Великие мудрецы
Первые мыслители
Это было трудное время для человечества: в конце 2-го тысячелетия до н. э. климатический кризис принес много бедствий в регионы, которые подарили миру столько новых идей. Природные катастрофы замедлили развитие цивилизаций. Централизованная экономика прекратила свое существование. Стали разрушаться и ослабевать торговые связи, пустели поселения, рушились памятники: например, пала Троя, превратился в руины Кносский дворец и зиккураты Месопотамии…
Природные катаклизмы сделали свое дело: засуха уничтожила Индскую цивилизацию, остров Крит засыпало вулканическим пеплом и покрыло слоями пемзы. Вынужденная миграция, чуть не опустошившая Египет, стала причиной развала таких стран, как Анатолия и Левант: лишилось военной защиты государство Угарит (на территории современной Сирии) – оно было полностью разрушено «народами моря». Никто толком не знал, откуда пришли мигранты, и ощущение надвигающейся угрозы распространялось повсеместно. В городе Пилос на юге Греции на стенах одного полуразрушенного дворца было обнаружено изображение сцен битвы с участием облаченных в одеяния из кожи дикарей. В Туркмении, в северной части Иранского нагорья, там, где ранее процветало производство бронзы и золота, теперь обосновались поселения животноводов.
Конечно, участь у каждой страны была своя. В начале 1-го тысячелетия до н. э. государство Шан, располагавшееся в долине между реками Хуанхэ и Янцзы, распалось, не нарушив целостности китайской цивилизации. Военные конфликты способствовали созданию более благоприятных условий для деятельности мудрецов и владеющих грамотой чиновников. Египет как государство выстоял, но, по сравнению с предыдущим периодом, новое тысячелетие в его истории не было отмечено какими-то значимыми культурными достижениями. В других пострадавших регионах начались «темные времена». В Греции и Индии после столетнего забытья практически с нуля возрождалось искусство письма. Как это обычно бывает, войны стимулируют технологический прогресс: более мощные и крепкие печи, более острое оружие. Но в сфере идей заметного сдвига не было.
Прошло довольно много времени, прежде чем ситуация начала меняться. Индийская цивилизация, например, переместилась из долины реки Инд в долину реки Ганг: приблизительно в середине 1-го тысячелетия до н. э. здесь начали развиваться художественная литература и теоретическая наука. В Греции народ расселялся по островам на берегу Ионического моря. В Персии большое значение приобрела провинция Фарс.
Итак, обстоятельства были не слишком благоприятными, но они дали хороший толчок к развитию человечества. Старые цивилизации заложили основы и обеспечили статус-кво для своих наследников. Природные катаклизмы вынуждали искать новые решения. На обломках былых империй вырастали новые перспективные страны. Этим государствам требовались новые политические кадры и специалисты по разным вопросам. Таким образом, 1-е тысячелетие до н. э. – это эра школ и мудрецов.
Общая характеристика периода
Об авторах идей более раннего периода нам ничего не известно – все заслуги приписывались богу. Однако все новые суждения 1-го тысячелетия до н. э. уже связаны с конкретными именами. Пророки и святые выступали в качестве создателей или вдохновителей священных текстов. Харизматичные лидеры активно делились с народом информацией о явившихся им откровениях. Люди, основным занятием которых был интеллектуальный труд, обучали чиновников и готовили их к государственной службе; мудрецы становились помощниками и советниками при правителях.
Эти люди задали ход и направление мысли для будущих поколений. Несмотря на уровень технического и материального прогресса, на который человечество вышло за последние 2000 лет, мы все еще опираемся на умозаключения наших далеких предков. Скорее всего, по сравнению с предыдущим периодом (шесть веков или около того до Рождества Христова) на этом этапе наберется не больше десятка идей, которые получили развитие в мире. Мудрецы того времени заложили основы науки и логики, которыми мы пользуемся до сих пор. Они затронули проблемы человеческой природы, волнующие нас и сейчас, и предложили решения, к которым мы периодически прибегаем. Они создали стройные и прочные релиогиозные системы. Зороастризм – одна из древнейших религий, у которой до сих пор есть последователи, – появился где-то в первой половине тысячелетия. Некоторые идеи иудаизма и христианства позже легли в основу положений ислама. Около трети всего современного населения исповедует авраамические религии, в состав которых входят иудаизм, христианство и ислам. Джайнизм и буддизм тоже родились в этот период, как и большинство индуистских текстов. В VI в. до н. э. Конфуций сформулировал свои взгляды по вопросам политики и этики – они актуальны и по сей день. Даосизм оформился на рубеже VIV вв. до н. э. Тогда же, параллельно с развитием греческой мысли, заявили о себе китайские «Сто школ» и индийские философы, разработавшие систему ньяя. Вся западная философия строится на базе взглядов и концепций Платона. Многие из нас до сих пор следуют логике мышления Аристотеля, его ученика.
Рассуждения некоторых мыслителей этого периода кажутся нам особенно разумными, поскольку мы думаем так же, как они, пользуемся их методами. Однако обстоятельства их жизни нам почти неизвестны – все покрыто завесой тайны и благоговейного почтения. Ученики приписывали этим мудрецам почти божественные возможности и сочиняли о них легенды. Чтобы понять, почему идеи древних философов оказались такими живучими, стоит попробовать восстановить контекст, в котором они возникли, – то есть проследить связь с другими суждениями. Так мы сможем определить ключевые направления религиозной и светской мысли раннего периода, а также основные нравственные принципы и политические приемы.
Евразийские связи
Индия, Юго-Западная Азия, Китай и Греция находятся довольно далеко друг от друга, при этом в культуре и мировоззрении этих регионов много общего. И речь идет не о простом совпадении: народы Евразии имели доступ к идеям друг друга. Гениальные мыслители собирались вместе в образовательных и научных учреждениях, где они могли спорить и обсуждать важные вопросы. Чем больше собрание, тем лучше. Когда культуры взаимодействуют, они обогащают друг друга, идеи плодятся и множатся, появляются новые направления мысли. Именно поэтому центральный пояс цивилизации («дуга цивилизаций» с высокой плотностью населения, протянувшаяся через всю Евразию) был представлен таким количеством выдающихся людей за тысячу лет до рождения Христа.
Большую роль в этом сыграла письменность. Многие мудрецы были иначально негативно настроены по отношению к письменным источникам. В Упанишадах (это слово можно перевести как «сидение ученика у ног учителя») упоминается о временах, когда знания считались настолько ценными и сокровенными, что их передавали лишь из уст в уста. Христос написал слова на песке, и потом ветер стер их. Лишь гораздо позже буддисты осознали необходимость создания единого канона. Направления ученой и религиозной мысли множились, и каждый гуру стремился увековечить свое слово в письменном виде.
Похоже, что для распространения божественных откровений требовалась помощь человека. Но в процессе написания священных книг смысл божьего слова менялся и искажался. То, что все эти писания «начертаны», как говорится в Библии о десяти заповедях Господа, «перстом Его», нужно воспринимать как метафору или обман. Вреда от этого ничуть не меньше, чем пользы. Протестанты эпохи Реформации думали, что Священное Писание важнее наказов Церкви, но дьявол проник на страницы Библии и затаился там в ожидании встречи с тем, кто соберется ее прочитать. Здравомыслящий читатель видит в священных текстах большую научную ценность. Трактовка же с позиции отрицания разума в познании или попытка понять священные тексты буквально рождают фундаментализм, и это влечет за собой негативные последствия. Вероотступники, террористы, тираны, империалисты и самопровозглашенные мессии используют эти тексты в своих целях. Лжепророки оправдывают свои деяния собственной трактовкой священного смысла. Однако некоторые писания оказались очень полезными. Следует согласиться с тем, что письмо есть удобный способ передачи священных посланий. Всевозможные гуру продают свою мудрость в форме «руководств», «мануалов». Великие тексты – Упанишады, буддийские сутры, Библия и Коран – представляют собой внушающие благоговейный трепет наставления. Они стали для верующих опорой, на основе которой можно строить свою жизнь. Эти источники оказали большое влияние на формирование нравственных принципов даже тех людей, которые отрицают религию.
Сами по себе тексты не могут преодолеть пространство – для этого их необходимо распространить. Идеи мудрецов разошлись по территории Евразии благодаря Шелковому пути из Китая в Афины, а также достигли земель современной Венгрии и Германии в середине 1-го тысячелетия до н. э. Торговля, дипломатия, война и бродяжничество уводили людей далеко от дома, и это способствовало передаче знаний. Начиная с III в. этого тысячелетия мореплаватели и торговцы повсюду рассказывали о религии Будды – это увлекало людей, живущих на берегах Азии, где способность управлять кораблем «по звездам» считалась божьим даром. На Шри-Ланке рассказывали о том, что Будда защищает моряков от водных чудищ, вознаграждает благочестивых исследователей морских просторов непотопляемым судном. Например, такой сюжет: божественная сила спасла жертв кораблекрушения, поскольку они совершали паломничество, чтобы «почтить память своих предков». У персов существовала легенда о Джамшиде, царе-кораблестроителе, который рассекал океаны «от берега к берегу на большой скорости».
Многие подобные истории были посвящены великим путешествиям середины тысячелетия. Например, это были рассказы о том, как царь Персии Дарий I отправил корабли в морской поход вокруг Аравийского полуострова от Красного моря до устья реки Инд, или повествования о торговых миссиях греков в Эритрейском море, во время которых они привозили домой ладан, мирру и корицу. Морские порты располагались вдоль всего побережья Аравийского полуострова. Тадж, защищенный каменной стеной длиной более мили и толщиной около пятнадцати футов, был удобным местом для хранения привезенного товара: золота, рубинов, жемчуга. В городе Герра торговцы разгружали товар из Индии. Благодаря сохранившимся надписям на каменном саркофаге III в. до н. э. мы знаем, например, что некий торговец из Ма’ин привез в египетские храмы благовония.
Регулярность муссонных ветров способствовала процессу покорения Индийского океана. Выше экватора вплоть до начала зимы дули северо-восточные ветры, затем потоки воздуха направлялись к берегам Азии. Мореплаватели могли быть уверены в попутном ветре на протяжении всего пути.
По морю путь всегда был быстрее и дешевле, чем по суше, а товар можно перевозить в разных количествах. Но большая торговля началась с маленьких объемов высококачественного товара, распространяемого через купцов и на рынках. Именно поэтому сухопутные маршруты тоже играли большую роль в создании сети торговых путей в I тысячелетии до н. э. Торговые пути объединяли разные культуры, помогали распространять идеи, продукты и произведения искусства и оказывали влияние на образ жизни целых народов. Когда Александр Македонский продвигался в своих походах по дорогам Персии в Индию, он следовал по торговым путям. Созданные им колонии стали оформляться в «супермаркеты идей». Одной из таких территорий была Бактрия. Приблизительно в 139 г. до н. э. Чжан Цянь прибыл сюда в качестве посла из Китая. Когда он увидел выставленную на продажу китайскую ткань и «спросил, откуда здесь эти вещи, люди ответили ему, что торговцы привезли их из Индии». С этого момента в Китай «из разных стран стали привозить диковинный товар». К концу тысячелетия китайская продукция стала перевозиться от берегов Каспийского к побережью Черного моря, а также достигла западных частей евразийских степей.
