76.
Быть «маргиналами среди маргиналов», «жидовскими мордами» в русской эмиграции, в целом ведшей весьма трудную жизнь, особенно тяжело.
Когда в Париж 14 июня 1940 года вступили нацистские войска и все евреи подлежали регистрации у коменданта Парижа и могли выходить на улицу только с желтой шестиконечной звездой на одежде (а их детям отныне запрещалось играть на детских площадках с другими детьми), в русской эмиграции нашлись те, кто с жаром взялся проводить эту политику в рамках общины. Родившийся в Новочеркасске в 1908 году Юрий Сергеевич Жеребков, возглавлявший новосозданный Русский представительный комитет, был в апреле 1942 года назначен оккупационными властями начальником Управления делами русской эмиграции во Франции. Это Управление потребовало от всех выходцев из России старше шестнадцати лет пройти обязательную регистрацию, без которой невозможно было получить удостоверение личности и право на работу77. В рамках этой регистрации нужно было, в частности, указать национальность, место рождения и имена всех четырех бабушек и дедушек. Таким образом было выдано пятнадцать тысяч регистрационных карт, а гестапо получило список евреев, многие из которых впоследствии были депортированы.
Издававшаяся Управлением на русском языке газета «Парижский вестник» полностью находилась в фарватере нацистской пропаганды. Драматург и режиссер Николай Николаевич Евреинов (1879–1953) называл Ю. С. Жеребкова «молодой фюрер русской эмиграции»78. Директор-администратор возобновившего свою работу 23 октября 1943 года парижского Театра русской драмы бывший харьковчанин Борис Николаевич Шупинский (1893–1945) доносил нацистским властям на артистов-евреев (которым запрещалось выходить на сцену), требуя предъявления метрических свидетельств в тех случаях, когда он подозревал, что тот или иной сотрудник театра скрывает свое еврейство79. Мы не знаем, сколько евреев — уроженцев России, и в том числе художников, погибли в годы Холокоста по доносам и вследствие активности их живших во Франции «дважды соотечественников», но совершенно очевидно, что среди депортированных и погибших таковых были отнюдь не единицы.
Несмотря на то что 15 мая 1948 года Ю. С. Жеребков был заочно приговорен в Париже к пожизненному заключению, ему удалось избежать правосудия, под чужим именем тайно перебравшись из Германии во франкистскую Испанию, где его следы затерялись80. В Париже быть евреем в 1942–1944 годах было не безопасней, чем в Киеве в 1919 году, и «свои» внесли в это немалую лепту; Холокост бы никогда не имел тех масштабов, которые он имел, если бы не преданные нацисты-коллаборационисты разных национальностей, среди которых были и французы, и русские...
Зачастую даже у тех художников, которым удалось выжить, безвозвратно погибли их самые важные работы. Пинхусу Кременю повезло дважды: выжил не только он сам, но и его произведения. Когда после освобождения Франции он вернулся в Париж, ему посчастливилось застать свою мастерскую нетронутой, в том же состоянии, в каком он оставил ее в июне 1940 года81. Другим повезло меньше. В разгромленной нацистами мастерской Ханы Орловой были уничтожены около сотни ее скульптур82. Вернувшийся в Париж Давид Гарфинкель обнаружил свою мастерскую полностью разграбленной, все его картины пропали — и он так и не сумел их найти83. Эмигрировавший в Париж из Берлина в 1933 году Александр Мартынович Арнштам (1880–1969), опасаясь обыска, при котором будут найдены свидетельства его многолетнего общения с теми, кого нацисты объявили врагами, после оккупации столицы Франции уничтожал свои работы сам:
Немцы были повсюду. Я был на площади Этуаль, когда боши «триумфально» входили в Париж: музыка и ритмичный стук сапог, тысяч сапог... Затем, вернувшись домой, я жгу в камине мои рисунки, эскизы декораций, множество портретов немецких актеров, писателей с автографами. Я жгу это целый день. Камин слишком мал. <...> Сколько раз я потом жалел об этом...84
Сам А. М. Арнштам не был евреем, но еврейкой была его жена Роза, урожденная Мордухович, арестованная по доносу в оккупированном немцами Париже, чудом вызволенная из комиссариата полиции и спасенная тем самым от неминуемой депортации в Дранси; после этого она на протяжении нескольких лет не выходила из дома, живя у храбрых участливых людей, приютивших ее85, — и только это позволило ей выжить.
Большое количество работ разных художников погибло из-за разгрома отдельных галерей, с которыми они работали. Выделяется в этой связи галерея Кати Гранофф (Galerie Katia Granoff). Екатерина Федоровна Гранова (1895–1989) родилась в городе Николаеве Херсонской области, но детство ее прошло в Одессе. За рубежом она оказалась еще до революции, но в Париж приехала только в 1924 году. В столице Франции она начала работать секретарем в Салоне живописи в Тюильри, где познакомилась со многими художниками и получила навыки работы с клиентами.
