За пределами разума: что мы думаем и как мы к этому пришли — страница 6 из 12

Назад в будущее

Развитие идей в эпоху холода и эпидемий

Итак, в XVI–XVII вв. государством правили интеллектуалы. Эпоха Возрождения сменилась эпохой Реформации, за которой последовал этап научной революции – так формировалась мировая история. «Эпоха роста», как традиционно обозначают весь этот период в целом, стала результатом расширения сознания: «новый взгляд на мир и на природу человека». Все эти глобальные перемены происходили на фоне других явлений и событий: повторяющиеся эпидемии, удручающий холод, преобразование различных форм жизни – растений, животных, микроорганизмов («биоты», говоря научным языком). Все это в итоге привело к глобальной экологической революции.

Изменение биоты повлияло на облик всей планеты в гораздо большей степени, чем любое другое нововведение после появления земледелия. Фермерство запустило практику так называемого неестественного отбора, что уже поменяло ход эволюции; дальнейшие же перемены начиная с XVII в. продолжили вносить коррективы в сложившуюся на протяжении веков эволюционную модель. Около 150 миллионов лет назад, когда произошел разлом Пангеи и континенты отделились друг от друга, на каждом обособленном участке суши начали формироваться свои формы жизни. В Новом Свете развивались новые уникальные виды, своеобразием отличалась флора и фауна Австралии, непохожая на американскую или афро-евразийскую систему. Затем наступил новый этап, в ходе которого происходило налаживание связей между разными частями нашей планеты. Это позволило различным формам жизни выйти за границы своей изначальной сферы обитания. Теперь ламы и кенгуру пасутся в заповедниках Англии, а киви очень популярны в той области Испании, откуда я родом. Итальянская, сычуаньская, бенгальская и кенийская кухни используют для приготовления национальных блюд выращенные в Америке овощи и фрукты: перец чили, картофель, «индийскую» кукурузу, помидоры, – при том, что традиционный обед большинства американцев предполагает наличие на столе вина и телятины европейского происхождения, арабского кофе, азиатского риса или сахара. Общими стали и болезни: какое угодно инфекционное заболевание можно подхватить в любой точке мира.

Благодаря путешественникам и исследователям биота преодолевала океаны. В некоторых случаях фермеры намеренно скрещивали разные виды растений, чтобы получить новые образцы. Новый виток истории полностью соответствует теме данной книги: люди меняли мир в соответствии со своими идеями. Но многие семена, бактерии, насекомые, животные совершили, как сказал бы Уолт Дисней, свое «невероятное путешествие» в новую жизнь, нечаянно попав в карманы или сумки пассажиров.

А в это время мир охватила эпидемия чумы. Началось это в XIV в., когда «черная смерть» унесла огромное количество жизней – одну треть населения – в странах Евразии и Северной Африки. На протяжении следующих трехсот лет в этих областях периодически наблюдались вспышки разных эпидемий. ДНК бактерий-возбудителей были почти идентичны палочке так называемой бубонной чумы. Но было одно существенное различие: бубонная чума развивалась в жарком климате. А в XIV в. на планете преобладали в основном низкие температуры – это время историки называют малым ледниковым периодом. Самые вредоносные инфекции часто активно распространяются именно в холодное время года. Пейзажи кисти голландских художников конца XVI – начала XVII в. позволяют нам прочувствовать суровость зим того времени. В XVI в. некоторые болезни Старого Света, особенно оспа, проникли в Америку, погубив около 90 % населения в местах с наибольшей плотностью населения.

Итак, это был век, когда не ум и сознание, а природа и окружающая среда больше всего влияли на изменения в мире. Никто так и не смог объяснить, почему основной прогресс в истории человечества произошел именно под влиянием неблагоприятных обстоятельств. Как людям, прошедшим через ужас чумы и испытавшим на себе воздействие холодного климата, удалось подготовить почву для эпохи Возрождения и Научной революции? Каким образом эти люди изучали мир? Может быть, речь идет о том, что Арнольд Тойнби называл «вызов и ответ». Может быть, никакого универсального объяснения нет, и нам стоит рассматривать каждое нововведение отдельно – в контексте сложившихся в конкретной ситуации обстоятельств. В любом случае даже в те времена, когда креативный потенциал человечества оказался в заложниках у некоей безличной силы, люди продолжали создавать в своем воображении новые миры, рождать идеи и предлагать свои варианты по преобразованию жизни. В некотором смысле творческое мышление в этот период оказалось даже более активным, чем раньше, и этот факт документально подтвержден.

Наибольшая концентрация новых идей наблюдалась в Европе. Это было связано, с одной стороны, с интеллектуальной плодовитостью европейцев, а с другой – с развитием торговли и становлением империализма. Эпоха эпидемий и холода охарактеризовалась постепенным перераспределением объема изобретательного потенциала и достижений мыслительной деятельности. На протяжении нескольких тысяч лет основная роль в развитии мировой истории принадлежала азиатским цивилизациям – Индия, исламские сообщества и Китай. Что касается новаторства в области технологий, основная часть изобретений, получивших мировое признание, пришла из Китая: бумага и печатный станок открыли новые возможности для коммуникации; бумажные деньги стали визитной карточкой капитализма; порох позволил выйти на новый уровень ведения боевых действий; доменные печи стали широко использоваться в индустриальном обществе; компас, руль и съемная переборка стали незаменимыми приспособлениями на кораблях во время морских экспедиций. Неоспоримая заслуга Запада состоит лишь в разработке технологий по изготовлению стекла (кроме, пожалуй, стекла для механических часов – это изобретение вообще-то принадлежит Китаю, но дорабатывалось уже на Западе).

К концу XVII в. Китай начал сдавать свои позиции, Европа стала сильным конкурентом. Знаменательное событие – можно даже сказать, поворотное и решающее – произошло в 1674 г., когда китайский император передал контроль над имперской астрономической обсерваторией иезуитам, сместив с этих постов китайских ученых. Вплоть до XIX в. европейцы продолжали заимствовать у Китая знания в области эстетики и философии и «строить на базе гениальных китайских идей свои модели». Вплоть до 1860-х гг. Евразия поддерживала активные торговые отношения с Китаем, что говорило о высоком развитии китайской экономики. Затем значимые инновации стали приходить уже с Запада. Малый ледниковый период, эра Колумбова обмена и окончание эпохи эпидемий стали основными отличительными чертами начала истории современного мира, но и знаменательный выход Европы на международную арену тоже можно считать одной из этих черт.

Европа – кладезь идей этого периода. Начать наше обсуждение можно с обзора идей, относящихся к эпохе Возрождения. На их основе в дальнейшем выстроилась концепция эпохи Научной революции.

Начать следует с определения основной сути Возрождения, установления географических и временных границ этого явления. Разберемся в его происхождении, а уже потом поговорим о возникших в дальнейшем проблемах.

Навстречу прошлому: возрождение

Лично я бы предпочел воздержаться от употребления слова «Возрождение». Оно вошло в обиход в 1855 г. по инициативе французского историка Жюля Мишле, который обозначил этим понятием тенденцию возвращения людей к античным взглядам на образование, классическим текстам и художественному наследию Греции и Рима. Мишле был чрезвычайно талантливым писателем, но, как и многие историки, он был довольно субъективен в своем подходе: обращался к историческим фактам, чтобы объяснить настоящее, но при этом не пытался понять прошлое. В 1855 г. процесс возрождения шел полным ходом. Все больше мальчиков начали изучать латынь (еще больше предпочитали греческий). Античные тексты переиздавались и активно использовались в процессе обучения, а истории и персонажи, которым они были посвящены, служили источником вдохновения для писателей. Мишле и сам в своей работе опирался на достижения итальянской науки и искусства XV в. Он считал, что традиции модернизма проникли во Францию благодаря перемещениям армий в ходе военных действий между Францией и Италией с 1490 по 1550 гг. Его теория легла в основу учебника по истории современности, который позже был дополнен и доработан его коллегами-историками. Соавторы Мишле, так же как и он сам, видели источник возникновения всех «современных» идей, понятий и явлений в достижениях определенной эпохи и региона (я до сих пор помню, как мой школьный учитель выводил мелом на доске тему урока: «1494 г.: Начало Нового времени»). Критики не оставили без внимания этот фундаментальный труд, – они отметили, что классическая эстетика Италии XV в. не была такой уж безупречной. Даже во Флоренции, культурном центре эпохи Возрождения, предпочтение отдавалось безвкусной и кричащей живописи Гоццоли и Бальдовинетти, которая воспроизводила сцены средневековой жизни в якобы классическом стиле. У большинства флорентийских художников было неверное понимание классического. Флорентийский баптистерий был на самом деле возведен на заре Средневековья. Базилика Сан-Мини-ато, считавшаяся римским храмом, была построена в XI в. Почти все, что мне (а скорее всего, и вам, мои дорогие читатели) рассказывали про эпоху Возрождения, оказалось неправдой или заблуждением.

Например, то, что именно эта эпоха «ознаменовала начало Нового времени». Нет: каждая новая эпоха есть начало нового времени, которое опирается на опыт прошлых поколений. «Ренессанс был только один». Нет: в истории и раньше встречались этапы возрождения. «Ренесссанс – явление лишь светской жизни», или «Возрождение – это время расцвета атеистических взглядов». Не совсем так: церковь по-прежнему оказывала большое влияние на науку и искусство. «Это было искусство ради искусства». Нет: политики и плутократы также извлекали из него свою выгоду. «Это новое направление реалистического искусства». И снова нет: новым было использование перспективы в живописи, но и до эпохи Возрождения в картинах довольно живо и реалистично изображались люди и передавались настроения. «В эпоху Возрождения художники были на особом положении». Да, но только в определенном смысле: средневековые художники могли быть возведены в ранг святых; богатство и титулы, которых удостоились некоторые художники эпохи Возрождения, не всегда соответствовали их реальным заслугам. «Возрождение положило конец схоластике и стало началом эры гуманизма». Нет: гуманизм эпохи Ренессанса сформировался именно на базе средневекового схоластического гуманизма. «Возрождение – это склонность к платонизму и филэллинизму». Нет: влияние платонизма присутствует, но так было и на предыдущих этапах истории, а особой приверженности к греческому наследию не наблюдалось. «Эпоха Ренессанса возродила утраченные традиции античности». Не совсем: традиции античности никогда не были утрачены полностью, а классические произведения всегда будоражили душу (но в XV в. наблюдается рост интереса к ним). «В эпоху Возрождения много внимания уделялось природе». Едва ли: в этот период практически не писали пейзажи, но в XIII в. сформировался культ природы, что связано с учением святого Франциска. «Эра Ренессанса ознаменовала развитие науки». Нет: как мы знаем, науке пришлось противостоять популярному в те времена увлечению магией.

