У него был пьяный и жадный взгляд.
В ресторанном зале появилось еще одно действующее лицо. Пришел молодой парень и занялся музыкальной аппаратурой, которой был уставлен небольшой пятачок почти игрушечной сцены. Китайгородцеву пришлось развернуться и сесть иначе, чтобы держать парня в поле своего внимания.
– Музыка – это жизнь, Машенька, – продолжал опутывать словесами свою собеседницу Марецкий. – Невозможно заниматься этим делом с восьми до семнадцати с часовым перерывом на обед. Этим надо жить. Этой атмосферой надо пропитываться. Кстати, хотите?
– Чего? – обмерла Маша.
Марецкий засмеялся, набрал какой-то телефонный номер.
– Гриша, привет! Это Марецкий. Что делаешь? Ну, это пустое, брат. С утренней головной болью надо бороться. Приезжай ко мне. Я в «Кахетии».
Продиктовал адрес.
– Только ты на такси поезжай, Гриша, а то в метро тебя заберут, я же знаю. Ничего, что денег нет, я заплачу. Ах, тебя в такси не посадят? Да, брат, вид у тебя еще тот, я просто подзабыл. Тогда вот что. Ты позвони Лелеку, он пускай заедет за тобой, и вы поедете вместе. У Лелека вид поприличнее, просто-таки профессорский вид, с ним тебя в такси посадят. И гитару свою возьми непременно, Гриша. Сегодня будет большой концерт. Лелеку, чтобы он не артачился, скажешь, что я угощаю.
А минут через тридцать в ресторан вломилась гомонливая орда кое-как одетых, нестриженых, весьма неопрятных и явно не успевших протрезветь после выпитого накануне людей. От самых дверей за ними бежал охранник, но справиться с этим нашествием ему одному было не по силам.
– Это ко мне! – смеялся Марецкий.
Тут был Гриша – долговязый длинноволосый парень с бородой и усами, чрезвычайно похожий на Иисуса Христа. Был и Лелек, который и вправду очень смахивал на профессора – очки, бородка, округлое лицо и рассеянный взгляд. Все прочие прибывшие, как оказалось, до глубокой ночи пьянствовали на квартире Лелека-профессора, слегли только под утро, подкошенные безуспешными поисками закончившейся так некстати водки, и вдруг раздался звонок от Гриши, сообщившего Лелеку, что Марецкий приглашает и Марецкий угощает, и этот звонок был воспринят как подарок свыше, как благоволение небес, и тотчас же без всякого голосования было принято единодушное решение ехать всем вместе.
На всю компанию было две гитары, так что, по всей вероятности, предполагался концерт, но прежде требовалось привести артистов в работоспособное состояние, для чего щедрым Марецким для гостей были заказаны водка и пиво. Распорядитель ресторана, с подозрением глядя на Марецкого и вообще будучи не в восторге от присутствия этой беспокойной компании в стенах вверенного ему заведения, потребовал сразу же оплатить счет. Марецкий не возражал. Принесли спиртное. Через десять минут зазвучали первые аккорды.
К удивлению Китайгородцева, эти неопрятные и подозрительно выглядевшие ребята играли очень даже неплохо, и дело было даже не в мастерстве (в музыке Китайгородцев не считал себя специалистом), а в том, чему обычно дают определение: «Играют с душой». Еще про такое говорят: «Цепляет». Это была игра, которой невозможно научить, она прорывалась сквозь быт и нелепости жизни, сквозь затягивающую тину неустроенности и беспробудного пьянства.
Это был импровизированный концерт, сейшн, музыкальный междусобойчик. Очень скоро выяснилось, что двух гитар мало и хорошо бы было еще использовать инструменты, весьма непредусмотрительно оставленные на сцене ресторанными музыкантами. Парень, который совсем недавно с ними возился, даже не пытался этому воспрепятствовать, он уже давно наблюдал за происходящим с зачарованным видом человека, которому хочется присоединиться, но он не смеет, не веря, что его признают равным себе эти нечесаные небожители. Стало шумно и весело. Марецкий дирижировал и казался абсолютно счастливым. Девушка Маша сначала молча наблюдала за происходящим, но скоро выпитое вино и шальная атмосфера сделали свое дело, и вот уже она прихлопывала в такт музыке и пыталась подпевать, даже не зная слов, – верный признак того, что человек включился в действо и ему все происходящее вокруг очень и очень нравится.
Уже давно в ресторанный зал высыпали повара и поварята, уборщицы, еще какие-то люди, прежде скрывавшиеся в ресторанных недрах и о присутствии которых никто даже не догадывался. Водка лилась рекой, Гришины друзья становились все раскованнее, музыка пошла поживее, как будто все печально-медленное уже отыграли и поневоле пришлось переключаться на веселенькое, и еще неизвестно, что пьянило больше – выпитое или сама музыка. Гришин друг, профессорообразный Лелек, к немалому удивлению не ожидавшего от него подобной прыти Китайгородцева, вдруг выбежал к сцене и станцевал уже порядком подзабытый брейк-данс. Да как станцевал! Часто ли приходится видеть профессоров, танцующих брейк!
Парень, прежде возившийся с аппаратурой, уже подсел к Марецкому, признав в нем если не предводителя этой развеселой компании, то уж, по крайней мере, главное действующее лицо, мотор всему. Китайгородцев, находившийся поблизости, слышал, как парень спросил у композитора:
– Вы Марецкий?
Ответ ему, похоже, и не требовался, потому что он уже знал, кто перед ним, и оставалось только утвердиться в этом своем знании. А Марецкий был расслабленно-великодушен, добр и щедр.