В местечке Дуньхуан, у западных границ Китая, среди пустыни и гор, «как вены на горле, сошлись дороги, ведущие к западному океану». Так говорится в одной из поэм, начертанных на стенах пещеры, в которой когда-то нашли укрытие путники. Здесь последователь Чжан Цяня, победоносный китайский генерал Вуди преклонил колени перед «золотыми мужами» – иноземными идолами, ошибочно принятыми им за изображения Будды, – чтобы принести благодарность за лошадей, привезенных из Ферганы. От Дуньхуана Шелковый путь проходил через пустыню Такла-Макан, Памир, Тибет и далее по Иранскому нагорью. Путь через пустыню занимал тридцать дней. Согласно китайским источникам, в песках гуляли безжалостные ветры, но по крайней мере здесь путников на каждом шагу не поджидали дикие племена и кровожадные кочевники – в горных районах их было много.
Торговые пути протянулись сетью через всю Евразию, и по этим дорогам бродили великие мыслители своего времени. Мы не знаем их имен, ведь это были обычные путники, миссионеры, собиратели или распространители священных знаний. В связи с этим идеи религиозного характера стоит рассматривать отдельно от светских.
Новые религии?
Прежде чем разбираться в происхождении идей, следует признать, что большинство источников довольно ненадежно. Как правило, авторство текстов приписывалось мудрецам через много поколений после их смерти, истинную хронологию восстановить практически невозможно. Например, Заратустра, жрец и пророк в Иране, завладевший умами многих людей и в других регионах Евразии на целую тысячу лет, – тот самый случай. Его тексты датированы концом VII – началом VI вв. до н. э. Точных сведений о его жизни не существует, и все якобы принадлежащие ему трактаты неполны и неточны. Согласно имеющимся сведениям, он проповедовал идеи, напоминавшие ранний дуализм: утверждал, что мир поделен на добро и зло. Доброе божество Ахура Мазда пребывает в бесконечном свете, а властителем ночи и мрака является Ахриман, бог зла. Так же мало сведений и о мудреце по имени Махавира, который предположительно жил в VI в. до н. э., – он был принцем, но с отвращением относился к богатству. Махавиру считают основателем джайнизма, однако в религиозных текстах о нем не упоминается. Джайны проповедуют аскетизм как способ освободить душу от зла; достичь этого можно посредством соблюдения обета целомудрия и правдивости, милосердного отношения к людям и отказа от мирских благ. У этого течения довольно много последователей, но выполнять его заповеди в обычной жизни очень непросто: джайны практикуют отказ от пищи, а жизнь любого, даже самого маленького существа, например насекомого, является для них священной. Джайнизм практикуют только в Индии, а за ее пределами – лишь в индийских колониях.
В силу недостаточности и неточности данных весьма велика вероятность того, что не все, что мы называем религиями, на самом деле можно ими считать. Не стоит также рассматривать религию как отправную точку и мерило интеллектуального развития конкретного периода. Не видя четких различий между религией и светской жизнью, люди вряд ли могли знать, является ли, например, учение Конфуция религией. Соблюдая ритуалы поклонения богам и духам предков, он не проявлял интереса к другим мирам. В отличии от Конфуция, Мо-цзы проповедовал всеобщую любовь и естественное равенство людей, на четыреста лет опередив в этом плане христианство. Доктрины Сиддхартхи Гаутамы, датированные приблизительно серединой VI – началом IV вв. до н. э. (более точные хронологические рамки установить невозможно), уже чем-то напоминали религиозные заповеди. Как и Махавира, Сиддхартха Гаутама желал оградить своих адептов от земных страданий. Ученики называли его «Будда», или «Просветленный», и жаждали найти счастье, освободившись от своих желаний. Медитация, молитвы и добропорядочное поведение помогали достичь нирваны, что означает «отсутствие волнений». Язык Будды не похож на язык других религий: в своих учениях он не заявляет о божественном откровении и не признает догматов. Именно поэтому в буддизме с осторожностью относятся к слову «душа».
Однако религиозное мышление свойственно и буддизму. Утверждение о том, что духовное тело не умирает вместе с плотью и может возрождаться в новых воплощениях, встречается уже в ранних буддийских текстах. В одном известном тексте IV в. Будда обещает, что благочестивый человек может рождаться императором на протяжении сотни или тысячи эонов[8]. Освобождение от всего мирского путем самосовершенствования или самоотречения – высшая цель в индийских религиях, но это долгий путь. Отличительная черта буддизма в том, что в центре учения – вера в справедливость. В следующей жизни душа сможет воплотиться в «высшее» или «низшее» существо в зависимости от своих земных деяний.
Последователи Будды собирались в монастырях, чтобы помочь друг другу прийти к просветлению, но достичь его было под силу и обычным людям: торговцам, мореплавателям и правителям. Гибкость данного учения способствовала его широкому распространению. Начиная с III в. до н. э. правители стремились всячески навязать эту веру и, несмотря на пацифизм самого Будды, часто делали это с применением силы. В 260 г. до н. э., например, индийский император Ашока выразил свое сожаление по поводу печальных последствий во время покорения царства Калинга: 150 000 взятых в плен, 100 000 убитых и «еще множество погибших от ран и голода… Звук барабана возвестил волю Будды, обратив взоры людей на все то, что божественно по своей сути: колесницы, слоны, огонь». И в этом смысле буддизм напоминает другие религии, которые тоже стремятся сделать людей лучше, но не всегда преуспевают в этом.
Безусловно религиозными можно назвать идеи величайшего мудреца древности Иисуса Христа. Они распространились среди народа, который позже стали называть евреями (иудеями, израильтянами – в разное время бытовали разные названия). В истории больше нет примеров, когда малочисленная народность смогла бы внести такой огромный вклад в развитие человечества. Этот народ и его потомки изменили жизнь всего западного полушария и мира в целом, оказав большое влияние на искусство, науку, экономику и, конечно же, религию. Иудейское религиозное мышление легло в основу христианства (которое поначалу воспринималось как ересь жидовствующих, но затем оформилось в одну из ведущих религий мира). Позднее иудаизм сильно повлиял на становление ислама. В конечном итоге христианство и ислам распространили иудаизм по всему миру. Эти три религии сейчас кажутся враждебными друг другу, а между тем у них одни истоки.
Иисус Христос умер приблизительно в 33 г. н. э. Он был вольнодумцем – еврейский раввин радикального толка. Последователи воспринимали его уже как основоположника еврейских традиций. Имя «Христос», которое они дали ему, есть греческая форма древнееврейского слова ha-mashiad, или Мессия, что означает «помазанный», – так древние евреи назвали царя, посланного небесами, чтобы обеспечить народу мир или изгнать римских завоевателей с еврейских земель. О жизни Иисуса Христа мы знаем лишь благодаря записям его последователей. Не все эти рассказы стоит воспринимать буквально, поскольку в какой-то степени они основаны на языческих мифах или древнееврейских пророчествах. Изречения Христа записывались и сохранялись на протяжении тридцати–сорока лет после его смерти. Он сформулировал довольно суровые правила: духовенство не должно быть замешано в коррупции, храм в Иерусалиме – не место для наживы, а также «нет власти не от бога». Он призывал богатых смириться и раздать свое имущество нищим. Довольно неоднозначен смысл следующей доктрины, которую сторонники приписывают Христу: нельзя снискать божью милость, заключая сделки с Всевышним. Согласно древнееврейским традициям, бог требует послушания и четкого следования законам и правилам; в христианстве считается, что все люди равны перед лицом Господа и могут рассчитывать на его милость. Если Христос и правда так сказал, то таким образом он заложил новые основы нравственного поведения – доброта должна быть бескорыстна, в противном случае она лишь маскирует наличие личного интереса. После Иисуса Христа таким же авторитетом пользовался, возможно, лишь пророк Мухаммед, основатель ислама, который умер шесть веков спустя.
Скептики порой утверждают, что великие мудрецы скорее были носителями магического мышления, нежели распространителями новой религии: попытки «вырваться за пределы мирской суеты», «подавить свое эго» или достичь «единства с Брахманом» имели своей целью обрести бессмертие; мистические ритуалы были средством продлить жизнь или расширить границы своих возможностей; молитвы и самобичевание напоминают шаманские трансформационные практики. Граница между религией и магией иногда выглядит довольно размытой, как и между наукой и колдовством. Будда провозгласил себя целителем и учителем. Основателей религии воспринимают как магов. Например, последователи Эмпедокла, который развивал идею бинаризма в середине V в. до н. э. в Сицилии, требовали от него изобрести лекарство от всех болезней и средство от плохой погоды. Ученики обычно отзывались о мудрецах как о магах и волшебниках, и хотя чудо не есть по своей сути волшебство, именно так оно и воспринималось. Бессмертие нельзя считать всеобщей целью, но это одно из свойств магии. Изречения, которые приписывают основателю даосизма Лао-цзы, довольно точно проясняют этот момент: стремление к обретению бессмертия есть способ отстраниться от мира с его трудностями и невзгодами. Эта свобода от земной суеты дает даосу силу возвыситься над страданиями – так капля точит камень: «Хотя в мире нет предмета, который был бы слабее и нежнее воды, но она может разрушить самый твердый предмет». Некоторые же стремились получить бессмертие, используя зелья и заклинания.
Несмотря на то что ранние религии многое позаимствовали у магии, они все же предложили человечеству оригинальные способы урегулировать свои отношения с природой и божественным началом. Помимо формальных ритуалов, они дали людям основы морали и нравственности. Кроме жертвоприношений богам, эти религии требовали от человека других вещей – меняться внутренне и стремиться к самосовершенствованию. Они обещали благодать, или «освобождение от скверны», в земной жизни либо после смерти. Эти идеи легли и в основу нового мышления, о котором мы поговорим далее.
Ничто и бог
Бог имеет значение. Если вы верите в него, он для вас важнее всего на свете. Если нет, он все равно имеет значение, поскольку через него можно влиять на тех, кто в него верит. Среди множества высказываний мудрецов на эту тему особенно важны три идеи: идея о Создателе, который в ответе за все во Вселенной; идея о едином Боге, уникальном в своей божественности или божественном в своей уникальности; и идея об активном участии Бога в жизни созданного им мира. Давайте рассмотрим их по очереди.
Чтобы попытаться разобраться в вопросе создания всего сущего, необходимо сначала обратиться к понятию пустоты. До момента создания не существовало ничего. Ничто может показаться не заслуживающим внимания, но на самом деле представляет интерес, будоражит воображение гораздо больше, чем любая другая идея в этой книге. Ничто уводит нас за пределы нашего опыта, за границы мысли, ускользает и не дает себя поймать. Невозможно даже задать какой-то вопрос, ведь что можно спросить о том, чего нет? Но как только вы начинаете задумываться об этой пустоте, ничто превращается во что-то. Тот, кто знаком с арифметикой, называет это нулем. Но в математике ноль – это совсем не ничто, это такое же целое число, как другие. В любом случае в арифметике его открыли достаточно поздно, где-то в VII в. н. э. Ноль – это своего рода джокер в математике: он либо незаметен, либо разрушает любую функцию.
Невозможно определить источник происхождения идеи о существовании небытия. В Упанишадах говорится о «Великой Пустоте», а в китайских текстах середины 1-го тысячелетия до н. э. упоминается понятие, которое можно перевести как «бессодержательность». Но это означает гораздо больше, чем просто ничто: эти понятия относятся к тому, что существует за пределами материального мира или где-то в пространстве между небесными телами, где, согласно китайским текстам, смешиваются «ветры» (хотя, возможно, стоит воспринимать это как метафору).
