Да, Дмитриев был человеком серьёзным и деловым. Ко всякому занятию он подходил практично и вдумчиво, трезво оценивая всевозможные последствия и стараясь сделать результат своего труда востребованным и полезным. И, пожалуй, Михаил Александрович был вполне успешен во всех своих начинаниях, иначе не случилась бы у него такая удачная служебная карьера – в возрасте сорока трёх лет он состоял в чине действительного статского советника, не имея в обществе ни особенной протекции, ни сословных связей. Недаром Пушкин, замыслив свой журнал, писал Вяземскому: «…Беда! мы все лентяй на лентяе… Ещё беда: ты сектант, а тут бы нужно много и очень много терпимости; я бы согласился видеть Дмитриева в заглавии нашей кучки».
К Дмитриеву относились по-разному, но уважали его все: и классицистические поэты во главе с Хвостовым, и «карамзинисты», и «любомудры», к которым Дмитриев был особенно близок. Во всяком случае, в том, что Михаил Александрович был поэт «образованный, с душою огненною» (определение Александра Бестужева), не сомневался никто.
Увлечение Дмитриева философией не могло не сказаться на творчестве: в его стихах перед читателем разворачивается совершенно особенная картина мира, где человек выступает синкретической частью Вселенной, призванный осмыслить и распознать ценностные основы бытия. Сам о себе поэт отзывался довольно-таки скромно, несмотря на все его попытки самоутвердиться в русской литературе. Хотя Дмитриеву нельзя отказать в литературном новаторстве, достаточно вспомнить хотя бы его труд «Мелочи из запаса моей памяти» – текст необычный и по замыслу, и по форме, да и в поэзии он – поэт недооценённый. Не говоря уже о его критических статьях, полных интересных находок и нестандартных подходов к исследуемым произведениям, позволяющих взглянуть на них широко и непредвзято.
В последние годы предпринимаются попытки вернуть в русскую литературу Михаила Александровича Дмитриева. Выпущен том с воспоминаниями Дмитриева о Москве, сборник литературной критики девятнадцатого века, где упомянуто его имя. Возможно, вскоре издатели обратятся и к поэтическому наследию автора. А пока этого нет, приведём здесь несколько стихотворений поэта, чтобы читатель смог сам составить своё мнение о нём, либо согласиться с нашей оценкой поэтического творчества Михаила Александровича.
При составлении использованы издания:
М. А. Дмитриев. Московские элегии. – Москва. Типография В. Готье. 1858 г.
Журнал «Сын отечества». № 5, № 7 Санкт-Петербург. Типография Н. Греча. 1822 г.
Журнал «Вестник Европы». № 14. Июль. Москва. Университетская типография. 1820 г.
Все публикуемые тексты приведены в соответствие с правилами современного русского языка.
«“Нынче время переходное!”…»
«Нынче время переходное!» –
Просветители твердят.
Мне уж это слово модное
Надоело, виноват!
В слове мало утешения,
Слово – звук; вопрос не в том!
Пусть их просто, без зазрения,
Скажут вслух: «Куда идём?»
Переходят между розами,
Переходят и пустырь,
Переходят, под угрозами,
И на каторгу в Сибирь!
Долго ль, други, пустозвонные
Будут тешить вас слова?
Скоро ль в вас, неугомонные,
Будет мыслить голова?
Отсталыми, запоздалыми
Величаете вы нас;
Лучше было бы с бывалыми
Посоветоваться раз!
Вот как будем с переходами
Мы без хлеба – что тогда?..
Перед умными народами
Будет стыдно, господа!
Плющ и фиалка
«Ты жалко, бедное растенье! –
Сказал Фиалке Плющ, надменный высотой. –
Удел твой – жить в тени; что ждёт тебя?
– Забвенье!
Ты с самой низкою равняешься травой.
Какая разница со мной!
Смотри, как я вкруг дуба вьюся; Смотри, как вместе с ним я к облакам
взношуся!»
– «Пожалуй, не жалей! – Фиалочка
в ответ. –
Высок ты, спору нет;
Но я сама собой держуся».
Тайна эпиграммы
Вы, профаны, нам дивитесь,
Говорите: «Как остро!»
Но одумайтесь, всмотритесь,
Вы увидите: перо,
Не спросясь совсем рассудка,
Разместило так слова,
Что вот этак – вышла шутка,
А вот так – и мысль едва!
Что подняло смех ваш шумный,
Ключ к тому искусством дан, –
Часто вместо мысли умной
Тут оптический обман!
«Как пернатые рассвета…»
Как пернатые рассвета
Ждут, чтоб песни начинать,
Так и ты в руках поэта,
Лира – песен благодать!
Ты безмолвствуешь, доколе
Мрак и холод на земле,
Любишь песни ты на воле,
В свете солнца, не во мгле!
«Что вы песен не поёте?» –
Вопрошает Вавилон.
«Как нам петь? Вы нас гнетёте,
Ваша воля – нам закон!
Где у нас скрижаль Сиона,
Богом писанный глагол?
Песен нет, где нет закона,
Где единый произвол!»