На Западе в Средние века время от времени возникал интерес к античности, что, по сути, и можно назвать эпохой Ренессанса. Но попытки оживить классические принципы, стиль и направления искусства предпринимались на каждом историческом этапе развития человечества с V по XV вв. Например, еще до того, как умер последний правитель Западной Римской империи, в Риме наблюдался период возрождения классической архитектуры, основные идеи и принципы которой были использованы при строительстве храмов. Историки часто говорят о Вестготском возрождении в VII в. в Испании, Нортумбрианском – в VIII в. в Англии, Каролингском – в IX в. во Франции, Оттоновском – в X–XI вв. в Германии и т. д. Существует также понятие «возрождение XII в.».

В известном смысле классические традиции вообще никогда не нуждались в возрождении: писатели и художники при любой возможности постоянно ссылались на античные тексты и модели. Консульские диптихи вдохновили декоратора церкви в Овьедо в VIII в. В XI в. в городе Фромиста на севере Испании резчик по дереву, украшающий капители, не имел под рукой образцов скульптурных композиций Лаокоона, но воспроизводил их по описанию Плиния. Флорентийские строители копировали римские храмы настолько успешно, что смогли ввести в заблуждение самого Брунеллески. В XIII в. в городе Орвьето один скульптор создал имитацию римского саркофага. Для так называемой готической архитектуры средневекового периода характерны украшения в виде классических скульптур. Писатели философского толка стремились подражать Платону и Аристотелю, а прозаики выстраивали свои произведения в соответствии с классическими моделями.

Поскольку возрождение затронуло и западную литературу, на базе которой в основном выстраивался процесс обучения, это привело к оживлению античных ценностей и принципов. Понятие «ренессанс» проникло в лексикон историков Византии (в первую очередь это касается возрождения гуманистической науки и ретроспективного искусства Константинополя в конце XI в.). Византийские резчики по кости, которые обычно избегали языческой тематики, могли вдруг сделать нечто удивительное и изящное вроде ларца Вероли, украшенного сценами из классической мифологии: Геркулес играет на лире, а кентавры аккомпанируют танцующим менадам. Европа позирует на спине быка, игриво размахивая своей накидкой. Образцы пришли из восточного христианства – этому способствовали переводы классических текстов на арамейский и распространение византийского искусства и науки. Также влияние оказали регионы, граничащие с восточным Средиземноморьем, где обстановка в большей степени, чем на Западе, благоприятствовала сохранению классических традиций.

Мусульмане захватили территории, принадлежавшие когда-то эллинистическому миру и распавшейся позднее Римской империи. Они смогли получить доступ к тем же источникам, что использовались в латинском христианстве: в исламе высоко ценились античные тексты и монументы греко-римского происхождения, которыми изобиловала эта местность. В связи с этим нам следует поискать признаки Возрождения и в исламской культуре. Некоторые тексты, с которыми связано Возрождение в христианстве, сначала побывали в руках мусульманского народа и были переведены на арабский и лишь после этого были вновь переписаны и переведены уже западными специалистами.

Охотники за древностями могут найти их в Китае, где философия неоконфуцианства скоро стала новой религией, воплотившей в себе многие черты, характерные для средневекового периода и начала Нового времени на Западе. Черты эпохи Возрождения прослеживаются и в Японии XVII в., в городе Эдо: восстановление классических текстов, возрождение забытых традиций, поиск аутентичных версий очерков по истории синтоизма, положенных в основу нового учения.

Цель Возрождения состоит не в том, чтобы воскресить старое, скорее вся суть – в создании нового. В искусстве это означало разработку новых принципов на базе тех, которые в XVII в. считались «классическими», и внедрение их в программу обучения в художественных академиях. Эти принципы касались математических пропорций, которые привносили гармонию и красоту в музыку. В архитектуре в разное время и в разных школах выделяли отдельные формы и отдавали им предпочтение: круг, треугольник и квадрат в XV–XVI вв.; «золотой» прямоугольник в XVI в. и дальше (длины сторон этого прямоугольника находятся в идеальной пропорции); спиральная, или «змеевидная», линия. Другие правила были связаны с учением о математической перспективе (его впервые изложил Леон Баттиста Альберти в 1418 г.); с обращением к античным философским идеям, например концепции идеальной формы Платона или к понятию сущности вещей Аристотеля, согласно которому произведение искусства есть творческое подражание природе или бытию; с утверждением о том, что творческий человек должен, как сказал Шекспир, «опережать жизнь»; а также с утверждением, что реализм есть нечто большее, чем простое подражание природе: это попытка достичь трансцендентной реальности. «В творчестве греков можно увидеть не только саму Природу, но и то, что ею не может быть создано, – идеальную красоту и рожденные сознанием образы», – сказал И. И. Винкельманн, немецкий искусствовед, автор работы по теории классицизма 1755 г.

Что касается сферы образования, то и здесь мы можем говорить не о возрождении идей позднего Средневековья, а о новой их трактовке. Школы во Франции и Северной Италии в конце XIV – начале XV вв. строили обучение согласно принципу гуманизма, уделяя основное внимание «гуманитарным» предметам вместо формальной логики с ее абстрактностью, теологии и метафизики и унижающих человеческое достоинство естественных наук. Гуманистическое образование включало в себя философию, историю, поэзию и языки. Именно эти предметы имел в виду Фрэнсис Бэкон, когда сказал, что они не только украшают человека, но и воспитывают душу. Целью было обучить студентов искусству красноречия и спора, что было крайне необходимо людям, живущим в атмосфере межгосударственной и межгородской конкуренции, напоминающей период Сражающихся царств в Китае или соперничающих городов в Греции.

Это определенным образом повлияло на дальнейшее восприятие мира. Гуманисты видели закономерность исторического развития и культурных перемен. Чтобы понять древние тексты, например труды классиков или Библию, необходимо учитывать культурный и смысловой контекст. Интерес гуманистов к истории происхождения языков и к отличительным особенностям различных обществ стимулировал исследования в этой области. Боккаччо жадно внимал рассказам путешественников, пытаясь понять чужеземную речь. Марсилио Фичино, флорентийский священник и врач, служивший при дворе Медичи, с энтузиазмом изучал египетские иероглифы. Оба они хотели узнать, на каком языке говорили Адам и Ева в Саду Эдема и где впервые появилось письмо.

Ренессанс не был заслугой только Италии или какого-то другого западного региона. Это важно понимать, потому что с позиции традиционного европоцентризма считается, будто Возрождение является одним из достижений именно Запада. Великие культурные перемены не могут возникнуть в результате партеногенеза, большую роль играет перекрестное опыление. Мы уже знаем, какую роль сыграли трансъевразийские связи в процессе формирования новых идей в 1-м тысячелетии до н. э. Довольно трудно согласиться с тем, что большинство гениальных идей, появившихся в Западной Европе во времена расцвета Средневековья, на самом деле связаны с этапом «Монгольского мира». Как мы узнаем в следующей главе, эпоха Просвещения, наступившая в XVIII в., позаимствовала эстетические и политические модели у Китая, Индии и Японии, ее становление и развитие осуществлялось благодаря налаживанию связей с другими континентами. Если бы Ренессанс в Европе не зависел от внешнего влияния, кто знает, каким был бы результат.

Однако все-таки есть причины утверждать, что Ренессанс в Европе оформился силами самих европейцев. Когда черты этой эпохи стали отчетливо проступать в работах Петрарки и Боккаччо, а также в произведениях сиенских и флорентийских художников – последователей Джотто и Дуччо, трансъевразийские связи были уже нарушены. В 1340-х гг. Амброджо Лоренцетти использовал образы китайских наблюдателей в сцене казни монахов-францисканцев. Приблизительно в это же самое время Франческо Бальдуччи Пелоготти создал путеводитель по Шелковому пути для итальянских торговцев. На одной из итальянских миниатюр того периода, сохранившихся в архивах Британской Библиотеки, изображена красочная сцена пиршества монгольского хана. Позднее Андреа да Феррара изобразил, как монахи Доминиканского ордена распространяли Евангелие среди народов, внешне напоминавших жителей Китая и Индии. С крахом династии Юань в 1368 г. пришел конец Монгольскому миру. Рим утратил связь с миссией францисканцев в Китае, которая почти прекратила свое существование к 1390 г. Запад оказался практически изолированным от мира. Европа была отрезана от контактов с Китаем, Центральной Азией и Индией, то есть стран, подаривших ей ранее новые знания, идеи и технологии. Когда Колумб отплыл в Китай в 1492 г., знания покровительствовавших этой экспедиции членов королевской академии о стране были настолько устаревшими, что они вручили Колумбу верительную грамоту на имя Великого хана, чье правление закончилось уже больше века назад.

Взаимодействие регионов Евразии между собой в XV в. происходило при участии ислама. Мусульманский мир помог наладить контакты между Европой, Южной и Восточной Азией. Китайские и индийские артефакты, которые впоследствии копировались в Европе, попадали на континент в виде дипломатических даров в рамках посольских миссий. Кайт-Бей, правитель Египта в конце XV в., например, посылал в другие страны фарфор с изображением сцен из жизни народа. Произведения эпохи Ренессанса в Европе выглядели бы совсем иначе, если бы не мусульманское влияние: научные знания (например, в области астронимии), ремесла, прикладное искусство (ковры, изделия из ткани, стекла и керамики).