Тем не менее нам известно, что мудрецы в Упанишадах что-то знали о концепции небытия, поскольку их тексты демонстрируют презрение к тому, что якобы следует из этого. «Как может бытие родиться из небытия?» – говорилось в одном из трактатов. Или вспомним, как король Лир сказал своей дочери: «Из ничего не выйдет ничего: так объяснись!» Предположительно, те, кто выдвинул идею «пустоты», пытались объяснить феномен движения: куда движется то, что не встречает сопротивления, если не в никуда? Большинство респондентов отказались соглашаться с этим утверждением по двум причинам: во-первых, открытие того факта, что пространство между объектами заполнено воздухом, поставило под сомнение существование пустоты; во-вторых, согласно неоспоримой логике, сформулированной в V в. до н. э. греческим философом Левкиппом: «Пустота есть небытие; ничто, являющееся частью бытия, уже не есть небытие, ведь принадлежать – это, строго говоря, и означает быть». Обратив свое внимание на концепцию небытия, понимаешь, что все возможно. Можно избавиться от неугодной реальности, определив ее как небытие, как делал это Платон и другие идеалисты. Так же, как некоторые современные мыслители-экзистенциалисты, можно отнестись к небытию как к началу и концу существования. Ничто есть то, с чего начинается и чем заканчивается жизнь, и оно же придает ей смысл. Эта идея позволяет представить процесс создания чего-то из ничего (или, говоря точнее, создания материи из антиматерии) – ключевой момент многих религиозных направлений.
Теории, о которых мы говорили в предыдущей главе, позволяли людям обрести понимание того, как и почему материальный мир стал таким, какой он есть. Насколько нам известно, вплоть до 1-го тысячелетия до н. э. большинство думающих людей предполагали, что Вселенная существовала всегда. Древнеегипетские мифы, которые мы разбирали ранее, повествовали о боге, который упорядочил хаос; но хаос есть то, что было даже раньше бога. Брахман не создал мир из ничего. Он извлек его из себя, как паук плетет паутину. Хотя в древнегреческой поэзии и описывается происхождение всего из ничего, классическая философия эту идею не поддержала. Бог-создатель у Платона просто привел в порядок то, что уже существовало. Концепция Большого взрыва чем-то похожа на эти ранние космогонические теории: в ней говорится о существовании сжатого и плотного сгустка материи, из которого в дальнейшем родилась Вселенная, которую мы знаем. С другой, научной (и более радикальной) точки зрения считается, что Вселенная возникла из некой протоплазмы, либо в результате электрического разряда, либо вследствие высвобождения энергии, либо из-за хаотичного колебания в вакууме, либо в соответствии с «законами возникновения». Рождение всего из ничего выглядит довольно противоречиво, но так же сложна для понимания и вечная материя, которая бесконечна и не подвержена изменениям: чтобы привести ее в движение, требуется равное ей по характеристикам вещество. Очень редко антропологам доводилось встречать мифы, в которых говорилось о существовании некой истинно духовной, эмоциональной либо интеллектуальной сущности как первоосновы материального мира, то есть о возникновении материи из антиматерии. Например, согласно верованиям народа виннебаго в Северной Америке, Создатель Земли понял, что его чувства овеществляются: из его слез, пролитых от ощущения одиночества, образовались первые водоемы. Это напоминает миф о том, как Брахман извлек космос из своего тела. Но эти слезы для племени виннебаго были олицетворением источника креативного начала, давшего возможность сотворить материальный мир. Для некоторых древнегреческих мыслителей таким же потенциалом обладала мысль. В самом деле, чувства и мысли объясняют существование друг друга: чувство есть неосознанная мысль, а мысль – это высказанное чувство. В Евангелии от Иоанна так сформулирована идея, позаимствованная у древнегреческих философов: «В начале было Слово», – что буквально означает «мысль».
Автор Евангелия мог смешать древнегреческий и древнееврейский подходы. Ветхий Завет (в трактовке толкователей второй половины 1-го тысячелетия до н. э.) представляет одну из самых ранних и спорных для своего времени версий сотворения мира: мир есть продукт мысли (не больше и не меньше), существовавшей вне материи, за пределами бытия и небытия. Данная точка зрения постепенно обрела популярность.
Далее, важными являются еще две новые идеи – об уникальности и творческом потенциале Бога. Мы не знаем, когда эти идеи появились, но ни одна из них не была замечена в найденных документах ранее второй половины 1-го тысячелетия. Возможно, люди сначала задумались об уникальности Бога, а творческая составляющая оформилась сама по себе. А может быть, наоборот: первые мысли были о Боге как о творце, что уже подразумевало уникальность. В любом случае эти идеи были взаимосвязаны, поскольку Бог был одинок, пока не сотворил все. Это обеспечило ему власть над всем – то, что он сотворил, могло быть им изменено и переделано. Этот уникальный создатель, тот, кто сотворил все из ничего и возвысился над природой, сегодня знаком всем нам, а были времена, когда это было не так. В атеизме идея о существовании Бога подвергается критике и считается признаком незрелости, но чтобы прийти к этому выводу, потребовался существенный переворот в мышлении. У тех, для кого реально лишь то, что можно увидеть и к чему можно прикоснуться, это суждение вызовет удивление. Люди, которые умели представлять в своем воображении невидимый мир, наоборот, видели его населенным богами. У греков существовала иерархия богов. Персы верили лишь в двух, олицетворяющих добро и зло. В Индии существовал пантеон многочисленных богов. Индуисты относились к монотеизму с обоснованным недоверием: если существует один бог, почему бы не появиться и другим? Многие известные нам цельные структуры на самом деле делимы. Можно разбить камень, а луч света распадается на цвета спектра. Возможно, и уникальность Бога того же свойства. Или, может, она носит всеобъемлющий характер, как и сама природа, – включает в себя все, в том числе и других богов. Или, может быть, верховный бог создал всех прочих богов.
Самое убедительное объяснение божественной уникальности можно найти в священных древнееврейских текстах. В самом начале первой половины тысячелетия Яхве, языческое божество, признавался единственным богом. «Не будет иных богов, кроме меня», – возвестил он. Разочарование в нем, как это ни странно, стало началом «перевоплощения» Яхве в некую уникальную и всемогущую сущность. После поражения в войне и изгнания из родных земель в 580-х гг. до н. э. евреи стали воспринимать страдания как испытание своих убеждений на прочность, посланное свыше. Они стали называть Яхве «ревнивым» (не желающим делиться ни с кем своим божественным статусом). В обмен на единоличное послушание и почитание Яхве «обещал» свое покровительство. Он хотел быть единственным богом не только для своего народа, но и на всей земле.
Что-то кроме бога: другие идеи еврейского народа
Результатом возникновения рассмотренных выше идей можно назвать оформление следующих трех понятий: линейность времени, любящий бог, а также иерархический порядок на земле и вопрос власти и ответственности человека по отношению к миру.
Обычно при оценке времени люди ориентируются на повторяющиеся природные явления. Во многих культурах, однако, вместо соотнесения линейных перемен с циклическими (например, линейности века с цикличностью движения солнца) хранители времени сравнивают два или более варианта линейных изменений. Племя нуэров в Судане сопоставляет все события с темпом роста скота или взросления детей: время наступления голода, войны, потопа или эпидемии определяется как «когда мой теленок был такого роста» или «когда такое-то поколение прошло обряд инициации». Аналитики часто оперируют обоими методами: в Древнем Египте и Древнем Китае время измеряли относительно периодов правления и смены династий. Каждый читатель Ветхого Завета обратит внимание на то, что авторы предпочитают избегать упоминания астрономических циклов при определении дат, опираясь на этапы развития человечества в качестве основы для периодизации.
Различные техники измерения способствуют развитию разных концепций времени: оно циклично или бесконечно? Или скорее похоже на линию с неизменной и неповторяющейся траекторией? Из всех сохранившихся текстов самое первое упоминание о концепции линейности встречается в древнееврейской Библии, в которой отсчет времени начинается с момента сотворения мира. В Книге Бытия непрерывность линейного повествования не воспринималась как неизбежность: время могло быть похоже на выпущенную стрелу или разблокированный часовой механизм либо на то и другое вместе. Еврейский народ и все, кто последовал за ним, опираясь на Священное Писание, выбрали все же линейную модель, где есть начало и конец: некоторые события могут повторяться или воспроизводиться, но история сама по себе уникальна. Такого прошлого и такого будущего больше никогда ни у кого не будет.
Древнееврейский вклад в христианство и ислам дал идее линейности времени шанс распространиться и в современном мире. Для христиан циклическая модель невозможна, поскольку воскресение Христа случилось лишь однажды, а его жертва оказывает свое воздействие на людей по сей день. Второе пришествие Христа будет означать «конец мира». Линейность времени как идея воодушевляет людей и одновременно пугает. Именно она вызвала милленари-стские настроения, заставляя их верить в близость конца света. Эта идея сформировала новый взгляд: история движется вперед, и каждый ее поворот имеет значение. Лидеров разных эпох воодушевляло ощущение причастности к сотворению истории посредством организации различных движений – революции в Америке и Франции, марксизм, нацизм…
Еврейский народ в общем не стремился навязывать свои идеи другим: напротив, на протяжении всей своей истории евреи воспринимали свою религию как сокровище слишком ценное, чтобы им делиться. Однако еврейский Бог стал широко известен в мире по трем причинам. Во-первых, «священная» история страданий еврейского народа стала для читателей Ветхого Завета образцом настойчивости и твердости веры. Во-вторых, Иисус Христос возглавил группу иудеев, которая принимала в свои ряды неиудеев и основала мощную и отчасти агрессивную традицию прозелитизма. Благодаря идее Спасения, о котором говорится в Евангелии, эта религия стала одной из самых популярных в мире. И наконец, в начале VII в. н. э. пророк Мухаммед, учение которого вобрало в себя некоторые традиции иудаизма и христианства, разделял взгляды иудеев относительно значимости фигуры Бога. Пророк положил их в основу созданной им религии, у которой к концу 2-го тысячелетия н. э. было почти столько же приверженцев, что и у христианства. Хотя в дальнейшем ислам развивался не так, как иудаизм и христианство, эти три религии продолжает объединять идея единого Бога. Культ требовал повсеместного распространения и утверждения, и это повлекло за собой череду межкультурных конфликтов и кровавых столкновений. Более того, Бог обязывал людей следовать жестким требованиям морали, которые часто шли вразрез с удобством повседневной жизни. Таким образом, идея, возникшая в древнееврейском обществе, постепенно стала главенствующей в жизни людей. Она начала диктовать нормы морали и нравственности и послужила причиной межнациональных разногласий. Если разобраться еще подробнее, эта идея породила некоторые внутриличностные конфликты, что, в свою очередь, отразилось в искусстве и народном творчестве.
Мысль о том, что Бог существует, определенно имеет смысл. То, что Вселенная есть божественное творение, хоть и спорно с точки зрения разума, но тем не менее не выглядит совсем уж неправдоподобно. Однако он, похоже, сотворил мир по ошибке или следуя своим причудам, в результате чего получилось нечто такое же загадочное, как и он сам, и пытаться постичь это – лишь пустая трата времени. Вывод о том, что Бог должен испытывать интерес к своему творению, поспешен и опрометчив. Многие древнегреческие мыслители подвергали ее сомнению или даже полностью отрицали. Аристотель, например, описывал Бога как нечто идеальное, не нуждающееся ни в чем, с неопределенными стремлениями, не знающее страданий.