Талант и фортуна
Когда талант с фортуной в споре, –
Тот скуп, та хочет наградить, –
Одна лишь слава в сём раздоре
Права их может согласить!
Она совсем без вероломства
Вот как решает дело тут:
Доходит имя до потомства,
А сочиненья – не дойдут.
Символ
Солнце скрылось; идут тучи;
Прах взвился под небеса;
Зароптал ручей гремучий;
Лес завыл: идёт гроза!
Так дано тебе, сын праха,
Зреть, что будет, в том, что есть,
В чувстве радости и страха
Буквы тайные прочесть!
Отчего ж, когда темнеет
Мира внутреннего луч,
Тягость сердцем овладеет
И душа мрачнее туч –
Отчего тогда, сын персти,
Ты не скажешь: будет гром!
Не затворишь чувств отверстий
И не внидешь сердца в дом?..
Мир есть символ! Тот, чьё око
Не болит и не темно,
В настоящем зрит глубоко,
Что в грядущем суждено!
Видение Калифа
Калиф однажды видел сон:
Ему казалось, будто он
На дно спустился ада,
Где всякому – своя награда!
Там был в огне Дервиш; а рядом с ним Калиф!
«За что такие вам мученья?» –
Спросил во-первых он апостола смиренья.
«Я был, – он отвечал, – как царь
властолюбив!»
«А ты?» – ко предку он со вздохом обратился.
«Я… бросил мой народ и как дервиш молился!»
Эпиграмма на П. А. Вяземского и А. С. Грибоедова
Вот брату и сестре законный аттестат:
Их проза тяжела, их остроты не остры;
А вот и авторам: им Аполлон не брат.
И музы им не сёстры.
Фёдор Николаевич Глинка
Наш друг Фита, Кутейкин в эполетах,
Бормочет нам растянутый псалом:
Поэт Фита, не становись Фертом!
Дьячок Фита, ты Ижица в поэтах!
Вообще-то нас справедливо можно упрекнуть в том, что в список забытых литераторов, удостоившихся эпиграмм Пушкина, попал Фёдор Николаевич Глинка. Всё-таки это имя ещё на слуху, пусть даже по далёким от литературы причинам. Мы помним его причастность к декабристскому движению, и дружество с Пушкиным, и его подвижнический труд на ниве благотворительности… Только стихов его мы почти не помним. Ещё в начале сороковых годов девятнадцатого века Виссарион Белинский так писал о Глинке: «…Поэтов на Руси явилось столько, что Ф. Н. Глинка совершенно потерялся в их густой толпе».
Ф. Н. Глинка Гравюра на стали художника К. Я. Афанасьева
Первое своё стихотворение он опубликовал в «Русском вестнике» в 1807 году, а уже в 1810 году, с «Письмами русского офицера» о событиях войны 1805–1807 годов, к нему приходит настоящая литературная известность. Несколько лет спустя, если верить Виссариону Белинскому, нельзя было найти «ни одного журнала, ни одного альманаха, в котором бы не встретилось имя господина Глинки».
Действительно, литература в начале девятнадцатого века была основной формой культурной жизни, и без стихов не обходилось ни одно собрание, ни один светский раут. Гоголь писал, что «сделались поэтами даже те, которые не рождены были поэтами», а что уж говорить о тех, кто имел литературный талант. Фёдор Глинка, безусловно, такой талант имел.
Он прожил долгую, насыщенную событиями жизнь – без малого век, сохраняя ясный ум и хорошую память. До глубокой старости Глинка писал стихи, полные чувства и любви к Родине, остро отзываясь на всё, что происходило в России. Это само по себе должно вызывать удивление и почтительность, как всё необычайное и исключительное. Наверное, такое же удивление испытала Екатерина Великая, наблюдая, как прадед Глинки в возрасте более ста лет прекрасно держался в седле и ловко управлялся с огнестрельным оружием.
Военное образование Глинка получил в Первом кадетском корпусе и через два года уже участвовал в кампании против Франции в пехотной бригаде генерала Милорадовича. Он был в сражении под Аустерлицем в Четвёртой русско-австрийской колонне под началом Михаила Илларионовича Кутузова, где союзные войска понесли сокрушительное поражение от армии Наполеона. В 1812 году снова при Милорадовиче участвовал в сражениях под Смоленском и на Бородинском поле, в которых проявил бесстрашие и отвагу, за что был представлен к наградному золотому оружию. А в 1814 году Глинка в составе русского гвардейского корпуса победно входил в Париж.
Карьера военного у Глинки складывалась вполне успешно, однако литературные устремления у Фёдора Николаевича всегда числились в приоритете. С переводом в гвардейский Измайловский полк Глинка оказывается в кругу единомышленников, с помощью которых сначала была образована библиотека, а затем и «Военный журнал», который Глинка возглавил. И как мы уже знаем, председательствовал Глинка и в «Вольном обществе любителей российской словесности». В это же время, с 1816 по 1821 год, Глинка сближается с деятельностью тайных декабристских обществ и вступает в масонскую