Распространение Возрождения: идеи и открытия

Неважно, насколько велико было в эпоху Возрождения влияние извне, однозначно можно сказать, что это было время глобального прорыва в истории развития мысли. Ренессанс осваивал все новые территории. Западный подход к изучению новых языков, отображению реальности и формированию нового уклада жизни, основанный на переосмыслении традиций античности, привлекал все больше людей в разных уголках мира. Культура и эстетика Древней Греции и Рима вызывали больший интерес, чем современные тексты, образы и др.

На форзаце экземпляра работы Витрувия по основам архитектуры (это самый основательный и всеобъемлющий трактат эпохи Ренессанса, на базе которого архитекторы того времени обучались классическим методам и принципам) Антонио де Мендоса, первый вице-король Новой Испании, написал, что он «прочел эту книгу в городе Мехико» в апреле 1539 г. В это время профессора-францисканцы колледжа Санта-Крус де Тлателолько обучали ацтекскую молодежь писать подобно Цицерону, а Мехико менялся в соответствии с принципами городской застройки, предложенными Витрувием. Позднее в этом же веке иезуиты подарили Акбару Великому гравюру Альбрехта Дюрера – для того, чтобы индийские художники могли научиться его технике. Спустя некоторое время итальянский миссионер Маттео Риччи познакомил китайцев с риторикой, философией, астрономией, географией и мнемотехникой Ренессанса, а также с учением Иисуса Христа. Ренессанс «покорял планету». Сейчас культурная глобализация – довольно привычное явление. Мода, еда, игры, образы, мысли и даже жестикуляция – это то, чем в наши дни постоянно обмениваются народы. Но в те далекие времена подобное распространение концепций, знаний и традиций было поистине уникальным.

Сделанные открытия позволили европейским идеям заявить о себе по всему миру. Исследователи прокладывали все новые маршруты, что положило начало глобальным экологическим изменениям. Точка зрения Колумба о том, что мир довольно мал и потому легко изучаем, является одной из наиболее вдохновляющих идей. Старая мысль о том, что мир есть нечто необъятное, лишь тормозила процесс его познания. Колумб вдохновил смельчаков на кругосветные путешествия. «Мир мал, – писал он в одной из своих поздних работ. – Все это доказано теперь на опыте, и я об этом написал в других письмах со ссылками на Священное писание… И я говорю, что мир не велик, вопреки мнениям людей несведущих… Это может быть очень легко доказано». Это один из тех случаев, когда одно заблуждение изменило весь мир. Эратосфен, библиотекарь из Александрии, вычислил размеры земного шара с удивительной точностью еще в 200 г. до н. э., при помощи тригонометрии и простой системы вычислений, что вызывало удивление и определенные сомнения. Позднее Колумб предложил свою версию измерений, согласно которой мир выглядел на 25 % меньше, чем он есть на самом деле. Вычисления были абсолютно неверными, но благодаря им Колумб пришел к выводу, что океан, омывающий берега Западной Европы, должен быть у́же по ширине, чем считалось ранее. Это позволило поверить, что его можно пересечь.

От катастрофы Колумба спасло лишь то, что неожиданно на его пути встретился континент: если бы не случайно открытая Америка, путь был бы очень долгим и трудным. Ошибки в вычислениях позволили проложить дорогу из Европы в Новый Свет. До этого европейцы не знали выхода в Западное полушарие, если не считать маршрута, который проложили еще викинги вокруг берегов Арктики, из Норвегии или Исландии к острову Ньюфаундленд. На всем пути Колумба сопровождал попутный ветер, а в крупных портах, куда заходили его корабли, команда пополняла свои запасы продовольствия. В результате начавшегося межкультурного и экологического обмена в мире стали заметны и другие исторические тенденции. Экономическое превосходство Китая постепенно уменьшалось, все больше росло влияние западноевропейских стран, получивших доступ к ресурсам и возможностям Америки. Миссионеры и мигранты активно распространяли среди народов Нового Света христианство, которое до этого было в некоторой территориальной изоляции. Христианство начало оформляться в одну из самых значимых религий. Увеличился поток мигрантов: некоторых людей переселяли насильственным образом, например чернокожих рабов из Африки. Кто-то переселялся по собственной воле – например, люди, которые стояли у истоков рождения современной Америки. Ошибочное мнение насчет размера Земли запустило все эти процессы. Последствия чувствуются до сих пор – их можно увидеть в том влиянии, которое по сей день оказывает Новый Свет на образ жизни Старого Света.

Некоторые историки до сих пор не могут решить, был ли Колумб больше ученым или гуманистом. Он и правда читал кое-какие классические географические тексты, однако, скорее всего, это произошло уже после его первого трансатлантического путешествия – изучая литературу, он скорее искал подтверждение своим теориям. Характер и мировоззрение Колумба формировались под влиянием древних источников: Библия, работы по агиографии и что-то вроде «бульварного чтива», говоря современным языком, приключенческие рассказы отчаянных храбрецов, в которых герой (как правило, благородного происхождения) под видом простолюдина пробирался на корабль, на котором бороздил океаны, открывал новые земли, освобождая их от монстров и великанов, и добивался славы. Именно к этому и стремился Колумб всю свою жизнь.

Безразличие к классическим текстам сделало его провозвестником научной революции, поскольку, как и современные ученые, он предпочитал получать практический опыт, а не читать описание чужих достижений. Колумб с гордостью заявлял, что смог доказать неправоту Птолемея. Гуманизм подтолкнул многих людей к занятиям наукой, поскольку воспитывал в них критическое отношение к различным письменным источникам. Но для научной революции этого было недостаточно. Следующим толчком послужили новые знания, полученные в результате открытий Колумба. Путешественники рассказывали о ранее неизвестных землях и народах, демонстрировали образцы флоры и фауны, предметы быта и культуры: из своей первой экспедиции Колумб привез даже представителей встреченных в новых землях племен. К XVII в. мореплаватели начали составлять карты, отмечая на них места, где уже побывали, и особенности рельефа. Таким образом, результаты экспедиций того времени – карты мира, которые, может, и не отражали реальную картину, но стимулировали к дальнейшим поискам; кунсткамеры, или собрания диковинных вещей, привезенных мореплавателями из путешествий, – на базе этих собраний впоследствии возникли музеи. Итак, мы подходим к теме науки – совокупности областей знаний, в развитии которой западноевропейские мыслители преуспели в XVII в., обогнав своих азиатских коллег, долгое время удерживавших первенство в этой сфере.

Научная революция

Небывалый размах исследовательской деятельности на Западе в конце XVI–XVII вв. (с 1543 г., когда Коперником была создана гелиоцентрическая система мира, и вплоть до смерти Ньютона в 1727 г.) обозначил наличие проблемы сродни той, с которой столкнулся Ренессанс. Является ли научная революция достижением исключительно Запада? Новая эра началась с выходом европейцев «в большой мир» – научная мысль начала развиваться благодаря экспонатам кунсткамер, картам и отчетам по результатам экспедиций. Именно европейцы привезли все эти «редкости» и сделали соответствующие наблюдения, которые составили исходный материал для дальнейших изысканий. Нужно упомянуть, что научная революция случилась в период возобновления трансъевразийских контактов: налаживание морских путей сообщения между Европой и Китаем во второй декаде XVI в. значительно расширило возможности потенциального обмена. В некоторых случаях в рамках обмена между исламскими и христианскими сообществами результат оказывался неожиданный: например, когда на Востоке христианские ученые искали оригинальную рукопись Книги Иова или утерянные тексты Пифагора, а вместо этого познакомились с трудами арабских ученых по медицине и астрономии. Возможно, знаниями мусульманских астрономов о форме Земли и размерах космоса мог располагать и Коперник. Западные учения об оптике и оптических системах тоже основывались на работах мусульманских ученых. Но убедительных данных, доказывающих наличие подобного влияния, недостаточно. И хотя Лейбниц думал, что ему удалось найти сходство между своей теорией двоичной системы счисления и работами азиатских ученых, нет достоверных фактов, подтверждающих зависимость достижений западной науки от знаний и открытий, полученных от китайских или других заморских коллег. Научная революция способствовала не только накоплению полезных и необходимых знаний, но и изменению взаимоотношений между Китаем и Европой. Китай был вынужден считаться со странами, которые еще недавно считал невежественными и варварскими: в 1674 г. китайский император передал управление астрономической обсерваторией иезуитам. Спустя пять лет, когда Лейбниц обобщил знания китайских ученых, полученные от иезуитов, великий эрудит пришел к выводу о том, что Китай и христианство – эквиполентные цивилизации, которым есть чему поучиться друг у друга, но у Запада больше успехов в области физики и математики.

Социальные перемены, в результате которых упростились условия труда и у людей появились возможности заниматься наукой, стали еще одной предпосылкой к усилению позиции Запада в этой области. Многие средневековые практики, как мы уже знаем, были представителями духовенства. Другие были ремесленниками (или художниками, чей социальный статус был не намного лучше). В XVII в. наукой занимались преимущественно аристократы, которым, как мы уже обсуждали в предыдущей главе, больше не нужно было участвовать в военных действиях. Образование стало привилегией знатного сословия. Исследователи открыли новые торговые маршруты, и это дало возможность наращивать капиталы представителям буржуазии – торговцы заняли нишу, которая прежде принадлежала знати. Роберт Бойль смог посвятить свою жизнь научным исследованиям, не умаляя достоинства своего дворянского происхождения. Исааку Ньютону, сыну фермера, занятия наукой сулили возможность быть посвященным в рыцари.

В основе открытий научной революции лежит эмпирическое мышление, которое возродилось еще в эпоху Высокого Средневековья на Западе. Не менее важную роль играл все возрастающий интерес к магии. Мы уже знаем, что между наукой и магией существовала довольно прочная связь и на более ранних временных этапах. Она сохранилась и в рассматриваемый нами период. Астрономия пересекалась с астрологией, химия с алхимией. Фауст продал душу Дьяволу в обмен на доступ к тайным знаниям. Если мудрость была дарована Соломону Богом, то оккультные знания Фауст получил от Сатаны. В эпоху Ренессанса магия пользовалась гораздо большей популярностью, чем до или даже после.

