За СССР. Старик на ринге
Пролог
Воздух в подсобке спортивного комплекса был спертым, пропитанным запахом пота, мази для растираний и медикаментов. Старые лампы дневного света гудели как осы, отбрасывая тусклый, болезненный свет на бетонные стены. Где-то вдалеке глухо доносился шум толпы, нарастающий, как далекая артиллерийская канонада.
Михаил Петрович Воронин — седой, жилистый мужчина семидесяти двух лет от роду — методично наматывал бинты на свои узловатые, покрытые шрамами руки. Его тело, некогда бывшее олицетворением силы и мощи советского спорта, теперь казалось высушенным временем деревом. Но в глазах, в этих выцветших голубых глазах, все еще горел тот самый огонь, который не смогли погасить ни немецкие пули, ни годы тяжелых послевоенных тренировок.
Рядом суетился его внук и секундант, Алексей, молодой парень двадцати пяти лет, с нервной энергией перепроверяя содержимое спортивной сумки: бутылки с водой, полотенца, нашатырь, мазь.
— Деда, ты серьезно? Еще не поздно отказаться, — в который раз повторил Алексей, бросая взгляд на дверь, за которой их ждали сотни зрителей и телекамеры Центрального телевидения.
Михаил Петрович даже не повернул головы. Его пальцы, искривленные артритом, продолжали методично работать с бинтами.
— На тебя танк когда-нибудь пер? А у тебя только штык-нож в руках? — неожиданно спросил старик.
— Нет, Миша, — вздохнул Алексей, привычно используя то имя, которым все в семье называли деда.
— А младенец под себя срал, а дома кроме простыни ничего нет?
— Дед, ну хорош, понял я, что америкоса тебе бояться нечего, — буркнул внук, проверяя шнуровку на боксерских перчатках деда.
— Даже если под себя нагадит, — перебил его дед, наконец поднимая взгляд. В уголках его потрескавшихся губ притаилась усмешка.
Был ли в нем страх? Во всех был, но из теста ветеран войны был другого. Отступать некуда — за ним Москва, честь страны. Вся жизнь сужается до ринга: или ты, или тебя.
Алексей помог деду натянуть красный шелковый халат с гербом СССР на спине. Старые плечи, которые когда-то несли на себе пулемет через болота Белоруссии, теперь казались слишком хрупкими для этой новой ноши — представлять страну в поединке, который все называли не иначе как «безумием» и «политическим спектаклем».
— Шустрый он, конечно, и молодой, — задумчиво произнес Алексей, имея в виду соперника — действующего чемпиона мира в тяжелом весе Тайрона «Черная Молния» Джексона, тридцатилетнего американца, не знавшего поражений на профессиональном ринге.
Дед хмыкнул, и в его глазах мелькнул стальной блеск.
— Тигры фашистские тоже лучшими считались, и быстрыми, и шустрыми, — старик сжал кулак, разминая суставы. — А горели, как берестяные.
— Ладно, дед, ни пуха, ни пера, — Алексей неловко похлопал старика по плечу, когда до них донесся голос диктора, объявляющего пятиминутную готовность.
— Я там уже был, — загадочно ответил Воронин, и по его лицу пробежала тень воспоминаний — то ли о бесчисленных боях на ринге, то ли о тех других боях, куда более страшных, которые навсегда врезались в память каждого, кто прошел через мясорубку Великой Отечественной.
Они вышли из раздевалки и направились по длинному коридору к главному залу Дворца спорта «Лужники». С каждым шагом гул толпы становился все отчетливее, превращаясь в сплошной рев. Когда они остановились у выхода на арену, Алексей заметно нервничал.
Тишина внезапно обрушилась, когда диктор начал объявлять выход советского боксера. Враждебная тишина — многие в зале были иностранцами, дипломатами, журналистами с Запада. Мало кто верил в старика, многие считали весь этот матч фарсом.
Алексей переминался с ноги на ногу, с тревогой оглядываясь по сторонам.
— Спокойно, — хрипло произнес дед, глядя на арену сквозь щель в занавесе. — Вот так мы и Германию освобождали. Приобщайся к истории.
И тут произошло нечто неожиданное. В дальнем секторе арены поднялись несколько десятков пожилых мужчин в гражданских костюмах, но с военными выправками. Ветераны. Фронтовики. Товарищи Михаила Петровича по оружию. И запели, сначала тихо, а потом все громче, подхватываемые другими секторами:
«Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег на крутой...»
Михаил Петрович выпрямился. Его сутулые плечи расправились, словно сбрасывая груз прожитых лет. Он кивнул внуку, и они вышли на арену под грохот аплодисментов и звуки «Катюши».
Яркий свет прожекторов, рев толпы, вспышки фотокамер — все это обрушилось на них водопадом. Воронин шел медленно, с достоинством, каждый шаг его был тверд. Красный халат с гербом СССР на спине развевался при движении, создавая впечатление, будто старик окутан советским флагом.
Диктор представлял его голосом, полным торжественности:
«Встречайте! В красном углу ринга — гордость советского бокса, чемпион СССР 1950, 1951, 1952, 1953 и 1954 годов, обладатель Кубка Европы 1953 года, заслуженный мастер спорта СССР, кавалер Ордена Красной Звезды и Ордена Отечественной войны I степени — Михаил Петрович Воронин!»