Некоторое беспокойство вызывает и утверждение о том, что внимание Бога направлено в основном на человечество. Мысль о том, что весь космос вращается вокруг нас, маленьких и слабых, цепляющихся за эту крошечную планету, очень эгоцентрична. Странно думать, что Богом движет любовь к нам. Любовь – самая важная из человеческих эмоций. Она делает нас слабыми, причиняет страдания и заставляет идти на жертвы – все это не согласуется с понятием всемогущества. «Бог есть любовь, позвольте сказать, – шутил Сэмюэль Батлер, – но какая же своенравная дьяволица эта любовь!» Однако образ Бога как воплощения любви импонирует и интеллектуалам, и эмоциональным людям.
Откуда взялась эта идея? Кому первому она пришла в голову? «Владычица Запада будет милосердна, если воззвать к ней», – говорится в одной древнеегипетской пословице периода Среднего Царства, но в ней идет речь скорее о божественной справедливости, чем о божественной любви. В древнекитайских текстах середины 1-го тысячелетия до н. э. часто упоминается о «милости Небес», но эта фраза, похоже, означает не любовь, а нечто другое. Мо-цзы стал одним из предшественников христианства, он призывал людей любить друг друга еще за четыреста лет до рождения Христа: даже его враги знали, что он «принесет себя в жертву ради спасения человечества». Но образ человечества, воспевающего любовь и нуждающегося в ней, не имел под собой теологической основы: это больше романтическая иллюзия, возникшая в рамках концепции «Великого Единения». Все это не похоже на то, что имел в виду Христос, говоря своим ученикам «любить друг друга со всей искренностью сердца». Мо-цзы давал практические советы по этике, которые можно было применить к своей жизни, а не пытался подражать Богу. Его советы были чем-то вроде Золотого Правила: если любишь, то и другие отплатят тебе любовью. Учение Будды в чем-то схоже с позицией Мо-Цзы, но есть отличия. Мо-цзы провозглашал любовь во благо общества, а Будда – во благо конкретного человека. Последователи Махаяны, одного из направлений буддизма во II в. до н. э., продвинулись еще дальше. Настаивая на том, что любовь достойна уважения лишь в том случае, если она бескорыстна и не требует награды, они в своих взглядах приблизились к позиции Иисуса Христа, выступающего за чистую и великодушную любовь. Многие философы считают, что на Христа оказал влияние буддизм, – если это так, то влияние было довольно своеобразным, ведь бескорыстная любовь была в итоге возведена в статус божественной благодати.
Чтобы понять происхождение этой доктрины, нужно отвлечься от древних мыслителей. Мировоззрение Иисуса, предположительно, базируется на древнееврейском учении о сотворении мира. Если Бог создал мир, зачем ему это было нужно? Ветхий Завет не дает на это ответа, но подчеркивает, что у Бога было особое отношение к «избранным» – иногда его описывали как «истинную и вечную любовь», похожую на чувства матери к своему ребенку. Однако чаще всего в Писании говорится о сделке или «соглашении», а не о бескорыстной любви. Как показывают тексты, найденные в 1950-х гг. в пещере недалеко от Мертвого моря, в конце 1-го тысячелетия до н. э. некоторые древнееврейские сообщества попробовали переосмыслить слова Бога. В их версии любовь заменила соглашение. Они придали образу Господа больше человечности. Идею о том, что Бог есть любовь, обнаружившуюся в свитках Мертвого моря, позднее подхватил Иисус Христос и его последователи. Провозглашая любовь Бога как бескрайнюю и всеобъемлющую (а не направленную лишь на какой-то один объект), они приобрели еще больше сторонников. Теперь акт сотворения мира преподносился как выражение божественной любви.
Учение о любящем Боге помогало решить множество проблем, но при этом создавало новые. Например, как быть с вопросом, почему Всевышний допускает зло и страдания. У христиан на этот счет есть своя точка зрения: страдания возвышают и облагораживают. Зло есть обратная сторона добра, и одно без другого не имеет смысла. Свобода, в том числе свобода причинять зло, по известным одному Богу причинам есть высшая добродетель. Страдания необходимы для того, чтобы избавляться от пороков и стремиться к совершенству, ведь добро истинно, лишь если оно бескорыстно.
Идея о любви Бога к людям имела весьма важные, но довольно забавные последствия: люди стали считать себя выше всех остальных существ на земле. Желание человека возвысить себя над природой отражает его сущность, но древние люди, похоже, все-таки ощущали себя ее частью. Они поклонялись животным и обожествляли их, выбирали себе среди них покровителей и воздавали им почести. Эти первобытные сообщества не имели четкого представления о том, что такое человеческий род: любой, кто не был частью племени, воспринимался ими как враждебное существо. В Книге Бытия, напротив, человек объявляется венцом творения, обладающим превосходством и властью по отношению к другим живым существам. «Наполняйте землю и обладайте ею. Владычествуйте над рыбами морскими и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле», – таков первый наказ Бога. Похожие идеи встречаются в текстах по всей Евразии, датированных второй половиной 1-го тысячелетия до н. э. Аристотель создал иерархию уровней всех живых существ, в которой человеку отводилось самое почетное место, поскольку он обладал разумом и чувствующей душой. Буддисты возвышали человека в силу способности его души к перерождению. Китайский мыслитель Сюнь-цзы создал следующую формулу: «У человека есть душа, плоть и восприятие, а еще ему присуще чувство справедливости, – именно поэтому он есть благороднейшее из всех земных существ». Даже самые сильные животные должны подчиняться человеку. Эта мысль передавалась из поколения в поколение. Махавира считал, что душа в ответе за все, а значит, человек обязан заботиться обо всех и вся; к животным следует относиться с особым уважением, поскольку они тоже обладают «душой», и это приближает их к человеку. Пифагор думал, что «у всех вещей есть душа, и поэтому к ним нужно относиться с должным почтением». Так что же означает превосходство человека: бо́льшие преимущества или бо́льшую ответственность? Неограниченную власть или управление «по доверенности»? Это противоречие положило начало долгим спорам, которые ведутся до сих пор, – о том, может ли человек эксплуатировать окружающий мир и до какой степени.
В поисках истины: иные мнения
Наряду с идеями религиозного характера в 1-м тысячелетии до н. э. оформились и некоторые идеи светского характера. Но в то время вряд ли кого-то интересовало разделение «религиозного» и «светского». До сих пор точно неясно, каким образом проводить эти различия, но мы никогда не сможем понять суть религии, если будем слишком преувеличивать ее важность и смысл. Религия не для всех имеет одинаковое значение, даже среди тех, кто в нее верит. К сожалению, многие люди игнорируют запреты своих богов и вспоминают о своей вере, лишь когда им необходимо каким-то образом оправдать свои поступки (войны и гонения, например).
Великие мудрецы размышляли о Боге в свободное время. Днем они обычно занимались разными делами – обслуживали господ, давали уроки или выступали перед народом. Некоторые из них были довольно состоятельными и могли обучать не ради денег, а для собственного удовольствия или из тщеславия. Будда и Махавира происходили из королевских семей. Платон был зажиточным аристократом, содержавшим Академию на собственные средства. Большинство мыслителей были профессионалами, которым люди платили за их идеи. Особенно ценились политические советы: как убедить послов настоять на своем, как укрепить свои позиции и вести дипломатические переговоры и т. д. Платон, который мог позволить себе быть высокомерным, осуждал наемников и льстецов, которые продавали за деньги свое искусство риторики всем без разбора.
Однако многие мудрецы не могли только следовать приказам, их мысли выходили за эти границы и уводили за собой в поисках истины. Бытие, Брахман и реальность, например, стали центральными идеями в Упанишадах. «Веди меня от нереального к реальному» – говорится в одном из древних писаний. Размышления на эту тему преследовали определенную цель: скорее всего, все началось с разработки техник риторики, которые могли помочь ученикам определять чужую ложь и скрывать собственную. Нежелание выдавать свои истинные мысли заставило искать ответ на более фундаментальные вопросы: что есть истина? Разве доступ к универсальным знаниям обо всем на свете не зависит от этого ответа?
В результате на свет появились мощные идеи, которые до сих пор влияют на наше мировоззрение: метафизика, реализм, релятивизм, чистый рационализм и логика – об этих направлениях мысли мы поговорим в данной главе, а в следующей обсудим скептицизм, науку и материализм.
Реализм и релятивизм
В основу этих двух направлений легло утверждение о том, что все объекты чувственного восприятия и мышления иллюзорны. Об этом говорилось в Упанишадах, и из Индии эта мысль распространилась по всей территории Евразии. Установить, как и когда эта идея впервые возникла, практически невозможно, но она и сегодня продолжает оказывать влияние на людей.
Сторонники концепции всеохватывающей иллюзии активно боролись против общепринятой истины. В Китае в середине IV в. до н. э. Чжуан-цзы, увидев себя во сне бабочкой, проснулся с ощущением, что, возможно, он на самом деле и есть бабочка, воображающая себя человеком. Немного ранее мысленный эксперимент «Пещера теней» навел Платона на похожий вывод: «Люди как бы находятся в подземном жилище наподобие пещеры… Подобно нам, они видят лишь свои или чужие тени, отбрасываемые огнем на расположенную перед ними стену пещеры». Это вывод об относительности перцептивного восприятия. Как же нам выглянуть из пещеры и увидеть что-то иное?
Для Платона и других мудрецов самым лучшим способом было пройти по нескольким уровням обобщения: можно быть уверенным в реальности существования конкретного человека, но что такое «человек»? Как можно объединить частные и очевидные характеристики в одно всеобъемлющее понятие, которое нельзя потрогать или почувствовать, как, например, «бытие» или Брахман? Когда вы говорите: «человек смертен», – вы обычно имеете в виду людей вообще: так говорили философы ньяя в IV в. до н. э. в Индии. Но относится ли понятие «человек» к какому-либо классу или группе людей или же оно может обозначать независимо существующую реальность, а не кого-то конкретно? Платон и многие его последователи на Западе верили, что может. Идеализм Платона, его неприятие объективности чувственных переживаний отражаются и в его языке: «Поразмысли о том, как душа принадлежит к божественному, бессмертному и вечному и страстно стремится к этому. Поразмысли, что стало бы с душой, если ее не сдерживать. Она бы вознеслась над пучиной жизни». Он считал, что реальны лишь универсальные истины, а частности есть всего лишь искаженные проекции (тени от огня на стенах пещеры): «Те, кто видят абсолютное, вечное и неизменное, постигают истинное знание, а не полагаются лишь на мнение».