Получив доступ к позднеантичным магическим текстам, ученые решили, что они смогут разгадать тайны великих колдунов прошлого: заклинания, при помощи которых Орфей исцелял больных; талисманы фараонов Египта для оживления статуй и мумий, как это позже стал изображать Голливуд; методы Каббалы для обретения силы сродни божественной. Фичино и другие писатели эпохи Ренессанса выступали за то, что магия хороша лишь в том случае, если она используется во благо исцеления или направлена на изучение законов природы. Античные магические тексты, считавшиеся ранее бессмысленными или безбожными, на этом этапе приобрели популярность в христианстве.

В поисках мудрости, более древней, чем та, которой владели греки, большой интерес вызвали знания, имеющиеся у египтян. Иероглифы не поддавались расшифровке, археология не давала доступных объяснений. Без достоверного источника знаний студентам приходилось искать ответы и подсказки повсюду: сборник текстов под именем Гермеса Трисмегиста считался древнегреческим по происхождению, но на самом деле его автором был неизвестный византийский кузнец. Фичино обнаружил эти тексты среди книг, привезенных из Македонии для Библиотеки Медичи в 1460 г. Они были полной противоположностью грубому рационализму классического образования – это была сенсация.

В конце XVI – начале XVII вв. «Новым Гермесом» маги назвали императора Священной Римской империи Рудольфа II (1552–1612) за то, что тот покровительствовал эзотерическому искусству и принимал странствующих алхимиков в своем замке в Праге. Здесь собирались астрологи и каббалисты, чтобы выведать секреты природы и попрактиковаться в так называемом пансофизме – достижении универсальных знаний и постижении тайн и могущества Вселенной. Различие между магией и наукой, которое состояло в способах установления контроля над природой, практически исчезло. Многие великие деятели научной революции на Западе в XVI–XVII вв. либо начали с магии, либо заинтересовались ею позже. Иоганн Кеплер был алхимиком. Готфрид Вильгельм Лейбниц изучал иероглифы и основы Каббалы. Историки считают, что западная наука оформилась на базе рационализма и эмпиризма (это, конечно, может быть правдой), но в то же время в ней довольно много позаимствовано из традиций магии эпохи Ренессанса.

Магические методы не принесли должного результата, но все эти усилия не были напрасными. Алхимия послужила развитию химии, астрология преобразовалась в астрономию, каббализм – в математику, а пансофизм – в науку о природе. Маги создали так называемые театры мира, где все знания могли быть систематизированы и выставлены на обозрение так же, как в кунсткамерах. В результате была создана система классификации различных форм жизни и языковых групп, которой мы пользуемся и по сей день.

Работа Аристотеля – hors de pair[12] среди западных продуктов интеллектуального труда – продвигала наблюдение и эксперимент как основные методы постижения истины. Результаты усилий Аристотеля были несколько парадоксальными: поощряя попытки обходиться без авторитетов, он требовал от экспериментаторов доказательства своей неправоты. Фрэнсис Бэкон в некоторой степени придерживался того же направления мысли, и это стало характерной особенностью научной традиции начала XVII в. Бэкона нельзя было назвать собственно революционером: он был юристом, которого ждал титул лорда-канцлера Англии. Философские изыскания были для него словно глоток свежего воздуха. В возрасте шестидесяти лет ему предъявили обвинение во взяточничестве. Попытка философа доказать свою невиновность тем, что в его действиях не было злого умысла, была вполне типичной для его лаконичного и ясного ума. Позицию Фрэнсиса Бэкона отражала фраза: «Знание есть сила», а его отношение к науке демонстрировало желание обрести власть над природой и познать ее законы. Бэкон ценил наблюдение больше, чем традиции, и, как говорят, пал жертвой науки – заболел, переохладившись в ходе эксперимента с замораживанием курицы. Достойный конец для ученого, который говорил, что «выдерживать воздействие холода следует с достоинством».

Бэкон открыл метод, который в дальнейшем стали применять другие ученые для выявления закономерностей: индукция – процесс логического вывода на основе перехода от частного положения к общему. Таким образом можно сформулировать научный закон, на основании которого и стоит строить предположения.

На протяжении более трехсот лет после Бэкона ученые работали, пользуясь этим методом. «Вечная трагедия науки: уродливые факты убивают красивые гипотезы», – сказал соратник Ч. Дарвина Томас Хаксли. Реальность очень далека от представления о ней: никто обычно не приступает к наблюдениям, не имея готовой для проверки гипотезы. Самый лучший критерий оценки гипотез вывел Карл Поппер, который утверждал, что ученые начинают с разработки теории, а потом доказывают ее истинность или ложность. Теория научна, если она допускает опровержение опытом; теория становится научным законом, если опровергнуть ее не получается.

Опыт, с точки зрения Бэкона, лучше логики. Он разделял мнение голландского ученого Яна Баптиста ван Гельмонта: «Логика бесполезна для научных открытий». Это высказывание соответствовало духу времени – начиная с периода позднего Средневековья напряжение между логикой и наукой все время росло. Но определенный поворот в мышлении помог примирить эти две сферы. С точки зрения Рене Декарта, сомнение – единственное, чему можно доверять. Пытаясь избавиться от подозрений в том, что все вокруг иллюзия, он заключил, что реальность сознания подтверждена сомнениями в ее истинности. В определенном смысле Декарт в гораздо меньшей степени, чем Бэкон, подходит на роль героя. Он был ленив (хотя это было неправдой) и также утверждал, что избегает чтения, дабы не смешивать свои гениальные мысли с посредственными высказываниями других авторов. Ученые, однако, отмечают поразительное сходство между якобы оригинальными идеями Декарта и текстами св. Ансельма, написанными на пятьсот лет ранее. Декарт начал с изучения проблемы эпистемиологии: как мы знаем то, что мы знаем? Как мы отличаем истину от фальши? Предположим, говорил он, что «есть обманщик большой силы и хитрости, который сознательно обманывает меня». Именно потому, что «в мире нет ничего определенного». Но, как он отмечал: «В этом случае я тоже несомненно существую, если он меня обманывает; и пусть он обманет меня настолько сильно, насколько сможет, он никогда не убедит меня в том, что я ничто, пока я думаю, что я что-то». Учение Декарта обычно сводится к формуле: «Я мыслю, следовательно, я существую». Было бы правильнее переформулировать это высказывание так: «Я сомневаюсь, следовательно, я существую». Подвергая сомнению собственное существование, человек доказывает, что он существует. Здесь возникает одна проблема: «Что тогда есть я? Нечто, обладающее способностью думать. Что есть нечто, которое думает? Это нечто, которое сомневается, понимает, постигает, утверждает, отрицает, желает, отвергает, воображает и чувствует».

Выводы, сделанные из этого умозаключения, субъективны по своей сути. Когда, например, Декарт сделал выводы о существовании души и Бога, он исходил из того, что если говорить о душе, можно сомневаться в существовании своего тела, но не своих мыслей. Что касается Бога, то знания о совершенстве, скорее всего, были получены от «сущности, гораздо более идеальной, чем я сам». Политические и социальные идеи Декарта отличает выраженный индивидуализм. При том, что теория естественного происхождения общества и государства никогда не покидала Европу, западная цивилизация, по сравнению с другими культурами, всегда являлась колыбелью индивидуализма. Декарт заслуживает как похвалы, так и порицания. Во времена после Декарта, Спинозы, иудейских материалистов и интеллектуальных провокаторов, которые попали в немилость к католическим и иудейским авторитетам, свобода воли оказалась под угрозой. Даже Лейбниц, изо всех сил старавшийся опровергнуть позицию Спинозы, отказался от свободы воли, полагая, что все иллюзии возникают в нашем сознании лишь с позволения Бога. Однако уже в следующем веке детерминизм стал восприниматься как маргинальная ересь – на этом этапе истории свобода превратилась в наивысшую ценность наряду с довольно ограниченным кругом «очевидных истин». Декарт сделал еще один вклад в будущее: реабилитировав логику и науку, он передал новым поколениям иной взгляд на науку и логику.

В рамках нового подхода к науке все усилия исследователей были направлены на изучение Земли. Определению ее местоположения в космическом пространстве уделялось такое же внимание, как и быстро развивающейся технологии составления карт. Когда тексты Птолемея, великого географа II в. до н. э., стали распространяться по западной территории в XV в., на их основе стала формироваться новая картина мира. Еще до получения доступа к латинским версиям западные картографы взяли на вооружение одну из основных идей Птолемея: составлять карты следует с учетом долготы и широты. Широта заставила картографов обратить свое внимание на небесные объекты и рассмотреть их как способ определять путь и местоположение (Солнце, Полярная звезда). При определении долготы следовало опираться также на наблюдение за небесными светилами. Знание астрономии играло важную роль в двух основных сферах: астрологии и метеорологии. Способы получения информации в астрономии значительно усовершенствовались; в начале XVII в. при помощи телескопа был получен доступ к неизведанным ранее частям космоса. Разработка более точного часового механизма помогла фиксировать перемещение небесных объектов. В какой-то степени этому поспособствовали астрономы-иезуиты, которым было предоставлено управление обсерваторией в Китае. Китайцы разбирались в изготовлении стекла, но, предпочитая больше фарфор, не особенно старались развивать эту отрасль. Они кое-что понимали и в часовом деле, но не видели необходимости в создании специальных механизмов по определению времени – ведь это можно было сделать при помощи солнца и звезд. Жители западного полушария, наоборот, нуждались в китайских технологиях: стекло, чтобы изготавливать витражи для церквей и зеркальные окна; часы, чтобы следить за временем молитв в монастырях.