Аплодисменты нарастали. Воронин поднялся по ступенькам и через канаты вошел на ринг. Несмотря на возраст, он все еще был внушительной фигурой — почти два метра ростом, широкоплечий, с могучими руками и тяжелым, буро-седым от многочисленных шрамов лицом. Его тело, пусть и утратившее былую мощь, все еще хранило память о мускулатуре чемпиона-тяжеловеса.
«А теперь, дамы и господа, в синем углу ринга — действующий чемпион мира в тяжелом весе, непобежденный на профессиональном ринге, с рекордом 28-0, 25 нокаутов, "Черная Молния" Тайрон Джексон!»
Американец появился под звуки джазовой композиции, окруженный свитой из тренеров, менеджеров и охранников. Он танцевал, двигаясь в такт музыке, демонстрируя великолепное телосложение и атлетизм. Синие боксерские шорты с белыми звездами не оставляли сомнений в патриотизме спортсмена.
Джексон был моложе Воронина на сорок с лишним лет, выше на несколько сантиметров, тяжелее килограммов на тридцать — сплошные мышцы, ни грамма лишнего жира. Его темная кожа блестела от масла, белозубая улыбка сверкала под прожекторами, а в глазах читалась смесь самоуверенности и недоумения — зачем его привезли на другой конец света драться со стариком?
Воронин стоял в своем углу, наблюдая за шоу американца с тем же выражением лица, с которым когда-то, должно быть, разглядывал немецкие танки в бинокль — без страха, с холодным расчетом.
Когда оба боксера оказались на ринге, рефери — нейтральный судья из Швеции — пригласил их в центр для инструктажа. Они встретились лицом к лицу, и контраст был разительным: молодость против старости, настоящее против прошлого, капитализм против коммунизма.
— Свет бы что ли поярче сделали, не разглядишь ни черта, — громко произнес Воронин, прищуриваясь и глядя прямо в глаза чернокожему гиганту.
Переводчик замешкался, не решаясь перевести эту фразу, но Джексон, кажется, уловил смысл. Его улыбка стала натянутой. Он протянул руку для рукопожатия — жест уважения к старшему, пусть и не воспринимаемому всерьез сопернику.
Воронин крепко пожал протянутую ладонь, и на мгновение на лице американца промелькнуло удивление — хватка у старика была все еще железной.
Рефери начал зачитывать правила на английском, потом на русском. Боксеры разошлись по углам. Алексей поднялся на ринг, чтобы помочь деду снять халат. Под ним оказались простые черные боксерские трусы советского производства — никакой роскоши, никаких узоров или надписей.
— Как себя чувствуешь? — тихо спросил Алексей, разминая деду плечи.
— Как перед Курской дугой, — хмыкнул старик. — Немного неуютно, но работать надо.
Про себя Воронин подумал, что можно было бы и перекреститься, как делали многие однополчане перед боем, несмотря на всю советскую антирелигиозную пропаганду. Потом решил, что пока рано — не умирать же он собрался, наверное.
В противоположном углу Джексон подпрыгивал, демонстрируя великолепную физическую форму. Его тренеры что-то выкрикивали, похлопывая своего бойца по плечам. Камеры телевидения крупным планом показывали лица обоих спортсменов: уверенное, молодое — американца, и спокойное, изрезанное морщинами и шрамами — советского ветерана.
Прозвучал гонг, извещающий о начале первого раунда. Тайрон Джексон выскочил из своего угла, как распрямившаяся пружина. Михаил Петрович медленно, с достоинством вышел на середину ринга.
Два боксера начали кружить друг вокруг друга, примериваясь. Молодость против опыта. Сила против мудрости. Америка против Советского Союза.
Бой начался.
***
За кулисами Дворца спорта члены советской делегации обменивались встревоженными взглядами. Никто не верил в победу Воронина — это было бы чудом. Но все надеялись, что старый чемпион хотя бы не опозорится, продержится несколько раундов, сохранит лицо советского спорта.
А ведь изначально на этот бой должен был выйти совсем другой человек — Игорь Высоцкий, молодой и перспективный тяжеловес из Ленинграда, чемпион Европы среди молодежи. Именно его кандидатура фигурировала во всех официальных документах, именно с ним должен был встретиться американский чемпион.
Но за день до поединка произошло нечто непредвиденное. Автобус с советской сборной по боксу, возвращавшийся с тренировочных сборов, был задержан на одном из контрольно-пропускных пунктов. Формальный повод — проверка документов и техосмотр — превратился в многочасовое стояние.
В кулуарах шептались, что это специально организованная акция, своего рода "мини-санкции". Международная напряженность последних месяцев, ввод советских войск в Афганистан — все это создавало фон для мелких дипломатических диверсий. Американская сторона не могла отменить бой официально — это противоречило достигнутым соглашениям. Но "случайно" задержать спортсменов, создать ситуацию, когда СССР будет вынужден либо отменить матч (и признать поражение), либо выставить неподготовленного бойца — это было в духе холодной войны.