Большинство китайских и индийский мыслителей с этим согласны. В III в. до н. э. древнекитайский философ Гунсунь Лун выдвинул тезис о том, что «белая лошадь не есть лошадь», чтобы обратить внимание на следующую проблему: наши чувства, если на них можно полагаться, убеждают нас в том, что белая лошадь существует наряду с другими существами, которых мы также называем лошадьми; но, согласно общей классификации, является ли она лошадью («лошадью другого цвета»), если она не серая, гнедая или пегая либо имеет какие-то другие отличия от остальных лошадей? Критики назвали этот парадокс «игрой слов», но он базируется скорее на неточности понятий. Вывод Гуньсунь Луна предполагает, что, возможно, лишь данная конкретная лошадь действительно существует, а общие характеристики не отражают сути реальности. Вселенную постичь невозможно, разве только частично и постепенно. Универсальные истины размыты. Универсальная мораль неконкретна. Универсальные империи неустойчивы. Эта доктрина вдохновляет радикально настроенных членов общества по сей день. В XVI и XVII вв. она помогла Лютеру бросить вызов церкви и настроила индивидуалистов против устаревших общественных устоев. В XX в. она стала причиной бунта эпохи постмодерна против идеи общества как отлаженной системы, в которой каждому предопределено свое место.
Номинализм показал, как трудно сформулировать истину, чтобы она соответствовала действительности, – настолько трудно, что некоторые мудрецы предложили вообще от этого отказаться. Истина абстрактна, но имеет практическое назначение: наши решения и поступки должны на что-то опираться. Но как нам выбрать между равнозначными формулировками? Протагор получил известность в Древней Греции благодаря тому, что озвучил отсутствие параметров объективной оценки: «Человек есть мера всех вещей существующих, что они существуют, и несуществующих, что они не существуют». Сократ (которого цитирует Платон в своих «Диалогах») точно знал, в чем суть этого загадочного высказывания: то, что истинно для одного человека, может не быть истинным для другого. В Древнем Китае тоже были релятивисты. «Обезьяны предпочитают деревья, – сказал Чжуан-цзы в начале III в. до н. э., – так где жить правильнее всего? Вороны охотятся на мышей, рыбы уплывают при виде женщин, которых мужчины считают привлекательными. Так кто же здесь ближе всего к истине?»
Многие мыслители отказывались признавать тот факт, что хотя релятивизм и объясняет все разностью вкусов, его нельзя распространять на реальную действительность. Современный философ Роджер Скрутон сформулировал так: «Человек, который говорит: “Истины не существует”, просит вас не верить ему. Так сделайте это». Американский логик и философ, профессор Гарвардского университета Хилари Патнэм высказала похожую парадоксальную мысль: «Релятивизм не является для меня истиной». Разделяя позицию Протагора, можно прийти к радикальным выводам: у каждого существует своя реальность, то есть каждый как бы живет в своей собственной Вселенной; истина предоставляет простор для риторики, возможность обосновать свой выбор или основание противостоять инакомыслящим. Все точки зрения одинаково безосновательны. Ни у кого нет исключительного права выносить окончательное суждение в споре: ни у священнослужителей, ни у королей, ни у судей, ни у технократов. Популизм – лучшая политика. Мудрецы, которые хотели дать ответ релятивизму, часто обращались к цифрам: пять цветов – это реальность. Что такое пять? Оно тоже реальность? Будут ли цифры существовать, даже если нечего будет считать? Судя по записям на стенах пещеры эпохи палеолита, счет стал способом упорядочить свою деятельность. Но математика предлагала гораздо больше возможностей: это был способ проникнуть в суть вещей, эфемерных по своей природе, которые нельзя было постичь просто посредством органов чувств. Геометрия показала, как разум может осознать реальность, ускользающую от чувственного восприятия или искаженную им: идеальный круг и линия неосязаемы, но все же реальны. Арифметика и алгебра помогают обнаруживать недоступные объективному восприятию цифры: ноль и отрицательные числа, коэффициенты, которые невозможно определить точно, но на которых держится Вселенная: число π (22 ÷ 7), например, которое выражает отношение длины окружности к ее диаметру; или то, что древнегреческие математики назвали золотым сечением ([1 + √5]÷2), которое является формулой идеальной пропорции. Иррациональные числа, такие как квадратный корень из двух, еще более загадочны: их нельзя выразить даже в виде коэффициента (поэтому они и иррациональны).
Пифагор был важной фигурой в истории изучения мира чисел. Он родился на греческом острове Самос в середине VI в. до н. э. и большую часть своей жизни преподавал. О нем сочиняли истории: он общался с богами, у него было золотое бедро («метка», свидетельствующая об особом происхождении). Для своих последователей Пифагор был не обычный человек, а почти божество. Знают Пифагора и современные школьники, ведь он сделал два открытия: музыкальная гармония выражается арифметическим коэффициентом; в прямоугольном треугольнике квадрат гипотенузы всегда равен сумме квадратов катетов. На самом деле его вклад в науку, конечно, гораздо значительнее.
Он был первым мыслителем, который выдвинул идею о том, что числа реальны. Они помогают классифицировать объекты: два цветка, три мухи. Но Пифагор думал, что числа существуют отдельно от объектов счета. Они, так сказать, не прилагательные, а существительные. Он пошел еще дальше: числа – основа структуры космоса. Они определяют форму и структуру: мы говорим о квадратах и кубах. Числовые пропорции лежат в основе всех взаимосвязей. «Все вокруг есть числа», – так определил Пифагор.
В его время люди только начинали выстраивать цивилизацию, прокладывая дороги и улицы и оформляя поля, поэтому утверждение Пифагора пришлось особенно кстати. Но не все мудрецы были с ним согласны: «Я искал истину в размерах и числах, – сказал Конфуций, – но спустя пять лет я все еще ее не нашел». Тем не менее идея о реальности чисел стала популярной и вышла за пределы Древней Греции. Таким образом, у многих людей появилась возможность принять тот факт, что реальность может быть невидимой и неосязаемой, но при этом доступной для понимания: так возник крепкий союз между наукой, логикой и религией.
Рационализм и логика
Если вы верите в реальность чисел, тогда вы, скорее всего, верите и в существование мира сверхчувственного. «Вполне естественно оспаривать утверждение о том, что мысль благороднее чувств, а объекты мышления более реальны, чем объекты чувственного восприятия», – говорил Бертран Рассел. Идеальный круг, треугольник либо прямая линия похожи на Бога: никто их не видел, но к этому все стремятся. Эти треугольники рождаются в нашей голове, а изображая их на бумаге или на доске, мы лишь воспроизводим их образ в своем сознании, как небо на картинах Ван Гога оживляет в нашей памяти звездный свет, а игрушечный солдатик – реального солдата. Возможно, так обстоят дела и со всем остальным. Деревья могут быть похожи на треугольники. Настоящее дерево – то, о котором мы думаем, а не то, которое видим.
Мысли не требуют наличия внешнего объекта: они могут создавать свой объект, в этом мудрецы и видели источник творческого потенциала. «Разум есть чистый рационализм, не испорченный опытом», – так думал Хуэй Ши, древнекитайский философ IV в. до н. э., автор множества книг. Ему принадлежат следующие парадоксальные высказывания: «Огонь не горяч. Глаза не видят». Он имел в виду, что все, что мы имеем изначально, – это мысль об огне. Только после этой мысли мы начинаем ощущать. То есть на самом деле мы видим отраженную ментальную проекцию, а не сам объект – получается, что реальность живет лишь в нашей голове. Незамутненный разум есть дорога к истине.
Первым рационалистом был Парменид, древнегреческий философ, живший в греческой колонии на юге Италии в начале V в. до н. э. Он излагал свои взгляды в поэтической форме и в виде парадоксальных высказываний. Так он старался преодолеть ограничения, которые накладывает на способы выражения мысли структура языка. Эти ограничения заставляли его страдать так же, как оратора – неисправный микрофон. Он понимал, что возможности сознания гораздо шире, чем возможности слов, и сознание ограничено несовершенством языковой структуры. Чтобы максимально приблизиться к истине, необходимо больше доверять именно мыслям, а не чувствам. Последствия этого довольно неоднозначны. Если, скажем, розовая роза более реальна как мысль, чем как объект чувственного восприятия, тогда то же касается и голубой розы. Если вы о чем-то думаете, значит, оно уже существует. Нельзя говорить о том, чего не существует. Лишь немногие рационалисты готовы зайти так далеко, но разум все-таки обладает большей властью, чем наблюдение и опыт. Он позволяет проникать в те «потайные пещеры» нашего сознания, где запрятана истина, которую не способны исказить тени на стене, как это было в мысленном эксперименте Платона. Подход Парменида воплотил в себе все достоинства и недостатки, обнаруженные в ходе истории развития мысли: это хорошо, поскольку вера в разум заставляла людей сомневаться в догмах и выявлять ложь; это плохо, потому что эта идея порой сдерживала развитие науки и давала пространство для развития домыслов и спекуляций. Хотя в целом результат оказался нейтральным. В теории разум должен руководить принятием законов, лежать в основе построения общества и менять мир в лучшую сторону. На деле же этот подход так и не смог изменить поведение людей. В книгах по истории, в главах, посвященных «веку разума», как правило, говорится о чем-то совсем другом. Хотя то, что люди задумались о разуме и осознали его ценность, в некоторых случаях помогло смягчить или перестроить политические системы, основанные на жестких догмах, харизме, эмоциях или власти без ограничений. Наряду с наукой, традициями и интуицией разум является одним из инструментов поиска истины.
Для некоторых рационалистов разум стал возможностью уйти в эскапизм – подвергать сомнению или обесценивать скучный мир, в котором мы живем. Древнегреческий философ Зенон из Элеи прославился своими апориями и парадоксальными высказываниями об устройстве мироздания, предвосхитив парадоксы Хуэя Ши. Зенон из Элеи отправился в Афины в середине V в. до н. э., чтобы продемонстрировать свою технику, произвести впечатление на самодовольных афинян и опровергнуть критику в адрес своего учителя Парменида. Например, он выдвинул аргумент о том, что летящая стрела остается недвижимой по отношению к занимаемому пространству. Согласно мнению Зенона, путь стрелы никогда не закончится, поскольку она сначала должна пройти только половину пути к цели, а чтобы пройти ее, она должна пройти ее половину, и так до бесконечности. Подобно Хуэю Ши (который утверждал, что если стебель бамбука обрезать наполовину каждый день, то он будет расти вечно), Зенон заметил, что материя должна быть неделима: «Если от лозы каждый день отрезать половину, то через десять тысяч поколений от нее все еще что-то останется».
Его довольно непрактичные, но оригинальные выводы разъединили разум и опыт. Другие мудрецы пытались залатать эту брешь. Самым успешным в этом оказался Аристотель. Он учился у Платона, но со временем, как и многие талантливые и одаренные ученики, стал подвергать сомнению труды своего наставника. Уолтер Гатри, профессор Кембриджского университета, знаток древнегреческой философии, вспомнил, как в школе ему пришлось прочитать труды Платона и Аристотеля. Проза Платона потрясла его своим изяществом и вместе с тем невразумительностью. При этом труды Аристотеля он понял почти досконально. Профессор предположил, что этот философ как-то «опередил свое время» и чудесным образом смог предугадать идеи юного Уолтера, прочитавшего его учения через много-много лет. Когда Гатри стал старше и мудрее, он понял: дело не в том, что Аристотель думал, как мы, а в том, что это мы думаем, как он. Не мысли Аристотеля созвучны современности, это мы – аристотелианцы. Мы в своих рассуждениях следуем логике, которую он задал.