– Да, это я, – ответил он благосклонно.
– А я здесь пою, – сообщил парень. – Я певец.
Он смотрел на Марецкого так, что не оставалось сомнений – ждет ответных слов. Марецкий должен был обрадоваться и сказать что-то вроде: «Певец? Как славно! Я давно ищу молодого, нераскрученного, но очень талантливого певца. У меня как раз есть одна песня, ее еще ни разу не исполняли…» Но слишком часто, наверное, Марецкий встречал таких молодых людей и слишком часто сталкивался с подобными ожиданиями, а потому он не выразил явной радости, но и не заскучал, поинтересовавшись:
– Ну и как тебе эта работа?
– Мне нравится.
В зале царила атмосфера пьяной радости. Никто не гнал друзей Марецкого, и аппаратура была в их распоряжении, и водка не кончалась, и если это не называется счастьем, тогда что же такое счастье есть на самом деле?
Упала на пол и разлетелась на осколки тарелка. Кто-то уже лез на стол, собираясь то ли танцевать, то ли декламировать стихи. Прибежал растревоженный администратор. В его глазах угадывалось знание о близких неприятностях, основанное на долговременном опыте общения с подобного рода публикой. Марецкий еще пытался его уговорить, но тот был непреклонен и стращал разошедшихся не на шутку гостей милицией.
Китайгородцев обнаружил, что ситуация стала постепенно выходить из-под контроля. Пора было уезжать. Тут Марецкий переключился на Машу и, кажется, тоже захотел уехать. Он смотрел на девушку таким взором, что Китайгородцев заранее знал, чем все это в итоге закончится. Зато раскрасневшаяся Маша явно не предугадывала свою дальнейшую судьбу.
Гурьбой высыпали к гардеробу. Марецкий втолковывал юному ресторанному певцу, что любая раскрутка – это деньги, но дело даже не в деньгах, а в том, что должны быть веские основания для того, чтобы именно тебя, конкретного соискателя популярности, выделил среди тысяч тебе подобных прощелыга-продюсер.
– Ты знаешь, как Айзеншпис нашел Влада Сташевского? – спрашивал Марецкий. – Никому не известный субтильный юноша Владик Сташевский как-то раз глушил пиво и попутно лабал на рояле что-то меланхолически печальное, а мимо Юра проходил. Ты понимаешь? Случай! Ты пиво, кстати, пьешь?
– Пью.
– Значит, и у тебя есть шанс, – неожиданно заключил Марецкий, покровительственно похлопывая собеседника по плечу.
Воспользовавшись тем, что клиент отвлекся, Китайгородцев подтолкнул Машу к выходу.
– Тебе пора, – сообщил он ей.
– Мне еще у Игоря Александровича надо…
– Завтра! – четко произнес Китайгородцев, давая понять, что аудиенция закончена.
– Но мне насчет завтрашнего…
– Я знаю, – кивнул Китайгородцев. – Я все слышал.
Час назад нетрезвый Марецкий обещал девушке поездку к руинам его фамильного гнезда. Что-то там такое он рассказывал про свои дворянские корни. Он потомок старинного графского рода, оказывается.
– Завтра! – сказал Китайгородцев. – Как договорились! У станции метро «Свиблово»! В десять утра!
С этими словами он решительно выставил Машу на улицу.
Телохранитель Китайгородцев:
Что-то зацепило меня в поведении моего клиента. Какой-то пустяк. Какая-то фраза, брошенная вскользь. И только потом я понял, что именно – его шутка, что кого-то он давно хотел убить. Он пошутил на тему смерти. Так поступают те, кто близко подобного несчастья не видел. По одной этой фразе я многое узнал о Марецком. Похоже, что жизнь его течет размеренно-беззаботно и не отягощена серьезными неприятностями. Многого он еще не видел. Может, оно и к лучшему. Потому что не всякий жизненный опыт бывает полезен. Однажды мы эвакуировали клиента – предпринимателя, из тех, кого называют олигархами. Принадлежащий ему комбинат, расположенный далеко за Уралом, представлял интерес для целого ряда структур, которые конкурировали между собой. Когда наш клиент вознамерился продать комбинат, он, по сути, сам себе подписал смертный приговор, так как комбинат был один, а желающих его приобрести – несколько, и единственной возможностью сорвать сделку кое-кому представлялась преждевременная смерть продавца. Мы должны были эвакуировать его из-за Урала в одну из западных стран. Счет тогда шел даже не на дни, а на часы. Клиента из его поместья вывозили специально зафрахтованным вертолетом. С ним летели и члены его семьи. Мы вывезли их в Красноярск, там пересадили в самолет, который должен был доставить их в Алма-Ату, а далее из Алма-Аты в Стамбул, а уже оттуда – в Цюрих. Но была опасность, что нашего клиента могли попытаться перехватить. И поэтому до Алма-Аты мы не долетели, приземлившись на военном аэродроме в районе озера Балхаш, где уже стоял наготове военно-транспортный самолет российских ВВС. Но транспортник взлетел без нашего клиента на борту. То есть он там как бы был – для всех любопытствующих, но на самом деле вместо него и его родственников летели совсем другие люди. Произошла подмена. Так делается, когда надо сбить со следа преследователей. В данном случае предосторожность оказалась совсем не лишней. Перемещения нашего клиента его недруги действительно отслеживали и даже смогли сделать так, чтобы военный транспортник приземлился не на Чкаловском аэродроме, а в До