лошадей, за которых на рынках платили бы баснословные деньги. Такая, как 17-летняя Жемчужная, несмотря на возраст, чудо; ее наружность – картина; между тем ни одна кобыла на выставке не имела лучшей поясницы и крупа; впрочем, она хороша во всем». Дальше автор сравнивает Жемчужную с французской англо-арабской кобылой Mycehe, Помпадуровского завода и говорит, что «обе лошади сделаны по тому же рецепту, но первая много совершеннее, чем вторая». И в заключение: «Орловские рысаки и орлово-ростопчинские лошади могут служить английским коннозаводчикам улучшающим элементом для производства упряжной лошади».
Последняя фраза особенно знаменательна: русский потомок превзошел своего английского предка и приобрел по отношению к нему улучшающие свойства!
Россия, владевшая половиной лошадей мира, стала обладательницей и лучшей в мире верховой породы. Орлово-ростопчинская, или, как она была названа впоследствии, русская верховая, лошадь сделалась предметом вожделения каждого истинного кавалериста; иностранцы давали за нее большие деньги. Англичане и американцы, французы и немцы – все одинаково хотели иметь у себя этих прекрасных животных.
Всемирная выставка в Париже в 1900 году и последующая Всероссийская конская выставка в Москве в 1910 году явились для русской верховой породы триумфальным утверждением ее как самой красивой породы мира. Иностранные коннозаводчики жадно раскупали лучшие экземпляры этой немногочисленной, но интересной породы и большими партиями вывозили за границу. Высший офицерский состав царской армии России и генералитет приобретали русско-верховых лошадей для парадных церемоний и великосветских выездов. Чемпионов русской верховой породы преподносили в дар западноевропейским государям. Четырнадцать русских верховых лошадей по весьма высоким ценам были приобретены в Японию для целей государственного коннозаводства. Несколько кровных верховых купила Испания в государственные конные заводы.
Особенных успехов в разведении русской верховой достиг Дубровский завод на Украине (около Миргорода). Выращенные им лошади шли исключительно в Петербург, на комплектование лейб-гвардии конногренадерского полка. Все конногренадеры сидели на лошадях этого завода..
Русская верховая лошадь была не только хороша сама по себе, но и обладала огромной улучшающей силой. Достаточно было малоинтересную матку скрестить с жеребцом русской верховой породы, чтобы уже в первом поколении получить значительно улучшенное потомство. Этой способностью обладает далеко не всякая порода.
Основные достоинства русской лошади: общая гармоничность сложения, ясно выраженная кровность и красота; замечательная однотипность; способность давать однотипное потомство и хорошо держать тело; неприхотливость к условиям содержания; приспособляемость к разным климатическим условиям; добронравие; нарядные, мягкие движения; природная уравновешенность, облегчающая выездку «по-строевому» (манежная выездка); у самцов – способность быть косячным жеребцом.
Но новой породе, что говорится, не повезло. Начавшаяся первая мировая война нанесла ей невосполнимый ущерб. Три разводивших русских верховых лошадей завода были разграблены немцами, оккупировавшими в 1918 году Украину. Были уведены лучшие экземпляры. Оставшееся забрали под седло банды Махно, Петлюры. Порода была расхищена, полуторастолетний настойчивый труд русских энтузиастов, стремившихся вывести лучшую верховую лошадь, был пущен по ветру, пошел прахом.
Однако русский скакун не пропал окончательно. Вскоре после окончания гражданской войны с началом мирного строительства началось и восстановление этой замечательной породы. Лошадей собирали по одной, по две, то что ушло за границу, погибло безвозвратно; но кое-что оставалось внутри страны. В степях Киргизии был найден жеребец Образчик, в одной из государственных конюшен – другой отличный жеребец – Ожерёлок. Оба стали для возрождаемой породы тем же, чем явились когда-то для русской рысистой Барс 1-й и для русской верховой – Ашонок. От Образчика и кобылы Балалайки родилась превосходная вороная кобыла Бегония, от Ожерелка и Балалайки вороной жеребец Браслет, которому спустя годы судьба уготовила такую же роль в воспроизводстве породы на Урале, какую в свое время сыграл его отец. Браслет по отцу являлся правнуком Посла, (знаменитой в свое время лошади) и восходил к прославленному Приятелю, завоевавшему на Чикагской выставке звание лучшей лошади мира.
Уже тогда русская верховая показала свои отличные качества. Потомство в первых же поколениях достигало высокой типичности. Когда в 1932 году дожди сгноили подкошенную траву и многие конные заводы остались без сена (тяжелый год, который запомнился всем советским специалистам конного дела), почти всё чистокровные кони тяжело переносили эту бескормицу; русские же верховые хорошо держали тело и не теряли своей работоспособности.