Развитие логики началось около середины 1-го тысячелетия до н. э., когда мудрецы в Индии, Греции и Китае попытались организовать курсы по обучению риторике, учить, как выступать в суде, вести дипломатические переговоры с иностранными конкурентами и составлять хвалебные речи в адрес своих господ. Правила логического построения своего рассуждения стали основой ораторского искусства. Но как сказал Фауст Кристофера Марло: «Цель логики быть сильным в рассужденьи? Она не явит нам иного чуда?» Логика Аристотеля – это основное орудие человеческого разума, позволяющее отделить правду от лжи и применить законы здравого смысла на практике. Самое важное место в трудах Аристотеля, касающихся логики, отводится учению о силлогизме. Силлогизм – это доказательство, которое состоит из трех частей: большая предпосылка, меньшая предпосылка и заключение. «Все люди смертны» и «Сократ – человек», из чего следует, что Сократ – смертен. Это напоминает математические правила: дважды два равно четыре, и неважно, два яйца и два утюга или две мыши и два человека. Получается, что в данной схеме объекты можно с тем же успехом заменить на алгебраические выражения. В Индии, в рамках школы ньяя, был организован похожий проект, когда мыслители работали над древними текстами. Отличие от учений Аристотеля заключалось в том, что ньяики рассматривали логику как особого рода разновидность чувственного восприятия, дарованную Богом. Ньяиков нельзя назвать убежденными рационалистами, поскольку они верили, что смысл и значение возникают в сознании благодаря Богу, который «присваивает» их объектам мысли, следуя традициям или договоренностям. Логика небезупречна, поскольку в основном полагается на аксиомы, то есть постулаты, воспринимаемые как истинные и не требующие доказательств. Учения Аристотеля в области логики оказались настолько исчерпывающими, что западные исследователи могли лишь немного доработать их. Как это часто бывает, они изрядно перестарались и создали классификацию логических аргументов, разделив их на 256 типов.
Не должно быть противоречия между логикой и наблюдением или опытом: они должны дополнять друг друга в ходе поиска правды. Но люди обычно выбирают что-то одно: кто-то не доверяет «науке» и сомневается в надежности доказательств; другие не признают логику, выбирая вместо нее опыт. Наука ставит на первое место эксперимент, пренебрегая логикой. Если чувствам доверять нельзя, как считают рационалисты, наблюдение и опыт также ненадежны: самая лучшая лаборатория – это разум, а мысли – продукт ее идеального эксперимента. Рационализм, с точки зрения бескомпромиссного научного мышления, есть метафизическое понятие, оторванное от чувственных переживаний.
Отступление от чистого разума: наука, скептицизм и материализм
Мыслители 1-го тысячелетия до н. э. экспериментировали с наукой и логикой в попытке выбраться из пещеры Платона. Эти искания позволяют определить суть и причину межкультурных разногласий нашего времени, которые сталкивают между собой догматическую науку, «сциентизм», и духовный тип мышления. Скептики сомневаются, способна ли какая-то из этих техник определить границы лжи. Логику и науку разделяет пропасть, которую вряд ли когда-нибудь удастся преодолеть.
Наука берет свое начало в скептицизме, а именно в недоверии к чувствам. Ее цель – проникнуть в самую глубину, добраться до истины. Китайский энциклопедический текст III в. до н. э. Люйши чуньцю, один из наиболее ценных памятников своего времени, был призван обеспечить сохранность полученных ранее знаний. В нем можно найти поучительные парадоксальные мысли. Мягкие металлы можно объединить в прочные сплавы; лак похож на жидкость, но при добавлении в него другой жидкости он высыхает; из ядовитых растений можно смешивать лекарства. «Невозможно знать свойства вещи, опираясь лишь на ее состав».
Этот текст помогал выявлять возможности практического применения научных знаний. Сверхъестественное не рассматривалось не потому, что оно ложно, а потому, что бесполезно и ненадежно. Когда Аристотель делал выбор в пользу фактов, а не домыслов, он демонстрировал свое несогласие с изящным, но довольно неконкретным учением своего наставника Платона. Однако наука по-прежнему не признавала существования невидимых и неосязаемых духовных сущностей, отрицала их причастность к управлению объектами материального мира и поведением живых существ. Вера в духов препятствовала развитию науки, хотя духи и помогали объяснить явления, которые невозможно было понять с точки зрения логики.
Насколько нам известно, до начала 1-го тысячелетия до н. э. никто еще не проводил различий между естественным и сверхъестественным: наука была священной, а медицина – магической. Самые ранние попытки провести границу были предприняты в 679 г. до н. э. в Китае, когда мудрец Шэнь Сюй сказал, что людей, которые видят духов, переполняют чувства страха и вины. Конфуций, призывавший своих последователей не думать «о смерти, пока ты еще не познал жизнь», советовал не слишком увлекаться верой в богов и демонов. С точки зрения конфуцианства сфера человеческой деятельности (политика и мораль) важнее всего остального в мире; но решив заняться наукой, люди бросают вызов предрассудкам. Они отрицают тот факт, что неодушевленные предметы могут иметь чувства и желания, и подвергают сомнению способность духов вселяться в любую материю. Эти люди не соглашаются с предположением о том, что природа может мстить человеку за его грехи или благодарить за праведное поведение (хотя даже самые известные мыслители признавали наличие взаимосвязи всего во Вселенной). «Не зная причин, мы не знаем ничего, – сказано в одном из текстов Конфуция 239 г. до н. э. – То, что вода стекает по склонам гор, не говорит о том, что вода чем-то недовольна, – все дело в высоте вершин. Пшеница не изъявляет желания расти и давать урожай. Так и мудрец не спрашивает, плохо это или хорошо, а интересуется причинами».
В разных частях Евразии рассмотрению этих вопросов постепенно стало уделяться все больше внимания. Наука еще не могла окончательно лишить природу магического ореола. Но управление ею люди теперь «передали» не духам, а Богу. Религия продолжала координировать отношения человека и окружающего мира. В Китае императоры, как и раньше, проводили специальные обряды для восстановления гармонии во Вселенной. На Западе люди продолжали в своих молитвах просить защитить их от природных катастроф и уберечь от греха. Наука и религия всегда боролись за право называться самой важной системой взглядов на мир. Даже в наши дни некоторые проповедники пытаются искажать суть научных достижений, а многие ученые провозглашают атеизм как своего рода религию, эволюцию возводят в ранг Провидения, а Дарвина считают пророком.
Чтобы возникла наука, просто подумать об этом недостаточно. Люди должны были систематически наблюдать за природой, проверять гипотезы и анализировать полученные результаты. Эмпиризм как метод помогал все это осуществить. Откуда он взялся? Следы его происхождения можно обнаружить в даосских доктринах о природе и в ранних упоминаниях о медицине.
На ранних этапах в даосизме магические практики преобладали над наблюдением и экспериментом. Конфуцианцы часто не признавали даосизм из-за его чрезмерного увлечения магией. Но жителей западного полушария оно, напротив, привлекало. Даосское слово «храм» в переводе означает «сторожевая башня», или «место для наблюдения за природой». В основе даосизма лежат наблюдения за обычными вещами. В воде, например, отражаются объекты окружающего мира, она способна проникать всюду, принимать любые формы и при этом ей под силу источить даже самый твердый камень. Таким образом, вода становится символом податливости, вездесущности и гармонии Дао. В даосских традициях круг обычно разделен пополам змеевидной линией, а космос изображен в виде двух смешивающихся потоков. Это означает, что постичь мудрость можно лишь путем накопления и объединения знаний. В природе не стоит искать проявление магического – ее необходимо постараться познать. Со временем эмпирические традиции даосизма вышли за границы Китая и достигли Запада. Китайская наука всегда была слаба в теории и сильна в технологиях, но вряд ли можно назвать совпадением тот факт, что в 1-м тысячелетии до н. э. известные нам на сегодняшний момент традиции экспериментальной науки, путешествуя по территории Евразии, начали успешно развиваться именно на Западе. В XIII в. многочисленные идеи и изобретения мудрецов Древнего Китая достигли Европы, с успехом преодолев степные просторы.
Самые ранние примеры практического использования эмпиризма обнаруживаются в сфере медицинских знаний. То, что любую болезнь можно объяснить с точки зрения физиологии, сейчас не вызывает сомнения, но когда эта идея возникла впервые, то она казалась довольно странной. Любое состояние, выходящее за рамки нормы, включая сумасшествие, рассматривалось как результат действия духов, овладевших человеком. Некоторые болезни могли иметь материальные причины, другие – духовные. Возможно, встречалось и сочетание того и другого либо заболевание рассматривалось как наказание за грехи. В Греции и Китае начиная с середины 1-го тысячелетия до н. э. профессиональные целители работали над восстановлением баланса. Можно ли считать это противостоянием между магией и медициной или скорее между разными формами проявления магии? В древнекитайских источниках встречается текст, датированный приблизительно 540 г. до н. э., в котором говорится о том, как одно официальное лицо посоветовало принцу для сохранения здоровья сесть на диету, больше времени посвящать работе и улучшению своего морального облика вместо того, чтобы поклоняться духам рек, гор и звезд. Спустя почти двести лет в книге Сунь-цзы – китайском сборнике философских сочинений в традициях конфуцианства – осуждению подвергся человек, который «заболел ревматизмом из-за сырости, и чтобы справиться с недугом, начал бить в барабан и приготовил поросенка в жертву духам». Результат: разбитый барабан и минус один поросенок, излечиться не удалось. В Греции в конце V в. до н. э. светские врачи конкурировали с храмовыми целителями. Светские доктора давали пациентам рвотные препараты, делали кровопускание, сажали на замысловатые диеты, поскольку считалось, что здоровье зависит в основном от соотношения в организме четырех субстанций: крови, слизи, черной и желтой желчи. Добейтесь баланса – и пациент выздоровеет. Эта теория была неверна, но с научной точки зрения гениальна, поскольку в ее основе лежали наблюдения об изменениях, происходивших в организме человека в момент болезни. Эпилепсию считали формой одержимости до тех пор, пока в одном трактате (авторство приписывали Гиппократу) не было предложено более натуралистическое объяснение. В тексте предлагалось провести странный эксперимент: найти козла с симптомами, похожими на эпилептические. «Если вы вскроете ему череп, вы обнаружите, что мозг… наполнен жидкостью и источает неприятный запах, что доказывает тот факт, что это болезнь, а не божественная кара поразила тело… Я не верю, – продолжал автор, – что священная болезнь чем-то отличается от любой другой… Я не верю, что тело человека может быть исковеркано Богом».
Храмовое целительство существовало наряду с профессиональной медициной. Светские лекари не всегда могли предоставить убедительное объяснение болезни, и люди обращались к нетрадиционным направлениям, впрочем, как и в наши дни: народная медицина, гомеопатия, исцеление верой, знахарство, чудо и психоанализ. В 1-м тысячелетии до н. э. специалисты активно продвигали научный подход и произвели переворот в области медицины, убеждая людей в том, что все можно объяснить с точки зрения естественных причин, а не божественного воздействия. Биология, химия и физика могут дать объяснение всему.
