Тогда ты будешь магом…
Нимью посмотрела на небеса и нашла большой, желтый диск луны. Она дала свету луны упасть на лицо и на поднятые к нему руки, она приняла его силу. Но желтая луна была не тем, чего искала Нимью. Она молчаливо ждала, боярышник мягко стонал под ветром, далеко внизу разбивались буруны прибоя.
Луна медленно начала садиться. Желтый цвет померк, и по лику ночного светила стал разливаться серебристо-голубой оттенок. Нимью ощутила перемену и улыбнулась. Скоро она спросит у луны имя своей звезды. Она ее уже выбрала. Яркую звезду, но не настолько яркую, чтобы подавить ее магию. Не Вечернюю Звезду, которая никогда никому не служила и не будет служить. Она выбрала звезду такую же яркую, как звезда Мерлина, только не такую красную. Она должна быть равна Мерлину по силам.
Подала голос птица, чей-то сонный крик разбудил ее раньше времени. Ветер уснул, и боярышник затих. Нимью почувствовала, как по телу пробежала дрожь. Всего лишь минута до рассвета. Луна стала серебряной — пора действовать.
Нимью призвала луну, этого призыва не могли услышать человеческие уши. Сначала ответа не было, но Нимью знала, что так и должно быть. Она снова позвала луну, использовав ту силу, которую днем взяла у солнца. В ответ на этот зов луна стала светиться чуть ярче, и сквозь безвоздушное пространство донесся ее серебряный голос. Голос луны был тихим и исполненным печали, голос звучал только для Нимью.
— Джаалиел.
Когда имя возникло в голове Нимью, она упала на одно колено и посмотрела сквозь ветви боярышника. Там, в развилке, где встречались две ветки, она увидела свою звезду, ярко светившую между двумя полосами темноты.
Нимью плеснула водой из прудика, и капли воды полетели в воздух, став белым голубем. Крылья его бились так, что поднимали птицу прямо в небо, и имя звезды голубь нес в клюве, как однажды принес в клюве оливковую ветвь.
Прудик был спокойным, спокойным и блестящим, в нем отражались женщина, дерево, луна и небо. Указательным пальцем, через который Нимью направила всю энергию, оставшуюся в ней от энергии солнца, она написала огнем по зеркалу вод три руны, которые читались, как имя «Джа-ал-иел».
В небесах падала звезда. Луна зашла, и солнце встало.
В одно мгновение между ночью и днем Нимью поймала свою звезду и привязала ее к себе навсегда, пообещав ей свое заветное желания.
Нимью почувствовала, как что-то покидает ее, и в глазах начали скапливаться слезы. Но она не знала, что потеряла, и ликовала от ощущения силы.
Нимью побежала на вершину мыса и бросилась в воздух. Как перышко, она опускалась вниз, ветер бил ее, но не причинял боли. Прежде чем холодная вода обняла ее, она стала дельфином, врезалась в волну, проскользнула под воду. Она смеялась, как смеются дельфины.
Раньше Нимью превращалась в дельфина, но превращал ее Мерлин. Это сила его звезды придавала ей облики разных существ. Теперь она сама, по собственному желанию, могла совершать эти превращения. Нимью снова подпрыгнула, поднялась над морской водой и стала соколом, взмывшим над пеной волн. Точнее, кречетом, мерлином, вот в чем была ее шутка. Изогнув назад крылья, она промчалась над мысом, оставила позади прудик и устремилась к восходящему солнцу и к Мерлину.
Острым взглядом кречета она увидела, что тот уже поднялся и ждет ее в круге камней. Он стоял на черном камне, он не был окутан чарами, и Нимью почувствовала, что в ее сердце растет любовь, такая же яркая и сильная, как поднимающееся солнце.
Она взлетела еще выше, оказалась прямо над ним, и он затенил глаза рукой, чтобы посмотреть на нее. Тогда она сложила крылья и стала падать, падать вниз в его раскрытые руки.
Они успели лишь один раз поцеловаться, лишь один раз обняться, и тут их звезды оттолкнули их друг от друга, и сам воздух разжал их объятья. Нимью закричала и направила свое желание к своей только что обретенной силе, но это не подействовало. Ее отшвырнуло от черного камня, и она упала, распластавшись в круге камней.
Мерлин не кричал. Он упал на спину, и его втянуло в черный камень, будто это был вовсе не камень, а торфяное болото, которое засосало неосторожного путника.
Мерлин не кричал, но голос его громко и ясно прозвучал в ушах Нимью, когда она попыталась подняться на ноги.
— Нимью, ты была моим заветным желанием, я ждал тебя, ждал исполнения желания. Ты была ценой, которую я заплатил за Искусство. Любовь не осуществилась. Прости меня.
Его руки вытянулись из камня. Нимью схватила их, как будто могла вытащить его назад. Но ее руки сомкнулись в воздухе, а его — исчезли под поверхностью камня. Яркая звезда зажглась в ямке ее шеи, звезда, обещавшая силу и мудрость, даже большую, чем та, о которой она мечтала. Но внутри был холод, холод осознания того, что эта сила не является ее заветным желанием. Ее истинное заветное желание лежало погребенным в темном камне. И она уже никогда в жизни не коснется его.