Самая важная идея в космологии этого периода, однако, никак не связана с техническим прогрессом или же переосмыслением традиций прошлого. Она возникла в 1543 г., когда польский астроном Николай Коперник предложил считать Землю одной из планет, вращающихся вокруг Солнца. До этого момента не было четкого представления о строении космоса. С одной стороны, считалось, что вездесущность Бога ограничивала материальную Вселенную, как концепция бесконечности обесценивала понятие времени, с другой – люди думали, что наша планета и ее обитатели находились в центре этой Вселенной, а другие планеты, солнце и звезды окружают нас, как бы защищая и оберегая. Древние греки спорили насчет геоцентрической модели, но многие ее все-таки поддерживали. Птолемей утверждал, что геоцентризм станет традиционным в следующем тысячелетии. Ближе к концу X в. Аль-Бируни, великий персидский ученый, подверг эту концепцию сомнению так же, как это делали и арабские ученые-теоретики после него (некоторые работы этих ученых Коперник должен был знать). В XIV в. в Париже Николай Орем оформил эти аргументы, привел их к балансу. К XVI в. возникло множество других наблюдений, на базе которых выстроилась новая теория.

Предположение Коперника было сформулировано несколько робко, нерешительно и обсуждалось довольно неохотно. Ученый получил первую печатную версию своей гениальной книги о вращении небесных сфер, когда лежал при смерти, частично парализованный, практически никого не узнавая и ничего не помня. Потребовалось почти сто лет, чтобы идея Коперника о строении Вселенной стала популярной. В сочетании с работой Иоганна Кеплера начала XVII в. относительно законов движения планет Солнечной системы открытие Коперника помогло выйти за рамки былых представлений о космосе, планетах и траектории их движения.

Смещение фокуса внимания с Земли на Солнце стало поворотным моментом в науке, и постепенно геоцентрический подход утратил популярность. Но было бы ошибкой предполагать, что «средневековое сознание» интересовалось лишь людьми. В центре всего стоял Бог. Мир был мал и ничтожен по сравнению с Небесами. Населенная людьми часть Вселенной была лишь крошечным шариком где-то в дальнем углу великой картины, созданной Господом: Земля и небесный свод застряли между божественными творениями как кусочек ватки в маникюрных щипчиках. При этом люди были такими крохотными созданиями в огромной гелиоцентрической Вселенной, что оказались полностью во власти Бога: как раз по этой причине, возможно, Коперник и сместил нашу планету с центральной позиции. Каждое последующее открытие в астрономии уменьшало относительные размеры нашего с вами места обитания и снижало его значимость.

Бог легко встраивается в представление о космосе. Проблемой религии было непонимание того, как в эту систему поместить еще и человека. Как любая новая научная парадигма, гелиоцентризм вызвал сначала неприятие со стороны церкви. Религия часто стремится убедить нас, что все в мире создано для человека и что именно человек – венец творения. Наука же подвергает сомнению подобную точку зрения. Получается, что в религии нет смысла, что она не способна противостоять достижениям науки. Так как же христианская точка зрения на природу человека смогла устоять, несмотря на давление со стороны теории о гелиоцентризме?

Религию, как я думаю, не обязательно воспринимать как следствие установления порядка во Вселенной: она может быть средством борьбы с хаосом, актом «неповиновения беспорядку». Точно так же обстоит дело и с учением Коперника, которое позволило лучше понять строение космоса. Заблуждение о том, что данная концепция противоречит принципам христианства, возникло в результате недопонимания. Галилео Галилей, первый, кто использовал телескоп для наблюдения за небесными телами, довольно красноречиво презентовал гелиоцентрическую теорию. Он подвергся гонениям со стороны инквизиции за то, что лишь придерживался нетрадиционной для того времени точки зрения. Считалось, что Галилео выступил с критикой текстов Священного Писания, когда пытался объяснить теорией Коперника суть послания книги Исход, в которой последователи пророка Иешуа остановили солнце на небосклоне. Эта тема оказалась под запретом, но в самой позиции Коперника не было ничего предосудительного, поэтому другие ученые, включая представителей духовенства и некоторых инквизиторов, продолжали преподавать эту теорию. В 1620-х гг. папа Урбан VIII, признавший правоту концепции Солнечной системы Коперника, убедил Галилео прервать молчание и опубликовать работу, объединяющую между собой гелиоцентрический и геоцентрический подход, – с целью примирить науку и религию. В научном трактате, однако, геоцентризму не было уделено должного внимания. Это не соответствовало задачам папской администрации, Галилео был задержан, обвинен в 1633 г. и заключен под домашний арест. Идею гелиоцентризма объявили еретической. При этом все, кто серьезно задумывался на эту тему, понимали, что теория Коперника наилучшим образом объясняет структуру Вселенной. Есть распространенная версия этой истории, в которой отсталая религия всячески препятствует развитию науки, но на самом деле это полная чушь.

После работ Галилео и Кеплера понять космос стало еще сложнее. Теперь он больше не представлялся божественным творением, и беспорядка в нем было больше. Гравитация, которую открыл Исаак Ньютон, положила начало экспериментам в 1660-х гг. и несколько упорядочила общую картину. Эта теория в некотором смысле подтверждала идею Вселенной, созданной в соответствии с замыслом Творца. В версии Ньютона космос был похож на механическое устройство: что-то вроде модели, выполненной из меди и дерева, которая украшала библиотеки и кабинеты в благородных домах. Вселенная – дело рук небесных инженеров, а невидимые силы настраивают и регулируют ее работу. Божьи усилия присутствуют и в движениях маятника, и в падении яблока, а также в перемещениях Луны и планет.

Ньютон придерживался традиционных взглядов: гуманист старой закалки и энциклопедист, философ и теолог, одержимый идеей священной хронологии, желающий разгадать тайны Вселенной и найти философский камень. Исаак Ньютон является представителем эмпиризма – учения, основанного на убеждении, что реальность необходимо тестировать посредством чувственного восприятия. Вселенная, как считали эмпиристы, состоит из элементов, соединенных между собой по принципу причинности, для которого Ньютон сформулировал определение и вывел законы. «Природа и ее законы были спрятаны во тьме, но Господь сказал: “Да будет Ньютон! И стал Свет!”» – так звучит эпитафия Ньютону, сочиненная Александром Поупом. Описанное в тексте выглядит как акт своеобразного самоуничижения Бога. Ньютон считал, что гравитация – это способ, который изобрел Бог, чтобы удерживать объекты Вселенной вместе. Многие его последователи были с этим не согласны. Деизм распространился в Европе в XVIII в. отчасти потому, что механическая Вселенная смогла наконец-то обойтись без помощи Божественного Часовщика после того, как тот запустил ее. К концу XVIII в. Пьер-Симон Лаплас, который почти все физические явления объяснял с точки зрения притяжения или отталкивания частиц, мог бы похвастаться тем, что свел Бога до уровня «гипотезы». Ньютон говорил о себе: «Но сам себе я кажусь только мальчиком, играющим на берегу… в то время как великий океан истины расстилается передо мною неисследованным». Как мы увидим в следующей главе, смельчаки, которые рискнули нырнуть в этот океан вслед за ним, в результате все-таки выбрали иное направление.

Политическое мышление

Новое политическое мышление развивалось по тому же пути, что и наука, начиная с возвращения к идеям античности в попытке применить их к открытиям нового этапа и заканчивая революцией.

Сначала люди ориентировались на опыт древних греков и римлян, при этом продолжали искать новаторские решения возникающих перед ними проблем. Расцвет суверенных государств и оформившихся новых империй требовал разработки новых законов и правил. Назрела потребность в озарении – научном, политическом. Воображение рождало образы «идеальных земель». Вспомним: в воображаемом обществе Платона искусство объявлялось вне закона, а младенцы были беззащитны. В трактате «Ли цзи», написанном приблизительно в 200 г. до н. э., говорится о благоуханной земле, открытой легендарным императором и исследователем, где «люди добры и уважают природу», они практикуют свободную любовь и обожают музыку. Чжоу Каньюань в XIII в. рассказал историю о путешественниках, вернувшихся из рая и обнаруживших мир пустынным и заброшенным. Многим нравились мифы о золотых временах, когда на земле царили гармония, дружба и изобилие. Некоторые гуманисты считали, что благодаря экспедициям Колумбу посчастливилось оказаться в таком времени, – именно о таких путешественниках ранее слагали песни, воспевая их храбрость и благородство. Даже те народы, о которых рассказывал Колумб, казались чистыми и безгрешными. Эти люди были наги, словно только что проснулись в садах Эдема и ожидали Божьего повеления. Они меняли золото на дешевые безделушки. Они были кротки, что позволило Колумбу с легкостью их поработить, и почтительны.

В 1529 г. Томас Мор написал свою книгу «Утопия», название которой стало нарицательным для целого жанра. «Здесь вы вряд ли найдете схему политической или социальной реформы, на страницах книги Мора нет даже намека на это», – написал критик Сидни Ли. Утопия была довольно безрадостным местом, где у людей были ночные горшки из золота, но не было кабаков; бесклассовый коммунистический режим предлагал скучное образование, религию без любви и удовлетворенность без удовлетворения. Были и другие варианты чудесных выдуманных земель, например мифическая страна Эльдорадо. Но эти истории уже не так будоражили умы. В произведении Томмазо Кампанеллы «Город солнца» 1580 г. сексуальные отношения были возможны лишь с разрешения астрологов. «Потерянный рай» Мильтона поднимает важнейшие философские и нравственные вопросы своего времени. Луи Антуан де Бугенвиль думал, что ему удалось обнаружить «сексуальную утопию», то есть территорию свободной любви в реальности – во время высадки на Таити в XVIII в., но этот опыт наградил членов его команды венерическими болезнями. В следующем веке Шарль Фурье придумал идеальное общество под названием «Гармония». Оргии, по его представлениям, должны были быть организованы с бюрократической точностью – чтобы избавиться от необузданности и излишней страстности. В Америке Джон Адольфус Эцлер предложил свой вариант преображения мира в 1833 г: сровнять горы с землей, выжечь леса и подготовить площадку под строительство; что-то подобное случилось и в самом деле в некоторых частях современной Америки. В Икарии, утопии Этьена Кабе, которую он написал в Техасе в 1849 г., одежду необходимо было изготавливать из эластичных тканей, чтобы она «подходила под любые размеры». В утопии феминистки Элизабет Корбетт пришедшие к власти женщины совсем не заботятся о своем внешнем виде.