Наука преследует довольно непростую задачу. На определенном этапе она подняла вопрос о том, что в мире нет смысла, поставив под удар многие ранние религии. Если мир возник случайно, получается, что он не был создан специально для людей и человек не так уж важен и уникален. То, что Аристотель называл конечной причиной, то есть целью, ради которой существует вещь, теперь стало бессмысленным. Современные материалисты все еще утверждают, что искать цель и смысл жизни – значит потакать своим предрассудкам. Приблизительно в 200 г. до н. э. в Китае об этом уже говорилось в трактате Ли цзи. Например, в одном анекдоте рассказывается о маленьком мальчике. Когда набожный хозяин восхвалял бога за ниспосланную благодать и щедрый урожай, мальчик заметил: «Комары пьют человеческую кровь, волки охотятся за человеческой плотью, но при этом мы не утверждаем, что небеса создали человека, чтобы насытить этих существ». Спустя почти триста лет ярый сторонник концепции бессмысленности мироздания Ванг Чонг выразил свою позицию еще более свободно. Люди во Вселенной «живут как вши в складках одежды. Никто не слышит, как копошится блоха в ухе. Так как же может Бог услышать людей, не говоря уже о том, чтобы разобрать, о чем они думают и мечтают?»
Если во Вселенной нет смысла, то и Бог не нужен. Атеизм становится все более популярным. «Глупец сказал в своем сердце, что Бога нет» – говорилось в одном из псалмов. Но что это означало? В древние времена атеизм не проявлялся как прямое отрицание Бога. Анаксагор в середине V в. до н. э. был первым философом, которого судили по законам Афин за оскорбление богов, но он не был атеистом в том смысле, в каком мы понимаем это сейчас. Он назвал Солнце раскаленным камнем, а Луну «рожденной от Земли». Если говорить о Протагоре, то его атеизм был сродни агностицизму. Он говорил: «Что касается богов, я не знаю, существуют они или нет. Знать это наверняка невозможно: вопрос этот сложен и запутан, а жизнь коротка». Сократ был приверженцем атеизма только потому, что тот бог, которого признавал он, был слишком загадочен для афинских обывателей. Диоген из Синопа был аскетом, скептиком и балагуром, который осмеливался соревноваться в остроумии с Александром Македонским и, по общему мнению, однажды вручил собственноручно ощипанную курицу философской школе Платона, чтобы выразить свое несогласие с утверждением Сократа о том, что человек похож на лишенное перьев животное. Те, кто слушал и читал Диогена, воспринимали эту аллюзию как иронию.
К концу I в. н. э. Секст Эмпирик, который занимался разоблачением идей других мыслителей, недвусмысленно заявил об отрицании веры. В этом вопросе он был так же категоричен, как Маркс, назвавший религию опиумом для народа. Цитируя одну древнюю даже для своего времени пословицу, Секст предположил, что «некоторые проницательные мужи придумали внушать людям страх перед богами» в качестве средства социального контроля. Манипулирование верой помогает подавлять свободу и волю. «Если они говорят, что Бог видит и контролирует все, то получается, что он в ответе и за все зло. Мы говорим о богах, но не о вере, что позволяет нам избежать догматизма».
Отрицание Бога становится гораздо понятнее, если рассматривать этот вопрос в более широком смысле: уход от рационализма, реабилитация веры в чувственное восприятие как дорога к истине, возрождение материализма. Материализм есть исходное состояние безразличных ко всему умов. Как мы уже знаем, он является одной из предпосылок возникновения большинства других «-измов», о которых мы говорим в этой книге. После длительного периода забытья материализм вновь заявил о себе к середине 1-го тысячелетия до н. э. благодаря древнеиндийскому мудрецу по имени Аджита Кесакамбала. В более позднее время единственными достоверными источниками можно считать лишь полные возмущения и критики буддийские тексты. Если им можно верить, то Аджита отрицал существование любого другого мира за пределами «здесь и сейчас». Все в мире, включая людей, состояло из комбинации четырех материальных элементов: земли, воздуха, огня и воды. «Когда тело умирает, оно разрушается до конца, и абсолютно неважно, принадлежало оно глупцу или мудрецу. Никто не способен победить смерть». Не имеет значения, насколько благочестив или порочен был человек. Во взглядах Аджиты просматривался намек на формирование новой системы ценностей, в рамках которой материальные аспекты, такие как благосостояние и физические удовольствия, ставятся выше нравственности и эстетического и интеллектуального наслаждения. Буддизм, джайнизм и индуизм в своих доминирующих представлениях так и не смогли полностью искоренить в себе идеи древнеиндийского материализма.
Похожие веяния наблюдались и в Греции, представителем и основоположником греческого материализма можно считать Демокрита из Абдера, странствующего ученого, жившего на рубеже V–IV вв. до н. э. Он одним из первых опроверг утверждение, что материя непрерывна, и настаивал на том, что все состоит из мельчайших дискретных частиц, благодаря разнообразным и многочисленным комбинациям которых тела отличаются друг от друга. Доктрина очень близка к современному научному подходу к устройству мира. Но Демокрит и его последователи пришли к этому путем свободных размышлений. Их аргументом было то, что тела движутся и их разделяет пустота, а если бы материя была непрерывна, пустоты бы не существовало. Кого-то это убедило. Научное сообщество Западного полушария было настроено негативно к теории атомизма на протяжении почти двух с половиной тысячелетий.
Эпикур (умер в 270 г. до н. э.) оказался в числе сторонников идеи Демокрита. Его имя в наши дни ассоциируется со стремлением к удовлетворению чувственных желаний, к которому он действительно призывал, хотя и в гораздо более сдержанной форме, чем это преподносится в ходе современной трактовки концепции эпикуреизма. Точка зрения Эпикура оказала больше влияния на историю развития научной мысли, поскольку в его версии мира, состоящего из атомов и пустоты, нет места духам. Эпикур не верил в фатализм, поскольку допускал возможность атомов отклоняться от предначертанных им путей. Не существует бессмертной души, ведь атомы образуют все вокруг. Нет богов, кроме как в наших фантазиях, а поэтому на них не следует надеяться и их не стоит бояться. Материалисты всегда опирались на теорию и аргументы Эпикура.
Материалисты несколько упрощенно смотрели на реальность и природу вещей. Другие философы занимались исключительно практическими вопросами. Пиррон из Элиды – эксцентрик и герой множества анекдотов – был одним из них. Сопровождая Александра Македонского в поездке по Индии, Пиррон старался подражать безразличию полуодетых местных мудрецов. Он был рассеян и часто попадал в неловкое положение, из-за чего выглядел несколько странно. Возвращаясь домой на корабле, он со спокойствием и отстраненностью наблюдал, как за бортом бушует сильный шторм. Ко всему вокруг он относился с одинаковым безразличием и говорил, что можно найти оправдание любой точке зрения. Однако мудрый человек может опираться не только на свои умозаключения, но и судить по внешнему виду. Пиррон указывал на то, что любое суждение строится на предположении, но доверять нельзя ни тому, ни другому. Мо-цзы в Китае пришел к похожему выводу в начале IV в. до н. э.: многие проблемы возникали по причине сомнений из-за отсутствия актуальных доказательств. «Что касается того, о чем мы знаем сейчас, не основаны ли эти знания лишь на прошлом опыте?» Подобные мысли лежат в основе скептицизма: в своих крайних проявлениях это идея о том, что ничто нельзя познать и любое знание есть иллюзия.
Каким бы парадоксальным это ни казалось, но наука и скептицизм идут рука об руку, ведь если логика и опыт одинаково ненадежны, можно сделать выбор в пользу опыта и того практического преимущества, которое он предлагает. Во II в. до н. э. в древнекитайском трактате «Мудрецы из Хуайнани» рассказывалось о стрелке из лука по имени Йи: по совету мудреца он пошел далеко на запад искать траву бессмертия, не подозревая о том, что она растет у его дома. То есть знания без практики бесполезны, какими бы основательными они ни были. У писателей-даосов популярными персонажами были ремесленники, которые хорошо разбираются в своем деле, а также рационалисты, которые убеждают их сделать все иначе, что губительно сказывается на результате.
Нормы поведения и политика
Если усилия мудрецов привели к появлению науки и скептицизма, то на следующем витке развития мысли люди начали задумываться о морали и политике, однако задачи разобраться в том, что истинно, а что ложно, не было – люди ограничились категориями «плохо» и «хорошо». Сделать людей хорошими и оградить их от скверны, определенно, было под силу лишь государству.
В Греции, например, после того как Платон и Аристотель потеряли интерес к эпистемологии, философы задумались над разработкой идеального набора условий и характеристик, которые могли бы гарантировать счастье и благополучие как конкретному человеку, так и обществу в целом. Альтруизм, умеренность и самодисциплина – такие качества были выделены в рамках стоицизма. «Покажите же мне, – говорил Эпиктет, бывший раб, ставший известным учителем в Риме в эпоху правления Нерона, – кого-нибудь, кто болеет, и все же счастлив, кто в опасности, и все же счастлив, кто умирает, и все же счастлив. Покажите. Я жажду, клянусь богами, увидеть какого-нибудь стоика!» Счастье тоже придется причислить к идеям: многие мыслители, а также нерефлексирующие гедонисты искали его, каждый раз определяя его по-своему, но именно стоики стали самыми ярыми распространителями этого мнения. Их умозаключения о счастье и добродетели оказали большое влияние на христианство. В западном мире стоицизм стал своего рода проводником в область морали и нравственности. Фатализм и безразличие как способ унять боль не вписывались в концепцию христианства, но перекликались с другими учениями из отдаленных уголков Евразии, например буддизмом.
Почти все идеи, о которых до сих пор говорилось в данной книге, являлись, так сказать, побочным продуктом, полученным в ходе основной деятельности мыслителей – политики. Но политическое мышление строится как раз на философских и нравственных умозаключениях. Понять позицию того или иного мудреца в отношении политического развития государства можно, если разобраться, насколько оптимистичными или пессимистичными являются его взгляды на судьбу человека. С одной стороны, оптимисты, которые считают человека хорошим по своей природе, ратуют за свободу души и ее выбор, с другой – пессимисты, воспринимающие человека как злое и продажное существо, выступают за разработку ограничительных или карательных мер, которые позволили бы держать народ под контролем.
Люди часто заявляют, что из животного мира их выделяет наличие уникальных морально-нравственных качеств. Человек и правда знает, что такое хорошо, но довольно часто поступает плохо. Так какие же мы: притворно благодушные или все же вредоносные по своей сути? Этот вопрос мучил многих мудрецов, и мы до сих пор не можем разобраться в предлагаемых ими ответах. Многие думали, что человек от природы добр. Конфуций был оптимистом: он считал, что целью государства является оказывать помощь своему народу и раскрывать его потенциал. «Все люди родятся добрыми. Если человек утратит доброту и при этом останется жить, то это будет лишь чистая случайность». В этом заключается суть конфуцианства: государство должно обеспечить свободу своему народу, чтобы он мог в полной мере реализовать свои возможности. Вся греческая демократия выстроена вокруг того, чтобы позволить народу принимать активное участие в делах правительства, даже несмотря на бедность или отсутствие образования. Но есть еще и пессимисты. «Человек по своей природе зол, его добродетельность порождается практической деятельностью», – говорил Сюнь-цзы в середине III в. до н. э. Человек рождается с инстинктивным желанием наживы и жаждой насилия. Лишь очень медленно и трудно, в процессе кропотливой работы над собой, он способен стать лучше. «Очень важно благотворное влияние учителей и действие законов, устанавливающих правила поведения и восстанавливающих справедливость. Так прививается вежливость и формируется культурное поведение, что является важным условием успешного правления». Оптимизм и пессимизм политического мышления формируют подход к рассмотрению сути человеческой натуры. Либерализм и социализм провозглашают свободу как средство, позволяющее человеку продемонстрировать свои добродетели; консерватизм делает ставку на закон и порядок, чтобы взять под контроль злые помыслы. Так каков же на самом деле человек: он хороший или плохой? Книга Бытия предлагает популярный, но довольно спорный и неоднозначный ответ. Бог сотворил человека добрым и свободным, но злоупотребление властью сделало его злым. Но если человек был хорошим, как свобода могла сделать его плохим? Сторонники оптимизма добавили в эту историю носителя зла: змей-искуситель (или другое демоническое существо в других традициях) развратил человека. Так получается, что даже если люди не являются злыми по своей природе, они все равно не могут стать добрыми без принуждения. С тех самых пор разработчики политических систем никак не могут найти оптимальное соотношение между свободой и применением силы.