Ил. 24. Обложка книги воспоминаний Кати Гранофф «История одной галереи». Katia Granoff. Histoire d’une galerie (Paris, chez l’auteur, 1949)
«Париж стал очагом мировой живописи, — утверждала она более чем полвека спустя в книге воспоминаний, написанной и изданной по-французски. — Со всех концов земли сюда съезжались молодые художники, в основном бедные и одинокие, которые нередко навсегда закрепляли свои мольберты в избранной стране, становились причастными к „Парижской школе“. Такими были — Пикассо, Модильяни, Шагал, Хуан Грис, Сутин, Фужита, Ван Донген, Паскин и сколько еще...»86
После того как Салон в Тюильри закрылся, Е. Ф. Гранова, подбадриваемая художниками, которые хотели, чтобы она продолжала заниматься их работами, сняла помещение на бульваре Перейр, где организовала собственную галерею. Место оказалось не очень удачное для такого рода деятельности, и его пришлось сменить. Переездов затем было еще несколько, хлопот хватало, но постепенно дело развивалось; однако все нарушили война, германское вторжение во Францию, оккупация... Еврейка по происхождению, Е. Ф. Гранова покинула Париж, купив старый дом в Вульт-сюр-Рон (Voulte-sur-Rhône) недалеко от Лиона, куда смогла перевезти часть картин. Как только стало возможно, она вернулась в столицу, где нашла свою оставленную галерею пустой; все картины, которые она не успела оттуда вывезти, были похищены... Начав приводить в порядок галерею, Е. Ф. Гранова получила извещение о том, что, отступая, немцы подожгли ее дом в Вульт-сюр-Рон; все находившиеся там картины погибли.
Ил. 25. Парижская галерея Кати Гранофф. Фото Алека Д. Эпштейна
* * *
Суммируя, подчеркнем, что, подобно тому как факт вынужденной эмиграции в США не превратил ни Шагала, ни Мане-Каца, ни Кислинга в американцев, так и распад Советского Союза и появление на карте мира независимой Беларуси не превратили в белорусов ни Шагала, ни Сутина, ни Кикоина, ни Кременя. Изучать жизнь и творчество художников преимущественно «еврейского Монпарнаса» нужно как единый пласт, не навязывая им контексты, к которым они не принадлежали, и не разрывая их связь с восточноевропейским еврейским наследием, с одной стороны, и с вольным духом парижского андеграунда трех первых десятилетий XX века, с другой. Только таким образом это уникальное явление художественной диаспоры может быть понято во всем его уникальном многообразии. При этом, чтобы иметь возможность оценить в ретроспективе судьбу преимущественно еврейской по происхождению и космополитичной по духу художественной диаспоры во Франции в первой половине XX века, необходимо не только знать биографии художников и судьбы (в том числе посмертные) их творческого наследия, но и понимать, как складывались судьбы меценатов, коллекционеров и интеллектуалов, поддерживавших их как финансово, так и верой в их талант.
ГЛАВА 4
ВЕК МОНПАРНАСА: К ВОПРОСУ О ХРОНОЛОГИИ «ПАРИЖСКОЙ ШКОЛЫ»
Следует отметить, что художники не только приезжали в Париж, но и уезжали из него, причем особенно волны эмиграции увеличивались в связи с Первой и Второй мировыми войнами. Рудольф Леви (Rudolf Levy, 1875–1944, погиб в Освенциме), Отто Фрейндлих (Otto Freundlich, 1878–1943, погиб в Майданеке), Вальтер Бонди (Walter Bondy, 1880–1940) вернулись в Германию, Леопольд Готтлиб присоединился в Польше к армии маршала Пилсудского (правда, после этого в 1920-е годы вернулся в Париж), Марк Шагал, Мане-Кац, Савелий (Цалий) Шлейфер (1881–1943, погиб в Освенциме) вернулись в Россию (и они в 1920-е годы снова оказались в Париже). Александр Архипенко в 1923 году навсегда уехал в США, Юлиус Паскин отправился в Лондон, чтобы уклониться от службы в болгарской армии, призвавшиеся во французскую армию Луи Маркусси (урожденный Людвиг Казимир Маркус, ок. 1880 — 1941) и Моисей Кислинг (он вернулся с фронта с тяжелой контузией от удара прикладом в грудь) Париж, естественно, тоже покинули. Принимая во внимание тот факт, что Марк Шагал прибыл в Париж только в 1910 году, Михаил Кикион и Пинхус Кремень — в 1912-м, а Хаим Сутин и Мане-Кац — в 1913-м, напрашивается вывод: созданный коллективной памятью художественный мир Монпарнаса никогда не существовал в реальной жизни: одни художники покинули его еще до того, как успели приехать другие.
При этом необходимо понимать, что процесс обретения художниками хотя бы некоторой известности и признания требует какого-то времени. Так, каталог выставки «Салона Независимых» 1910 года включает 58 произведений различных художников, среди которых и Робер Делоне, и Мари Лорансен, и Рауль Дюфи, но только три живописца «Парижской школы» русско-еврейского происхождения — уроженец Соболевки Александр Альтман, прибывший в Париж из Одессы в 1905 году; уроженка Чебоксар Мария Воробьева, дочь этнической еврейки актрисы Марии Розанович, удочеренная в возрасте двух лет польским аристократом-католиком Брониславом Стебельским, известная как Маревна (1892–1984); и Евгений (Эжен) Зак (1884–1926), учившийся в Париже еще с 1900 года