– Развод, – ухмыльнулась Зина, – хотя нам всё равно, лишь бы быть поблизости к местам убийств.
– Ты знаешь, я списался с авторами отзывов под этим туром, как ни удивительно, но все только положительные, и люди пишут, что и правда это очень круто и стоило того. В сезон на этот тур невозможно записаться, потому что он проводится лишь раз в неделю и не берет больше пяти-шести человек. В этот раз вас будет в группе пять, вместе с тобой и Тихомиром Федоровичем. Кстати, программа требует, чтобы вы летели как незнакомые люди, так что в пару мы вас определять не будем, – пошутил Алексей.
– Ну и на этом спасибо, – усмехнулась Зина, представив себя парой с пятидесятилетним историком с широкими желтыми подтяжками.
Шаман
– Да, – тихо протянул Ванжур, посмотрев любительские фотографии Алтана с места происшествия и выслушав его версию, – зря мы, наверное, с тобой туристов собрали, надо было подождать немного, я виноват, занят был своими бедами.
– Не говори глупости, – бодро сказал Алтан, помощник и единственный друг. Он очень громко со свистом отпивал из кружки горячий чай с молоком, и по его лицу казалось, ничего вкуснее в мире нет.
Время было уже давно за полночь, мальчишка, наевшись до отвала и помывшись в бане, спал крепким сном. Алтан уложил его в комнате, которая раньше принадлежала его матери. В это же время на большой кухне с печкой и огромным деревянным столом шло небольшое собрание, больше похожее на разбор полетов.
– Не глупости это, – продолжал вздыхать Ванжур, – другие туристы все живут в гостиницах в Хужире или Харанцах, да и мало их сейчас еще. Наши же живут здесь, ты бы глаз с них не спускал.
– Так это и понятно, – усмехнулся Алтан, – давеча пока я тебя встречал, им пикник устроил с мангалом и баней, так они до сих пор там, на заднем дворе поют. Гитару у меня попросили и поют. Тут такое дело, – замялся Алтан, – они продлили себе отпуск, говорят, еще на следующий заезд остаться хотят.
– Знают про убийства и хотят остаться? – нахмурившись, спросил Ванжур.
– Так глупые люди, что поделат, – снисходительно сказал Алтан, – знаешь, мне кажется, что они это все как приключение принимат. Вот приходил к ним полицейский, спрашивал, кто что видел, а они такие довольные, рты до ушей, отвечают, хохочут. Одно слово, городские.
– Так завтра новая группа прилетат, – посмотрел в записи Алтана Ванжур, – не дело это.
– Так я про то и говорю, из новой группы трое отказались, прилетят только двое. Так что пусть эти еще остаются, нам деньги нужны с тобой, нам мальчонку вон поднимать теперь надо. Кстати, ты заметил странность, в баню один пошел, не дал мне ему и спинку потереть, а после хотел зайти проверить, все ли нормально, так он закрылся. Табуретку подвинул и припер ею дверь.
– Не привык он к нам, – сказал Ванжур грустно, – по-другому жил в Швеции с родителями, к другим правилам приспособлен. Ты сильно не лезь, не хочет, пусть делает как знает. Он по-русски понимает, внучка его научила, и говорить скоро снова начнет. Попрошу духов с него страх снять, и заговорит. Но сейчас нам надо вести себя с ним очень аккуратно, нежно, у него душа разорвана в клочья и каждое прикосновение к ней болезненно, даже если мы его будем делать от большой любви. Это все равно что гладить по свежей ране, это не успокаивает, а делает еще больнее. Сначала надо дать ранам затянуться, перестать кровоточить, а уж потом согревать своей любовью.
– Да я что, – пожал плечами Алтан, наливая себе очередную чашку чая, четвертую уже за вечер, – только жалко его, отогреть хочется. Совсем на Светлану не похож, но бравенький паря, – сказал мужчина и на его маленьких глазах выступили слезы, – я помню ее в таком возрасте, веселая, умная, красивая, когда я к школе подвозил, дети сразу обступали ее со всех сторон. Почему ты не остановил ее, ты ведь знал, по сыну своему Николаю знал, что шаманская болезнь не даст жить обычной жизнью.
– Я надеялся, она девочка, да и не было у нее никаких знаков, – сказал Ванжур, словно в сотый раз оправдывался, и, подняв прядь своих длинных волос, показал свой знак, отсутствие уха. – Ты же знаешь, у каждого шамана должен быть свой знак, что-то неправильное в теле, не так как у обычных людей. У нее ничего не было, ничего. Я решил, что мой сын, ее отец, за все рассчитался. Что в ней кровь матери и нет шаманского наследия, – в его голосе было столько горя и отчаянья, что казалось, они заполнили эту комнату целиком и скоро здесь будет нечем дышать. – Она была так счастлива, – тяжело закончил бывший главный шаман, – ведь у моего брата получилось, у него не было знаков, и он уехал в Москву и прожил долгую жизнь. Я надеялся, что и у Светочки получится.
– У парнишки тоже нет знаков, – сказал Алтан, но глядя, как больно сейчас другу, не стал продолжать. – Что с убийствами будем делать? – решил он перевести тему.