Или нет? Нимью сжала свою звезду и посмотрела в небо. Такое светлое! Если звезда могла упасть с неба, то, наверное, могла бы и вернуться туда? Снова занять свое место на небесном своде, распутав все нити времени, которыми она была опутана, когда падала. Если бы это произошло, то наверняка Мерлин мог бы свободно ходить по земле, а он освободил бы свою звезду и получил бы обратно свое заветное желание.
Но в мире были и другие силы. И другие места, где можно получить знание. Нимью вытянула тонкие руки над головой и в одно мгновение стала птицей с широкими крыльями. Она поймала западный ветер над открытым морем и улетела из Британии.
А с ней ушли и вся мудрость, вся сила Мерлина, все надежды на королевство Артура. Королевство, которое должно было превратиться в руины, как случилось с заветным желанием Нимью, когда оно погрузилось в камень.
Глаза Гензеля
Гензелю было десять лет, а его сестре Гретель — одиннадцать, когда мачеха решила от них избавиться. Сначала они об этом не догадывались, потому что Мамаведьма (так они тайно называли мачеху) всегда их ненавидела. Оставить их в супермаркете или позабыть забрать из школы — было для нее в порядке вещей.
Только когда папа принялся читать в газете об «исчезнувших детях», ребята поняли, что все очень серьезно. Папа, конечно, был слабым человеком, но дети думали, что он любит их и сможет заступиться перед Мамойведьмой.
Они поняли, что ошиблись, в тот день, когда он повез их в лес. Гензель хотел поиграть в поход, поэтому взял с собой бутылку воды, компас и карту, но папа сказал, что им это не понадобится. Прогулка будет короткой.
А потом папа их бросил. Только ребята вышли из машины, как он тут же уехал. Они не попытались его догнать. Они поняли, что это означает. Мамаведьма снова загипнотизировала его.
— Думаю, ее ждет неприятный сюрприз, когда мы явимся обратно, — сказал Гензель, вытаскивая карту, которую спрятал под рубашкой. Гретель молча вынула из носка и протянула брату маленький компас.
Им понадобилось три часа, чтобы вернуться домой, сначала они шли пешком, затем ехали на патрульной машине. Когда они подъехали к дому, Мамаведьма разговаривала в телефонной будке. Гензель и Гретель услышали, как она завизжала. Но дома она улыбалась и целовала воздух около их щек.
— Она что-то задумала, — сказала Гретель. — Что-то нехорошее.
Гензель согласился, и они легли спать в одежде, с картами, компасом и конфетами в карманах рубашек.
Гретель снился ужасный сон. Вот Мамаведьма в бархатных тапочках, как кот, крадется к их комнате. В руке у нее большая желтая губка, которая приторно пахнет сладким, так приторно, что противно. Она подходит к кровати Гензеля и прижимает губку к его лицу. Его руки и ноги дергаются, а потом бессильно падают.
Гретель пыталась выбраться из этого сна, но когда она, в конце концов, открыла глаза, перед ней была желтая губка и улыбающееся лицо Мамыведьмы, а затем сон ушел, и уже не было ничего, кроме полной, кромешной темноты.
Гретель проснулась и поняла, что лежит в какой-то аллее. Сердце колотится и ей не хочется открывать глаза, потому что солнце светит слишком ярко.
— Хлороформ, — прошептал Гензель. — Мамаведьма отравила нас, а папа увез и выбросил.
— Меня тошнит, — пожаловалась Гретель. Она заставила себя подняться и обнаружила, что исчезло все, что они прятали под рубашками — карты, компас и конфеты.
— Плохо наше дело, — вздохнул Гензель. Он заслонился рукой от солнца и разглядел кучи мусора и разбитые окна. В воздухе пахло гарью от недавнего пожара. — Мы в старой части города, которую обнесли забором после беспорядков.
— Она, должно быть, надеется, что нас кто-нибудь убьет, — сказала Гретель. Она нахмурилась, подняла осколок стекла и обернула его какой-то старой тряпкой, теперь этот осколок можно было использовать как нож.
— Возможно, — согласился Гензель. Он был вовсе не глуп. Он понимал, что Гретель испугана не меньше него.
— Давай осмотримся, — предложила Гретель. Лучше что-то делать, чем просто стоять и чувствовать, как становится все страшнее и страшнее.
И они молча пошли вперед, плечом к плечу. Аллея перешла в широкую улицу, но и улица оказалась совершенно пустынной. Единственными живыми существами были голуби.
Но, завернув за угол, Гензель так резко попятился, что стеклянный ножик Гретель чуть не вонзился ему в бок. Она испугалась и отбросила ножик в сторону. Звон разбитого стекла разнесся по пустынной улице и спугнул стаю птиц.
— Я чуть не зарезала тебя, придурок! — воскликнула Гретель. — Почему ты остановился?
— Там магазин, — ответил Гензель. — Совсем новый.
— Дай-ка взглянугь, — сказала Гретель. Она так долго смотрела за угол, что Гензель потерял терпение и потянул ее за воротник.
— Это магазин, — подтвердила Гретель. — Магазин игровых приставок. И в витрине выставлено множество игр.
— Странно, — сказал Гензель. — Я думаю, он не работает. Тут же некому покупать.
Гретель нахмурилась. Магазин чем-то напугал ее, и чем больше она старалась не думать об этом магазине, тем больше это ее тревожило…