И отправился Курбский в келью,
И задумался Курбский крепко:
"Лес-то рубят, да я — не щепка:
Под топором закрыть глаза мне —