Пессимизм и усиление власти
Очевидно, что сильное государство – это единственное средство, способное держать под контролем злобные проявления человеческой натуры. Но так как во главе всегда стоят люди, многие мудрецы предложили попробовать возвести нормы морали в статус закона, которому должны будут подчиняться и правители. Конфуций призывал в конфликтных ситуациях руководствоваться приоритетом морали, а не следовать предписаниям законов, однако легче сказать, чем сделать. Правила и права всегда находятся в некоторой оппозиции. На практике закон может функционировать, игнорируя этические нормы. Мыслители, основавшие философскую школу в Китае в IV в. до н. э., в основном признавали приоритет закона, а нормы поведения не рассматривали всерьез. Они называли этику «надоедливым червем», который может нанести вред государству. Добродетель, как они говорили, неважна. Нравственность – вздор и чепуха. Народ необходимо призывать к послушанию. Как сказал ведущий идеолог древнекитайских легистов Хань Фэй в начале III в. до н. э.: «Милосердие, праведность, любовь и благородство бесполезны, а строгая система наказаний и штрафов поможет поддержать порядок в государстве». Закон и порядок оправдывают тиранию и несправедливость – важно лишь благополучие страны. Это был серьезный и знаковый поворот: все мыслители прежде пытались сделать законодательство более нравственным, искали компромисс между «божественным» наказом и законами природы. Законы составлялись, исходя из принципов справедливости. В дальнейшем легисты нарушили эту традицию, они не верили во врожденную доброту и великодушие человека. По их мнению, соблюдение закона может обеспечить лишь порядок, а не справедливость. Самые строгие наказания – наиболее эффективные: провинившимся отрубали головы, проделывали дыру в черепе, сжигали заживо, вспарывали живот или разрывали напополам, привязав к двум колесницам.
В этих условиях у народа возникал страх перед законом. Много лет враждовали Сражающиеся царства, «мирные» конфуцианство и даосизм так ничего и не смогли изменить. Легисты с их жесткой позицией нанесли такой урон стране, что в Китае их доктрины оказались вне закона на многие тысячелетия. Но в особенно трудные времена они возрождаются. Фашизм, например, – это отголоски древнекитайского легизма. Он прославлял войну, выступал за самодостаточность экономики, осуждал капитализм, ставил сельское хозяйство выше торговли и настаивал на необходимости подавлять индивидуализм во благо интересов государства.
На Западе похожие взгляды, хотя и не такие экстремальные, высказывал Платон. Мирным путем избирать правителей не получается, но он считал, что «целью построения государства является счастье всех, а не только какого-нибудь одного класса». Платон состоял в обществе образованных интеллектуалов, критиковавших демократию и восхваляющих власть. Некоторые из его друзей и знакомых прибегали к незаконным действиям, чтобы помочь олигархам удержаться у власти. Самому Платону лучше всего удавались теоретические выкладки, однако взгляды относительно идеальной системы, которые он изложил в своем трактате «Государство», оказались весьма грубыми, реакционными и ограниченными. Цензура, репрессии, милитаризм, строгая регламентация, крайний коммунизм и коллективизм, евгеника, аскетизм, жесткая классовая структура и введение народа в заблуждение – все это повлияло не лучшим образом на мыслителей будущих поколений. Ключевая идея Платона заключалась в том, что вся политическая власть должна быть сосредоточена в руках самопровозглашенного класса философов-правителей. Интеллектуальное превосходство есть основной критерий отбора для прихода к власти. Чистота происхождения в сочетании с идеальным образованием послужат достойным примером для народа. «Не будет конца проблемам государства, и гуманизм будет оставаться под угрозой… до тех пор, пока философы не станут царями мира, или пока те, кого мы называем царями и правителями, не станут философами». Уверенность в том, что философское образование сделает правителей идеальными, вызывает умиление. Впрочем, все учителя верят в подобную ересь. Я каждый раз прихожу в класс в надежде научить своих учеников разбираться в палеогеографии и интерпретировать мезоамериканскую эпиграфику, ведь так они смогут приумножить свои знания и повысить самооценку. Платон был настолько убедителен, что его размышления до сих пор пользуются популярностью в правящих кругах. Его «стражи государства» – это прототип концептуальной власти: элита, аристократия, аппаратчики и самоизбранные супермены, – в чем они уверены наверняка, так это в своем исключительном праве на тиранию.
Оптимизм и враги государства
Несмотря на привлекательность легизма для правителей и убедительность аргументов Платона, оптимистов все-таки оказалось больше. Когда Конфуций призвал правительство и элиту присягнуть на верность небесам, он имел в виду, что нужно прислушаться к воле и мудрости народа. «Небеса, – говорил Мэн-цзы, – смотрят глазами народа и слышат его ушами». Китайские и индийские мыслители того времени считали, что правители должны советоваться с народом, учитывать его взгляды и интересы, а тиран должен быть готов встретить сопротивление. Однако вопрос законности монархии сомнению не подвергался. Пока государство отвечало требованиям мироздания, его целостность была неприкосновенна.
Одним из очевидных способов приумножить добродетели государства и укрепить его авторитет было привлечение к управлению большего количества людей. Республиканская и аристократическая система, а также демократическая и монархическая берут свое начало еще в древности. В Греции, где государства воспринимались как регулируемый в соответствии с условиями механизм управления, политические эксперименты были довольно распространенной практикой. Аристотель проанализировал некоторые из них. Он пришел к выводу, что монархия предпочтительна, если только есть уверенность в том, что у власти находится достойнейший из достойных. Аристократическое правление, где власть распределена между лучшими представителями знати, выглядит более практично, но есть опасность плутократии или объединения в клики. Демократия, которая предполагает участие граждан, просуществовала в Афинах дольше всего, с начала VI в. до н. э. Аристотель обвинил эту систему в демагогии и подчинении воле толпы. Таким образом, аристократия была избрана Аристотелем как предпочтительная форма правления, поскольку она в большей степени руководствуется законами. Римское государство второй половины тысячелетия воплотило в себе все его рекомендации. Оно стало образцом возрождения и становления республики в истории западного мира. Даже когда в Риме было свергнуто республиканское правительство и восстановлена монархия во главе с императором Октавианом Августом в 23 г. до н. э., римляне продолжали называть свою страну республикой, а императора – «магистратом» или «правителем» (princeps – лат.). Греческая и римская модели стали образцом для западной цивилизации. Средневековые города-государства Средиземноморья подражали Древнему Риму, а в конце XVIII в. по его стопам пошли Соединенные Штаты Америки и революционная Франция. Многие новые государства XIX в. были монархическими, но распространение республиканских идей в XX в. оказало значительное влияние на всю мировую политику. В 1952 г. был популярен такой анекдот: царь Египта предсказал, что в мире останутся только пять монархов, четыре из которых – в колоде игральных карт.
Самым оптимистичным политическим мыслителем из всех был, пожалуй, Иисус Христос: он считал, что в человеке есть божественная благодать, и деликатно призывал к подрыву существующих политических устоев. Новая заповедь заменит все законы. Царство Божье важнее Римской империи. На этот счет есть одна шутка: однажды фарисеи пытались спровоцировать Христа, спросив его, должны ли иудеи платить Риму налоги. «Оставьте кесарю – кесарево, а Богу – Богово», – был его ответ. Смысл этой шутки нам не до конца понятен. Каждый правитель воспринимал эту фразу буквально и оправдывал ею свои требования. Английский король Карл I выступил против недовольных его финансовой реформой под флагом с надписью «Воздайте кесарю кесарево». Но в словах Христа заложен довольно тонкий и не всем понятный смысл. Любому добропорядочному иудею понятно, что кесарю ничего не принадлежит – на все божья воля. За отрицание налогов и непризнание легитимности Римской империи Иисуса Христа объявили демагогом. Он принимал в свои ряды изгоев, проституток, грешников, самаритян – всех тех, кто был отвергнут, и даже сборщиков налогов, считавшихся отбросами общества в глазах людей. Он был снисходителен к маргиналам, страдающим, детям, больным, хромым, слепым, преступникам и всем другим униженным и оскорбленным. Он обрушивал свой гнев на ростовщиков и с позором изгонял их из Храма. Неудивительно, что римские и еврейские власти объединились, чтобы приговорить Иисуса Христа к смерти. Его политические намерения были понятны, но используемые им методы вышли за рамки политики. Последователи Иисуса отказались от политического активизма, чтобы поддержать его, как я думаю, основную идею: нет пророка в своем отечестве.
Рабство
Определить момент зарождения рабства как системы взглядов практически невозможно. Рабство как принудительное использование наемного труда практиковали многие народы – так они жили, считая это абсолютно нормальным, в том числе и с моральной точки зрения. Наше общество формально отказалось от рабства, но сохранилась потогонная система труда, бордели и эксплуатация нелегальных мигрантов, у которых зачастую просто нет свободы выбора. Даже Иисус Христос не подвергал сомнению факт использования рабской силы, хотя и обещал, что в Царствии Небесном все будут равны; апостол Павел вдохновил раба, чей хозяин не соглашался дать ему свободу, возлюбить его как своего брата. Рабство естественно. Аристотель пытался найти основания в его защиту. Он понимал, что принудительное рабство недостойно, а независимость есть неотъемлемая характеристика счастливого человека. Однако, по его мнению, некоторые люди уже рождаются рабами по своей сути; их удел – служить тем, кто более достоин. Если они добровольно не покорятся лучшим, греки могут их поработить. Развивая эту мысль, Аристотель сформулировал доктрину о справедливой войне: некоторые народы относятся к войнам как к естественным явлениям, предусмотренным природой или даже навязываемым богами. Но война считается справедливой только в том случае, если жертвами агрессии стали люди низшего происхождения, рожденные, чтобы служить и подчиняться завоевателям. Данная точка зрения заставила обратить внимание на нравственные аспекты войны (хотя это и довольно незначительное утешение для пострадавших в войнах людей).
Поскольку вопрос справедливости существования рабства сомнению не подлежал, доктрина Аристотеля не произвела на общество особого впечатления. Господа могли без ущерба для собственных интересов признавать рабов равными себе во всем, кроме юридического статуса. Юристы, однако, вспомнили про высказывание Аристотеля, когда возникла необходимость дать отпор критикам, выступавшим против порабощения американских индейцев. «Некоторые люди, – писал шотландский юрист Джон Мэйр в 1513 г., – рабы по своей натуре, другие же от рождения свободны. Значит, одним следует подчиняться, а другим, в силу врожденного превосходства, положено управлять». Поскольку тот, кто являлся рабом, считался существом низшего сорта, эта концепция способствовала зарождению расизма.