Однако представители западного общества воспринимали утопию как красивую картинку, отталкивающую своей приторностью и показным благополучием. Все утописты постепенно утрачивали веру в то, что общество сможет сделать своих граждан лучше. Они хотели, чтобы люди перестали искать наставника, учителя, то есть своего рода «отцовскую фигуру», которая, скорее всего, сделает жизнь лишь еще сложнее. Такой фигурой может быть страж, диктатор, вездесущие компьютеры, всезнающие теократы или мудрецы, которые думают за людей, управляют их жизнью и требуют повиновения и покорности. Любая утопия – это прокрустово ложе. Самое известное воплощение утопических идей в реальном мире состоялось в XX в. по вине большевиков и нацистов. Поиск «идеального общества» сродни погоне за счастьем: много надежд и ожиданий, но результат, как правило, разочаровывает.

Реализм Никколо Макиавелли представляет собой полную противоположность фантазиям Мора. Произведение Макиавелли более конкретно при всей своей образности. Он переосмыслил все западные принципы прошлого, которые касались государственной политики. Цель государства, по версии античных моралистов, заключается в том, чтобы сделать граждан лучше. Политические теоретики античности и Средневековья предлагали различные формы правления, но все они соглашались с тем, что государство должно следовать морально-нравственным принципам: приумножать добродетели и поощрять стремление творить добро. Даже в правовых школах Древнего Китая признавалась необходимость подавления и притеснения ради достижения наивысшего блага притесненных и угнетенных. Когда в 1513 г. Макиавелли написал произведение «Государь», свое послание правителям, его книга произвела фурор не только потому, что автор призывал лгать, обманывать, быть жестоким и несправедливым. Это была сенсация, поскольку было очевидно, что автора не беспокоят темы морали. Макиавелли изъял тему Бога из своих рассуждений о политике. Он отпускал довольно язвительные замечания в адрес религии. Политика – это дикая пустыня, где нет законов, а «правитель… должен быть хитер и осмотрителен, как лис, чтобы вовремя заметить ловушку, и спрятаться за спину льва, чтобы спастись от волков». Единственное, что должен иметь в виду правитель, принимая решения, – это собственные интересы, а его главная задача – удержать власть в своих руках. Вера хороша лишь до тех пор, пока с ней удобно. Государь должен притворяться добродетельным и религиозным. На дальнейшее развитие общества повлияли два основных положения. Во-первых, учение о реальной политике: государство не обязано соблюдать законы морали и нравственности и преследует лишь собственные интересы. Во-вторых, утверждение о том, что цель оправдывает средства и все законно и правильно, если это нужно государству или служит общественной безопасности. «Макиавеллизмом» в Англии стали называть превышение полномочий, а «Старым Ником» – дьявола.

Но действительно ли Макиавелли имел в виду все это? У него было отличное чувство юмора, его персонажи заставляли людей задуматься над своим поведением. Книга для правителей изобилует примерами монархов с плохой репутацией, которых многие его читатели презирали. Героем книги стал Чезаре Борджиа, авантюрист и растяпа, который безуспешно пытался подвести прочное основание под свое будущее могущество; его неудачу Макиавелли назвал «коварством фортуны». Список аморальных поступков, который приводится в книге, предназначен как для осуждения «провинившихся» государей, так и для того, чтобы сформировать свод правил поведения для новых правителей. Истинное послание книги обнаруживается в финальной части произведения: Макиавелли объявляет славу главной целью и требует объединения Италии, а также изгнания французских и испанских «варваров», незаконно обосновавшихся на ее территории. Важно то, что «Государь» открыто обсуждает лишь монархическую систему. Автор явно демонстрирует свое предпочтение республике, монархию он считает подходящим решением лишь в периоды краха и упадка, которые повторяются в истории человечества с определенной периодичностью. Республика есть лучший из возможных вариантов, поскольку суверенное общество мудрее и надежнее, чем монархия. «Государь» – ироничная книга, но еще большей иронией стало то, что почти все читатели восприняли ее серьезно. В результате оформились две основные традиции, которые живы и по сей день: макиавеллианская традиция, в которой превыше всего – интересы государства; и антимакиавеллианский подход, выступающий за возвращение государству нравственного облика. Любые споры по поводу того, в какой степени страна ответственна за благополучие, здоровье и образование граждан, возвращают нас к вопросу о том, есть ли у нее вообще какие-либо обязательства перед людьми.

Другое произведение Макиавелли, «Искусство войны», также стало значительным вкладом в историю. В этой книге автор продвигает концепцию вооруженных граждан как основу формирования армии. Есть лишь один недостаток: ее трудно реализовать на практике. Практически все государства предпочитали наемников и профессиональных военных, поскольку это было более эффективно; с оружием было довольно сложно справиться; важную роль играл боевой опыт. Гонсало де Кордова, «Великий Капитан» испанской армии, который захватил большую часть Италии, пригласил Макиавелли выступить перед своими солдатами и обучить пехоту: результат оказался весьма неоднозначным, стройного марша не получилось. Тем не менее армия из гражданских – это хорошая идея в определенном смысле: меньше затрат, больше самоотверженности и сознательности, чем у наемников, которым выгодно избегать сражений и затягивать военные действия, чтобы продлить свои контракты. Это был так называемый макиавеллианский момент в западной истории, когда йомены и ополченцы, вдохновленные идейными соображениями, воевали наряду с регулярной профессиональной армией.

Популярность убеждений Макиавелли стала причиной политической нестабильности на Западе в то время: вооруженные горожане использовались в качестве «пушечного мяса» в период революций. Но к концу XVIII в. ситуация изменилась. Простое в обращении огнестрельное оружие легко мог освоить каждый. Численное увеличение войск и укрепление огневой мощи имело серьезные последствия. Война за независимость Америки стала промежуточным конфликтом: ополченцы защищали идеи революции при поддержке французской армии. Когда разразилась Французская революция, вольнодумающие граждане уже с успехом сами вели боевые действия. «Поставленная под ружье нация» одержала победу в большинстве битв, что положило начало традиции воинской повинности. Длился этот период вплоть до конца XX в., когда, в связи с мощным прорывом в техническом оснащении армий, необходимость в массовом призыве отпала, хотя в некоторых странах и продолжают чтить традицию «службы родине», обучая молодежь навыкам военного дела. Другим, по-видимому неискоренимым, пережитком макиавеллизма является подход к решению некоторых вопросов: например, ношение оружия. Есть мнение, что жесткая регуляция торговли оружием ущемляет конституционные права граждан. Далеко не все граждане США на сегодняшний день понимают, что на самом деле за всем этим стоит доктрина Макиавелли: «Свободное государство нуждается в услугах милиции и защите со стороны народного ополчения, в связи с чем у каждого гражданина должно быть право на хранение и ношение оружия».

В работах Макиавелли присутствует дух эпохи: власть государств и правителей в то время крепла. Идеальный образ западного политического единства постепенно рассыпался, поскольку страны начинали укреплять свою политическую независимость и усиливать контроль над гражданами. В Средние века Запад стремился к единству, чтобы возродить мощь Римской империи. Термин «Римская империя» сохранился в официальном названии группы преимущественно германских государств – Священная Римская империя Германской нации. Когда король Испании стал Императором Карлом V в 1519 г., идея объединенной Европы выглядела вполне привлекательной. По праву наследования Карл уже был правителем Нидерландов, Австрии и большей части Центральной Европы. Его сторонники были уверены, что, согласно пророчеству, он или его сын будет «Последним императором мира», правление которого возвестит наступление конца света перед вторым пришествием Иисуса Христа. Естественно, остальным государствам это совсем не понравилось, поэтому они попытались заявить о своих правах. Попытка Карла V навязать всем религиозное единообразие провалилась, обнаружив ограниченность его полномочий. После его отречения от престола в 1556 г. больше никто не предпринимал попыток возродить древнеримские традиции универсального государства.

Правители пытались укреплять власть над гражданами. Хотя во многих европейских странах и вспыхивали революции в XVI–XVII вв., победу в них обычно одерживала монархия. Города и церкви отдали большую часть своих полномочий органам самоуправления. Реформация была лишь прикрытием: церковь подчинилась государству, невзирая на частое несогласие с его действиями. Состав аристократии изменился, поскольку многие дворянские семьи исчезли, и правители приблизили ко двору новых подданных, возведя их в соответствующий статус. Аристократы стали сотрудничать с королевской властью, забыв о соперничестве. Служба короне приносила хороший доход.

Страны, которыми было сложно или даже невозможно управлять до вступления в гражданскую войну, стали более покладистыми. Воинственно настроенные элементы истратили весь свой пыл в сражениях либо добровольно отказались от борьбы, получив выгодное предложение от правительства. Поблажки со стороны государства выражались в снижении налогов. Король Франции Людовик XIV приблизил вельмож ко двору, раздал им должности, относился к налогообложению как к «искусству ощипывать живого гуся с максимумом перьев и минимумом шипения и крика», а также утверждал: «Государство – это я». В Англии и Шотландии в XVI – начале XVII в. монархам пришлось туго в плане сбора налогов. Так называемая Славная революция в 1668–1669 гг., которую аристократы считали реакцией протеста против тирании, в результате сделала Британию одной из самых стабильных и финансово успешных стран Европы. На место мирно настроенной династии революция возвела правителей, которые не жалели средств на ведение войн и утроили взимаемые налоги.

Наряду с усилением власти государства изменилось и политическое мышление людей. Традиционно закон был воплощением мудрости и знаний прошлых поколений. Теперь же он превратился в свод правил, который правительство могло бесконечно пересматривать и менять. Исполнение законодательства, а не соблюдение правосудия стало главной функцией государства: в Литве Статут от 1588 г. фактически изменил саму суть понятия «суверенитет». В других странах перемены произошли без официального заявления, хотя французский политик и философ Жан Боден в 1576 г. создал новую доктрину о суверенитете. Суверенитет – это абсолютная и постоянная власть государства, закрепляющая его право издавать законы и творить правосудие. Суверенитет не подразумевает разделение власти ни с церковью, ни с каким бы то ни было другим институтом. Множество принятых в связи с этим законов коснулись новых сфер общественной жизни: трудовые отношения, оплата труда, цены, виды землепользования, рынки, снабжение продовольствием, разведение домашнего скота и даже в некоторых случаях ношение украшений.