– А ничего не будем, – сказал Ванжур. – Балта прав, я уже никто, так, экскурсовод по Ольхону. Будем моего правнука растить и туристов встречать, пока у нас это получается. Главный шаман на острове сам разберется.
– Уверен? – спросил Алтан огорченно.
– Нет, – честно ответил Ванжур и поджал губы, он всегда делал так, когда злился.
– Шаманы шепчутся, что кто-то решил найти золотого орла китайской колдуньи, ведь первые два убийства на точках, – как бы между делом сказал Алтан и вновь прихлебнул чай. Ветер на улице стучался в стекла и, казалось, старался разорвать крепкий дом.
– Шалит Баргузин, – словно не заметив слов друга, сказал Ванжур, – в этом году как никогда, – и помолчав немного, тихо добавил: – Этого просто не может быть, но если шаманы правы, то будут еще два убийства, – в голове же засела устойчивая мысль – завтра обязательно надо съездить на гору Шаманку, проверить тайник.
После этих слов за черным окном завыл ветер, протяжно и страшно, словно раненый зверь, но двое мужчин, что сидели за столом под старым абажуром, по-детски испуганно вздрогнули. Потому как они знали, что так завывать могут только духи, которые пытаются предупредить о чем-то глупых людей.
Глава 5
Вика летела на маленьком легкомоторном самолете и не чувствовала ни страха, ни шума двигателей, которые крутили небольшие лопасти воздушного автобуса. Это были ее первые полеты в жизни, и она была уверена, что будет страшно бояться. Но ни в самолете Москва – Иркутск, ни в этом, который летел на Ольхон, страха не было абсолютно.
Так как кресла в салоне находились ниже крыла, то можно было наблюдать движение лопастей двигателя на фоне красивых видов Байкала. От этого великолепия захватывало дух, но казалось, красивые виды никого кроме девушки не приводят в трепет. Люди в маленьком салоне, в котором даже от пилота отделяла всего лишь шторка, громко кричали друг другу и оттого стоял целый хор человеческих голосов из русского и какого-то еще непонятного ей языка.
Вика, казалось, не слышала этого крика, в голове стояли лишь горькие слова, что вчера вечером бросала ей в лицо мать, страшно и отвратительно брызгая слюной изо рта.
– Ты ошибка природы, – кричала она, – за что меня так покарал бог, за что! – при этом она картинно поднимала руки к потолку, словно и вправду стараясь услышать оттуда ответ. – Я знала, что дурные гены не позволят мне воспитать тебя человеком, и как я ни старалась, гены твоего дегенерата папаши вылезли в тебе своей натурой.
Вика не знала того, кто виноват в ее ненормальности. Он был как Воландеморт, тот, кого нельзя называть. Мать запрещала о нем говорить, а также в доме не было ни одной фотографии этого «подлеца». Единственная история была о том, что, когда отец узнал, что Вика родилась с дефектом, бросил и мать, и новорожденную девочку. Также мама любила рассказывать о его бракованных генах, что и его отец и брат были алкашами, да и папаша все больше прикладывался к бутылке, и потому мать была только рада его исчезновению из ее жизни. Но, видимо, радоваться мать в полную силу не могла, так как этот «урод» оставил свои гадкие гены в ней, в Вике, тем самым на всю жизнь заставив мать страдать. Когда Виктория была маленькой, то в такие минуты бедной девочке хотелось провалиться сквозь землю. Каждый раз после очередной истерики родительницы она садилась в ванну и до крови терла свою кожу, пытаясь стереть невидимые ей «поганые» гены. Повзрослев, конечно, она уже понимала, что мочалка и мыло не помогут ей очистить себя, но уже ничего не могла с этим поделать и по-прежнему, как и в шесть лет, садилась в ванну и до крови стирала свою белую кожу.
Но вчера что-то сломалось в Вике. Ей даже показалось, что она услышала этот щелчок физически. Еще только подходя к дому, девушка с испугом посмотрела на окна и увидела свет в их квартире. Казалось бы, это так мило, что в доме горит свет и кто-то там тебя ждет, но не в Викином случае и не сегодня. Дрожащей рукой девушка провернула ключ, мечтая незамеченной прошмыгнуть в ванну и хотя бы умыть лицо, но мать уже ждала ее в коридоре. Увидев и даже не выслушав, она подошла к Вике и наотмашь ударила ту по щеке.
– Ты где в таком виде шляешься? – брезгливо сказала родительница и посмотрела на свою руку, словно боялась испачкаться. В ее голосе и движениях не было истерики и крика, только устойчивое и даже уставшее разочарование.
– Там в парке, случайность, девушка оставила ребенка, а я… – начала бессвязно и напугано объяснять Вика, при этом держась за свою щеку. Получалось это у нее плохо, и оттого мать, за которой Вика прошла в гостиную, сморщившись, сказала:
– Ладно, потом объяснишь эту чушь, лучше скажи, я не зря отпросилась с работы и готовила праздничный ужин? Ты в штате института?
Вика была готова провалиться сквозь землю, так было плохо и страшно одновременно, хотелось закрыть глаза и никогда уже не открывать. Ну или чтоб хоть кто-то пришел к ней сейчас на помощь, пусть не принц на белом коне, Вика прекрасно знала себе цену, но