Мотоциклист мелькнёт размыто,
И рыжим пластиком прикрыта
Физиономия-балык.
Лиловых выхлопов парик…
Но что там, — стрижено ли, брито?
Он за рулём, или Лолита?
Мотоциклетный шлем безлик.
Свирепый двухколёсный бык
Рога в закат воткнёт, как пики,
И тонут в мёртвом, злобном рыке
Мольбы вечерних базилик.
Стекло швырнёт мгновенный блик,
И окна станут множить блики…
Столбы, дорога, век, — безлики,
Мотоциклетный шлем безлик.
А мы как прежде — чик-чирик,
Сидим в своей стеклянной Трое,
Но будет действие второе,
И Шлиман сроет Гиссарлык;
Раскопщики подымут крик,
Когда он что-то там отроет —
Ахиллов шлем? Да нет, пустое:
Мотоциклетный шлем безлик…
Что тут поделаешь, старик?
Ты ошибёшься непременно,
Ну, кто Парис, а кто Елена?
Мотоциклетный шлем безлик.
60.
СНЕГ В ПАРИЖЕ
М. Розановой-Синявской
Ночным десантом, саранчой,
Над каждой лужей,
Над Эйфелевой каланчой, над углем кружев,
На зеркала, на фонари в ночи речистой,
Белея падали в Париж
Парашютисты,
И возле каждого кафе
Заложниц брали,
В чертовок превращая фей, чтобы не врали…
Снег предлагал антистриптиз,
Привычки руша,
Ломился чистотою риз
В чужие души.
Он верил только сам себе —
О, как бесстыже
Хозяйничал в чужой судьбе
Тот снег в Париже!
Рябил чернильный сон воды,
Бродил садами,
Морозил груди и зады в кинорекламе,
Как пьяный гангстер ослеплял автомобили,
Химерам пасти залеплял, чтобы не выли…
Хоть час — да мой! Хоть до зари грязь будет белой!
И старым липам в Тюильри причёски делал.
Людовик, бронзовый старик, не веря в утро,
Надменно пудрил свой парик неверной пудрой,
А завтра — завтра хоть потоп
Всё к чёрту слижет,
Зато сегодня он…
Зато…
Он — снег в Париже!
Снег, сотрясатель бытия афиш и спален,
Он был мой брат,
Он был как я, парадоксален,
Как знак 13 на часах,
Как в Ницце — лыжи,
Как хиппи в Муромских лесах,
Как… снег в Париже.
61.
Три обезьяньих божества
Прикованы к одной цепи.
В ночи, когда молчит трава,
Смотри — на цепь не наступи!
Они висят к стене спиной.
Вот этот глух, а этот слеп,
А этот нем. А за стеной —
Мир гулок, светел и нелеп…
Лес шевелился, как вампир,
Река брела своей тропой,
Глухой глядел сквозь чёрный мир,
И слушал тишину слепой,
Их деревянный мир был пуст,
Но было что-то вне его…
И не отняв руки от уст,
Молчало третье божество.
И только цепь была виной,
Что этот глух, а этот слеп,
А этот нем, а за стеной
Мир гулок, светел и нелеп.
Но лопнула однажды цепь —
Немой по-прежнему молчал,
И только тот, который слеп,
В ночи от ужаса кричал,
Но не слыхал его глухой,
И тихо плакал третий бог:
Он — зрячий, чуткий, но немой —
Всё знал, и высказать не мог…
62.
ФУГА
Памяти А. Галича
А скрипка вопит в переходах метро,
Играет венгерку мальчишка лохматый,
И в шапку — чуть брякнув — то зло, то добро,
То смерть, то любовь, то взгляд виноватый.
И плачет смычок в лабиринтах подземки,
О чём-то никчёмном ещё беспокоясь,
Когда по кольцу, пяля жёлтые зенки,
Забыв остановки, — взбесившийся поезд…
И каждые, каждые сорок минут
Вся серия станций опять повторится,
Всё в том же порядке, те самые лица,
И те же стоп-краны бессмысленно рвут;
Кольцо — без концов. Состраданье — старо.
Ни улиц, ни смеха, ни ветра, ни горя —
Есть просто взбесившийся поезд метро
И вовсе за ним никаких аллегорий.
И скрипка вопит в переходах метро,
Вопит, как болотные выпи в России.
Не жилы воловьи, а нервы людские
Кричат, как расплавленное серебро!
Тот белый смычок в перехлёстах реклам
Их наглого крика и мельче, и тише —
Тебя не раздавят, но и… не услышат,
Хоть руку смычком распили пополам!
А поезд несётся всё тем же маршрутом,
И некому — стрелку… Ну, хоть бы в тупик!
И кто-то не хочет, а кто-то привык,
И плечи одеты, и души обуты.
Там, сверху, — дома, магазины, бюро…
Где — сверху? Нет верха: там тоже подполье.
Ты свыкся, ты смялся с навязанной ролью.
А скрипка вопит в переходах метро!
О, нет, не устанут цыганские струны,
Корявые луны и ветер ничей!