Историки хотят понять, каково происхождение «современного государства», в котором аристократия почти лишилась своего привилегированного положения, корона стала единоличным исполнителем правосудия, города потеряли независимость, церковь подчинилась королю, а суверенитет стал превращаться в верховную законодательную власть. Вместо того чтобы ругать Европу за такую модель, стоит заглянуть немного вперед – мы увидим, как там закрепился империализм. Новый Свет был поистине новым. Испанский опыт стал неожиданным поворотом в истории: создание первой великой мировой империи, распространившей свою власть на суше и на море. Причем ее становление обошлось без поддержки промышленных технологий. Складывалась новая политическая обстановка. Представители знатных фамилий больше не участвовали в работе испанской колониальной администрации, вместо них были нанятые короной профессионалы. Городские советы состояли в основном из предложенных королем кандидатов. Помощь церкви выделялась в размерах, которые определяла власть. Феодальная собственность за некоторыми исключениями была отменена, так же как разрешение споров в соответствии с законом и право владения землей. Хотя в колониях и сохранилось некое подобие феодализма, присматривавшие за этими землями испанцы не имели законных прав на землю и рабочую силу и подчинялись непосредственно королю. Испанская империя не могла эффективно функционировать из-за удаленности друг от друга подконтрольных ей территорий. Как говорил доктор Джонсон, никто не требует, чтобы собака ходила на задних лапах, но если она это все-таки делает, мы скажем «Браво!». Созданные на территории Америки и на островах Тихого океана органы местного управления игнорировали королевские приказы. В экстренных ситуациях местные организации действовали от имени правительства, но в свойственной им оригинальной манере. Тем не менее Испанская империя – пример современного государства, основными чертами которого являются бюрократизм и следование закону.

Китай также демонстрировал некоторые из этих черт: послушная аристократия, подчиненное духовенство, профессиональная администрация, бюрократия и работающий по прихоти императора закон. Все это можно назвать признаками модернизма, которые не гарантируют эффективности управления: в юрисдикции магистратов находилась настолько обширная территория, что большая часть вопросов решалась на местах своими силами, а в администрации царила коррупция. В середине XVII в. Китай был захвачен кочевым племенем маньчжуров. Пережитое потрясение заставило китайских интеллектуалов пересмотреть свое отношение к политической законности. Была разработана доктрина о суверенности, сродни той, что была популярна в конце средневекового периода в Европе. Хуан Цзун-Си, непримиримый моралист, который посвятил большую часть жизни, разрабатывая план мести за смерть своего отца от рук политических врагов, подался в бега, чтобы не покоряться иностранным правилам. Он считал, что в природе «каждый был сам за себя», пока великодушные люди не создали империю. Но воцарилась коррупция, «и частные интересы правителя помешали общему благу… Правитель высасывает из людей все соки, забирает их дочерей и сыновей для участия в его нечестивых делах». Лу Люлян, изгнанник, искренне презиравший захватчиков-варваров, пошел в своих размышлениях еще дальше: «Обычный человек и император вылеплены из одного теста… Кажется, что социальный порядок был дарован народу свыше, но Небеса считают, что именно простые люди изобретают законы и передают их правителю». Также он добавил: «Небесный порядок и Небесная справедливость не могут быть нарушены или присвоены ни одним правителем».

На Западе такой подход помог узаконить республики и создать почву для революции. Ничего подобного в Китае не происходило вплоть до XX в., когда западное влияние все-таки сделало свое дело. В этот переходный период наблюдались волнения среди крестьян, но, как и раньше, их целью было возродить империю, сменить правящую династию и добиться передачи Небесного мандата от монарха народу. В отличие от Запада, Китай не сталкивался с республиканством и демократией. Однако в работах Хуана, Лу и других теоретиков вслед за ними все-таки присутствуют размышления о последствиях сложившейся ситуации: становление конфуцианской идеологии, подвергающей радикальному осуждению империалистическую систему, а также создание почвы для последующего принятия и одобрения революционных западных идей.

Китайские ученые не задумывались о международном праве, которое, как мы увидим дальше, стало объектом повышенного внимания на заре становления современного Запада. «Срединное царство» – так часто китайцы называли свою страну. В каком-то смысле данное определение довольно скромное, поскольку оно все-таки подразумевает, что где-то за пределами Китая есть и другой мир, в то время как варианты типа «Поднебесная», «Земля меж четырех морей» этого не предполагают. Но в этих названиях все же прослеживается ощущение собственной исключительности: внешний мир населяют варвары, которые недостойны внимания. «Кто станет истощать ресурсы Китая, чтобы ссориться со змеями и свиньями?» – спрашивал Оуян Сю, китайский государственный деятель, историограф и последователь Конфуция, живший в XI в. Ортодоксальное конфуцианство ожидало, что варвары будут брать пример с Китая: осознание его превосходства заставит их добровольно подчиниться. В какой-то степени эта невероятная формула сработала. Китайская культура и правда привлекала соседние народы: корейцы и японцы многое позаимствовали у нее; многие народы Центральной и Юго-Восточной Азии также попали под ее влияние. Желающих завоевать Китай привлекало именно богатство культуры.

Династия Чжоу, захватившая власть в Китае ближе к концу 2-го тысячелетия до н. э., первой ввела в обиход понятие «Срединного государства». К тому моменту считалось, что Китай охватывает все территории цивилизованного мира, а живущие за его пределами народы невежественны. Время от времени взгляд на ситуацию менялся, и Китай пересматривал свое отношение к соседним народам. Наиболее могущественным и влиятельным вождям варварских племен удавалось заключать выгодные соглашения или добиваться особого положения при дворе. Китайские императоры заключали соглашения в обмен на обеспечение защиты и безопасности, иностранная сторона преследовала своей целью получение более высокого статуса, который Китай в конечном счете и предоставлял, объясняя данную уступку исключительно своей снисходительностью.

В Средние века название «Срединное Царство» полностью соответствовало местоположению страны: гора Хуаншань в провинции Хэнань, о происхождении которой было много домыслов, находилась как раз в центре. В XII в., например, было популярным мнение о том, что поскольку Земля – это сфера, говорить о ее центре можно лишь в метафорическом смысле. Во многих сохранившихся до наших дней картах XII в. мир был поделен между Китаем и варварскими племенами. Хотя в 1610 г. Маттео Риччи, миссионериезуит, который провел большую часть своей жизни в Китае, знакомя ее жителей с наукой и культурой Европы, подвергся яростной критике за то, что отказался поместить страну в центр своей «Карты множества стран мира». Это не означает, что у китайских ученых было искаженное восприятие мира, – все дело было в символическом значении этого центрального положения страны, которое должно было отражаться и на карте. Однако при составлении карт подобные перекосы были не редкостью: в пример можно привести Гринвичский меридиан – нулевой меридиан в Лондоне, или проекция Меркатора, которая преувеличивает значимость северных стран.

Политическое мышление Японии складывалось под влиянием китайских текстов и доктрин, поэтому не затрагивало вопросы регулирования межгосударственных отношений. Начиная с эры распространения китайского влияния в Японии в VII в. н. э. японские интеллектуалы полностью признавали превосходство китайской культуры – так же, как западные народы боготворили достижения Древнего Рима. В Японию проникли буддизм и конфуцианство, китайский язык использовался в японской литературе этого периода. Однако подобное подражание не влекло за собой признания различий политического статуса. У японцев было два варианта картины мира. Во-первых, в стране царил буддизм, и традиционная карта мира была составлена на базе индийской космографии: Индия располагалась в середине, гора Меру представлялась центром всех материальных вселенных. Китай был одним из внешних континентов, а Япония сложилась «из семян, разбросанных по краю поля». Подобная точка зрения, однако, предоставила этой стране одно важное преимущество: буддизм проник на ее территорию уже в довольно зрелой фазе, что позволило поклонникам этой религии наслаждаться ее истинной мудростью.

Во-вторых, у японцев существовало поверье о том, что они – потомки некоей божественной прародительницы. В 1339 г. Тикафуса Китабатакэ стал называть Японию «страной богов», требуя почестей для своей родины: она превосходит все остальные страны, в том числе и благодаря близости к Китаю. В период правления династии Минь Япония представила Китаю альтернативный взгляд на политическую расстановку сил и концепцию территориального суверенитета: «Земля и Небеса обширны; никто не может владеть ими единолично. Вселенная велика и безгранична, у всех стран есть право населять ее и управлять ею». К 1590-м гг. японский военный деятель Хидэёси мечтал о том, чтобы «раздавить Китай словно яйцо» и «обучить китайцев японским обычаям». Этот отказ от былого уклада стал поворотным моментом (хотя и ненадолго).

Обобщил и усовершенствовал традиции японский астроном и мыслитель конфуцианского толка Нисикава Дзекэн (1648–1724). Он руководствовался знаниями о мире, полученными из составленных западными картографами карт. Он утверждал, что ни одна из стран не занимает центрального положения, но Япония – страна божественного происхождения, и ее превосходство можно доказать научным путем: здесь отличный климат, что говорит о благоволении Небес. Начиная с реставрации Мэйдзи в Японии в 1868 г. в ходе государственных преобразований старые традиции были пересмотрены, и на их основе родился новый миф, согласно которому все японцы являются потомками богини солнца. Император – ее прямой наследник, его роль – быть отцом своему народу. В конституции 1889 г. он был назван «божественным и неприкосновенным», «законным наследником и хранителем нерушимых традиций». Согласно одному комментарию относительно положений конституции: «Священный Трон был создан, когда земля и небо отделились друг от друга. Император есть посланник Небес, снизошедший на землю во всем своем божественном великолепии». Признав поражение после Второй мировой войны, император Хирохито отказался, согласно переводу его официального заявления, поддерживать «ложную концепцию божественного происхождения императора и превосходства японского народа над другими расами». Но упоминание о божественной сущности императора Японии и самого японского народа так или иначе постоянно присутствует в политических выступлениях, культуре, религиозной риторике и комиксах.

В связи с крахом идеи универсальной империи на Западе близость между государствами, подобная той, что сложилась между Китаем и Японией, была невозможна. Европа стремилась избежать хаотичных нерегулируемых международных отношений. Когда в XIII в. Фома Аквинский разработал некоторые основные подходы к решению государственных вопросов применительно к западной жизни, он отделил внутренние законы от ius gentium, права народов, которому все правители должны подчиняться и которым должны руководствоваться во взаимоотношениях на международном уровне. Однако Фома никогда не говорил о том, где и каким образом ius gentium должно быть зафиксировано. Это не то же самое, что базовые, универсальные принципы правосудия, поскольку здесь не затрагиваются вопросы рабства и частной собственности. Многие другие юристы полагали, что можно провести аналогию с естественным правом, которое бывает трудно применить в особо сложных случаях. В конце XVI в. теолог-иезуит Франсиско Суарес (1548–1617) решил проблему радикально: право народов «кардинально отличается от естественного права и представляет собой лишь вариант положительного закона всего человечества»: законную силу имеет все, о чем договорились народы.

Эта формула позволила создать международный порядок наряду с положениями, принятыми в начале XVI в. одним из предшественников Суареса, профессором Университета Саламанки доминиканцем Франсиско де Витория, который выступал за законы, «принятые всемирно признанными авторитетами», а не просто за соглашения между государствами. В 1625 г. голландский юрист Гуго Гроций разработал систему международного права, которая действовала до конца XX в. Его целью был мир. Он рассматривал войну как сбой системы, когда страны начинают демонстрировать свою враждебность друг к другу, «забыв про человеческие и божьи законы, поддавшись внезапно охватившему их безумству». Естественное право, по его мнению, обязывало государства уважать суверенитет друг друга; их отношения должны регулироваться законом о торговле и морским правом, которые они совместно приняли и ратифицировали, а также соглашениями, заключенными напрямую друг с другом, вступающими в силу в случае развязывания войны. Эта система не нуждалась в идеологической поддержке и обосновании. По популярности она превзошла даже христианство. Гроций считал, что эта система будет жить, даже если все забудут об Иисусе Христе.

Данная концепция просуществовала довольно долго, но все-таки не настолько долго, как надеялся Гроций. Его система помогла в значительной степени сократить случаи кровопролития в XVIII в. Какое-то время закон помогал предотвращать насилие и жестокость. Великий составитель законов военного времени Эмер де Ваттель считал, что сражаться можно цивилизованно: «Человек благородной души может испытывать лишь сострадание по отношению к поверженному врагу… Не забывайте, что наши враги такие же люди. Они лишь не смогли устоять перед соблазном и покусились на наши права, придя к нам с оружием; так давайте сохраним достоинство и будем милосердны, ибо таким должен быть человек». Подобные воззвания, конечно, не позволили сохранить жизнь всем жертвам войн, но этот закон и правда сделал военные сражения более гуманными. На протяжении XIX в., когда генералы всячески стремились развязать «тотальную войну», принципы Гроция помогали сохранить мир, по крайней мере в Европе. Однако чудовищные события XX в., особенно геноцид, ставший в какой-то момент чуть ли не нормой, потребовали более жестких мер. Когда правительство США предложило «новый международный порядок» после Второй мировой войны, многие люди сначала предположили, что это будет некая система сотрудничества и взаимопомощи, в рамках которой международные отношения будут регулироваться ООН. Но на практике это означало гегемонию, единовластие и полицейский надзор на межгосударственном уровне. Взяв на себя ответственность за реализацию этого порядка, Соединенные Штаты столкнулись с определенными сложностями, и хотя политика Америки в целом выглядела доброжелательной, ей не удалось избежать предвзятости и субъективности в ситуациях, которые требовали вмешательства. К началу XXI в. стало очевидно, что монополии США в области решения международных споров пришел конец. Власть Соединенных Штатов стала ослабевать. На сегодняшний день продолжаются поиски наилучшего варианта урегулирования международных отношений, но решения пока не нашлось. У Гроция была еще одна идея: он пытался разделить мировые океаны, из-за которых часто случались конфликты у европейских морских держав, на зоны свободного и ограниченного перемещения. Он хотел возвысить Нидерландскую колониальную империю над остальными государствами, но эта идея была отвергнута легистами многих стран. Концепция Гроция породила множество вопросов, подобных тем, которые сейчас поднимаются в отношении сети «Интернет»: считать ли ее полностью свободным пространством или поделить ее на зоны и позволить суверенным государствам установить над ними контроль.

Новый взгляд на гуманность

В XVI в. в политическом мышлении наметился поворот к рассмотрению вопросов, выходящих за рамки полномочий государства. «Все люди есть люди», – сказал испанский борец за нравственность Бартоломе де лас Касас в середине XVI в. Звучит банально, но это была попытка высказать одну из самых важных и новаторских идей Нового времени: человечество – едино. Признание того факта, что все люди принадлежат к одному виду, было довольно смелым шагом. Лас Касас настаивал на том, что все мы являемся членами одного и того же сообщества, «моральной общины».

Многие народы не задумывались об этом на протяжении большей части своей истории. Мифические чудовища, живущие в других землях, – это не продукт богатого воображения, а доказательство ограниченности мышления и неспособности относиться к чужестранцам как к таким же людям. Во многих языках нет слов для обозначения «человека из другого племени». Иностранцев обычно называли «зверями» или «демонами». Хотя мудрецы 1-го тысячелетия до н. э. распространяли идею о единстве всего человечества, а в христианстве это убеждение стало ключевым, никто не мог толком сказать, где проходит граница между человеком и его подвидами. Средневековая биология предложила концепцию «цепи бытия», в рамках которой между человеком и зверем присутствует промежуточная категория similitudines hominis – существа, напоминающие людей, но еще не совсем люди. Некоторых из них даже пытались изобразить или описать, например, римский натуралист Плиний в своей работе середины I в. н. э. Он упоминал о людях с собачьей головой; насамонах, которые заворачивались в свои огромные уши; скиаподах, прыгающих на одной ноге; пигмеях и великанах; людях с причудливо изогнутыми ногами и большими ступнями; других существах, питающихся через нос, имеющих хвосты или без глаз; людях с кожей цвета морской волны, сражавшихся с грифонами и амазонками; а также об «антропофагах и людях с головой, располагающейся чуть ли не на животе», с которыми сталкивался Отелло в произведении Шекспира.

Средневековые художники воспроизводили эти образы. Отнести ли их к зверям, к людям или это отдельный класс? На портике монастырской церкви XII в. в Везле изображена целая процессия подобных существ, направляющихся к Иисусу Христу по зову Трубного гласа. Получается, что монахи признавали право этих необычных созданий на спасение. Другие авторитетные личности во главе с Альбертом Великим отрицали тот факт, что подобные существа могут обладать разумной душой и имеют право на обретение вечной благодати. Естественно, исследователи находились в постоянном поиске подобных созданий. Потребовалась папская булла, чтобы убедить некоторых людей в том, что коренные жители Америки – тоже люди (некоторые протестанты с этим не соглашались, считая, что они принадлежат к другому виду либо являются лишь подобием человека, его дьявольской копией). Те же сомнения возникали и по поводу чернокожих, готтентотов, пигмеев, австралийских аборигенов и других необычных представителей человеческой расы. В XVIII в. было много споров насчет человекообразных обезьян, и шотландский судья лорд Монбоддо предложил гипотезу об идентичности видов человека и шимпанзе. Нельзя осуждать людей, которым было сложно признать свое родство с другими человеческими расами и уж тем более с обезьянами: факты, на основании которых мы строим свою классификацию, собирались на протяжении многих лет, а границы между видами довольно расплывчаты.

Вопрос о том, каковы критерии принадлежности к человеческому виду, довольно важен: спросите у тех, кого незаслуженно лишили прав. Хотя на протяжении последних нескольких сотен лет эти критерии и стали более гибкими, проблема еще до конца не решена. Все усложнил Дарвин: «Разница между дикарем и цивилизованным человеком… намного больше, чем между диким и домашним животным». Теория эволюции гласит, что никакой скачок в развитии не возвышает человека над другими видами. Защитники прав животных считают, что наши представления негибки. Насколько продвинутой должна быть моральная община, чтобы примириться с другими животными, признать, что кроме человека и у других живых существ есть права?

Возникает еще одна проблема: как глубоко в истории нам стоит искать истоки возникновения человека? Что насчет неандертальцев? А как быть с ранними представителями гоминидов? Мы никогда не встретим неандертальца или Homo erectus в автобусе, но из своих могил они взывают к нам и просят задуматься о границах нашей моральной общины. Даже сейчас, когда мы раздвинули границы и критерии человечности больше, чем когда-либо, на деле мы лишь слегка сменили фокус. Конечно, мы не встретим неандертальца в автобусе, но есть и другие случаи – нерожденные дети в утробе, умирающие люди, нуждающиеся в заботе. Во всех этих случаях речь идет о представителях нашего вида. Но имеют ли к ним отношение права человека? Имеют ли они право на жизнь – самое главное и основное из всех прав? Если нет, то почему? В чем разница, с морально-нравственной точки зрения, между людьми разных социальных уровней? Можно ли по-разному классифицировать людей с различным цветом кожи или, скажем, разной длиной носа?

Существует много точек зрения на человеческую расу и гораздо меньше соображений на тему ответственности государства. Суверенитет не вызывает большого доверия как форма организации отношений в мире, в отличие от империй и теократии; люди находятся в постоянном поиске критериев определения ценностей и эстетических норм; вера, наука и логика – равнозначные способы поиска истины. Именно эти идеи распространились в мире в эпоху Ренессанса и научной революции на рубеже XVIII в., перед наступлением эры Просвещения.

Глава 7