В афишном удушье бессмысленно юны
Лесные перуны басовых ключей,
И пляшет на кафелях ломаный свет
Под смешанный запах дождя и камелий,
Резины горелой, порубленных елей,
Дерьма и Диора, блядей и газет…
А там минотавра железная выя
Нам в души гудит, как в пустое ведро,
А люди всё мимо спешат, как живые,
А скрипка вопит в переходах метро
О тех, кто засунут в летящий без цели
Скрежещущий поезд, кружащийся век,
Которым не метры, а сотни парсек
До каждой мелькающей лампы в тоннеле…
А скрипка вопит в переходах метро.
Не струны так рвут — парашютные стропы,
Так болью в подполье, в пещеру циклопа,
Вываливается живое нутро.
Не струны так рвут, а рубаху враспах,
Не жилка смычковая — нож гильотины!
Так лопаются при пожаре картины,
Так сам над собой измывается страх…
Но — прёт минотавр. Состраданье — старо.
Рубильники ржавы. Вагоны — по кругу.
В подполье Европы — железную фугу!
А скрипка царапает своды метро…
Париж, 20 декабря 1977.
63.
КИТЕЖ
1.
Скрипела степь немазанною тучей,
Свистела плеть,
И в мёртвом лунном холоде над кручей
Блестела медь…
И Китеж, может быть, один на свете,
Почуя ад,
Сквозь гул копыт и сквозь восточный ветер
Гудел в набат.
Летел сигнал о срочном погруженье
Со всех антенн,
Но сонный мир остался без движенья,
Без перемен…
До волдырей верёвкой колокольной
Я руки стёр,
Но мир еще молчал самодовольно —
А срок истёк.
И словно рубки, рубленые башни,
Помедлив миг,
В сомкнувшейся воде сверкнули страшно
Под чей-то крик,
И падало тяжёлой тучи тело
На сонный мир,
Как на скелеты звонниц опустелых
Вороний клир…
2.
По камням, по прибрежным ракитам прошуршал суховей,
По корням простучали копыта азиатских коней.
Простучали со свистом и смехом, и заглохли в ночи…
Если боль откликается эхом — что ж, теперь уж молчи!
За околицу выдь осторожно, сон рабов не нарушь
Веткой хрустнувшей, стуком тревожным опадающих груш…
А ведь били в било вести
о майданнике злом,
А ведь было, было место
у меня за седлом!…
…В твоём тереме темно,
Не поёт веретено,
Золотое шитьё
на скамье лежит,
А кровавый закат
на стене дрожит…
Твои ражие, пригожие брательники —
Кто в стремянные к баскакам, кто — в котельники,
Кто в швецы пошел к татарам, кто в хамовники,
А кто — храмы перестраивать в коровники…
3.
…В воду глядятся
Сто городов…
Экую силу
Стен возвели:
Белый Кириллов,
Спас на Нерли,
Псковского Крома
Башни — в воде…
Китеж — бездомный.
Китеж — везде:
Сколько в России
Светлых озер,
Столько раз Китеж
В воду ушёл.
Град потаённый —
В волнах, а над
Плёсом — белёный
Выторчал ад:
Над Соловками
Свищет пурга,
Стрелами в камень
Хлещет шуга,
Сколько в России
Есть берегов,
Столько взрастили
Там Соловков…
Китеж пропавший,
Голос печальный,
Белые башни,
Словно платками
В зыби под ветром,
Взмахом прощальным…
А над водою —
Рыжее пламя!
Флагом позорным
Пламя взовьётся —
Колокол бьётся
В толще озёрной!
Град погружённый
Пламя не тронет —
В пламени стонет
Град отражённый.
Справа и слева
Пахнет пожаром
Алое небо
Над Светлояром!
Острые брызги —
Как стрелы в камень —
Алое небо —
Над Соловками.
4.
Н. Н. Р.
В граде Китеже, в граде Китеже
На безлистом, илистом дне…
Погодите же, погодите же:
Слышен колокол в тишине!
В граде Китеже, в граде Китеже,
Где намокла дневная мгла,
Не разбить вам, не заглушить уже,
Не достать вам колокола!
И когда забудет о розовом
и нахмурится верх лесной,
Над изломанной гладью озера
Станет ветрено под луной,
И стеклянные волны призмами
Вновь подставят бока лучам,
Мы — не призраки — но как призраки
Подымаемся по ночам!
За сараем в собачьем лае
(Мол, хозяин, возьми с собой!)
Мы опять вороных седлаем,
И опять — в безнадёжный бой!
Крепко взнуздываем надежду
И накидываем плащи,
И выходим на берег между
Двух осин — и ищи свищи!
Ну а в Китеже, ну а в Китеже
ночью молятся и о нас:
Разбудите же, разбудите же
хоть кого-то на этот раз!
И когда поезда гремящие,
обогнав нас, трясут мосты,
Разгляди что мы настоящие,
Что совсем такие, как ты…
Тонет звёздный свет
в гриве лошади,
Старый дуб в ночи крутит ус…
Дай мне, Господи,
крошку прошлого —
Я пойму теперь его вкус…
К дому дом, ощерившись, лепится,
словно вздрагивает во сне,
Перепуганные троллейбусы
прижимают уши к спине,