Прошло сравнительно немного времени, и русская верховая явилась миру едва ли не в еще более прекрасном виде, чем была. В годы 1939-1941 тысячи посетителей Всесоюзной сельскохозяйственной выставки в Москве подолгу любовались группой великолепных породистых лошадей, стоявших вместе, в классе верховых лошадей. Это были Коралл, Браслет, Букет, Биология, Бегония и другие – чистокровные представители русской верховой породы.
Советские специалисты-иппологи не просто реставрировали породу. Выведенные лошади были еще более парадны, более красивы и однотипны, чем раньше, при полном сохранении всех хозяйственно полезных качеств. Опять иностранцы хотели купить лучшие экземпляры этой, словно чудом, воскресшей породы. Англичане давали за Браслета 5000 фунтов стерлингов – около ста тысяч рублей. Однако Советское правительство, высоко ценившее русского верхового коня и придававшее большое значение развитию коневодства в стране; отказывалось продать хотя бы одного высококровного производителя и, в отличие от царского правительства старой России, не выпускало за границу ни одной племенной лошади. Делом разведения коней в стране руководил маршал Семен Михайлович Буденный.
Но словно какой-то рок тяготел над этой породой, едва воспрянув и достигнув монолитности, она снова должна была рассыпаться на отдельные маленькие группы, на одиночек коней.
Она прошла через многие испытания: косность некоторых заводчиков досоветской России, увлекавшихся иностранщиной и предпочитавших порой немецкого тракена русским скакунам; ошибки невежественных владельцев конных заводов, приливавших к сильной и свежей крови орлово-ростопчинских лошадей кровь малоценного отродья, которая не улучшала, а ухудшала качества породы, или старавшихся вернуть ее к тому типу, от которого она отошла, то есть к чистому «арабу» или к чистой английской лошади…
Новая война навлекла на нее и новые несчастья.
Перед Великой Отечественной войной 1941 – 1945 годов разведение русской верховой лошади было сосредоточено исключительно на юге. Это обстоятельство едва не оказалось для нее роковым. Вероломно напавшие на нашу страну фашистские бандиты нанесли тяжелый урон нашему коннозаводству. Немцам удалось захватить Беловодскую группу конных заводов. Поголовье 63-го Деркульского завода, где разводилась эта порода, своевременно не было эвакуировано и погибло полностью. Наиболее ценные экземпляры немцы вывозили в Германию на самолетах. Лучшую кобылу Биологию и жеребца Коралла, по слухам, увез Риббентроп. Они пропали бесследно. Значительно пострадали и другие: заводы. Часть лошадей погибла в пути от бомбежки. И только единичные экземпляры русской верховой породы избежали общей участи и достигли глубокого тыла.
3
В это трудное время, когда поток беженцев захлестывал все дороги юга и транспорт только с колоссальным напряжением успевал справляться с перевозкой людей, животных и различного имущества, у управляющего Уральским трестом конных заводов Андрея Андреевича Соколова — старого заслуженного конника, начавшего заниматься лошадьми еще с юношеских лет, – зародилось намерение начать разводить русских верховых лошадей на Урале. Для этого здесь, на Урале, по его мнению, налицо были все условия: приволье лугов и полей, полная безопасность, неограниченные возможности для экспериментаторской и хозяйственной деятельности. Просматривая списки эвакуируемых с юга лошадей и находя в них время от времени мелькавшие одиночные экземпляры еще недавно славной русской верховой породы, он пришел к мысли: нельзя допустить, чтобы порода эта окончательно погибла, слившись с другими и растворившись в массе более многочисленных пород, – нужно всех уцелевших русских скакунов собрать в одном месте. Эта мысль была горячо поддержана всеми работниками Уральского треста. Больно было видеть, как гибнет на глазах ценнейшая порода. Выбор пал на 118-й завод в Талом Ключе. В те дни на Урале нашли себе приют старейший в стране Хреновский завод – родина русского рысака, Стрелецкий, разводивший чистокровных английских лошадей, и ряд других. 118-й завод стал прибежищем для остатков русской верховой породы.
«Что же нам, коневодам, которым партия большевиков и Советское правительство поручили ведение племенного коннозаводства, оставалось делать? – говорил потом Соколов на Всесоюзном съезде руководящих работников конных заводов, в марте 1945 года. — Что нам оставалось делать? Сбросить со счетов истории эту отечественную породу лошадей и молча созерцать, как она угасает? Можем ли мы допустить это? Можем ли, именуя себя советскими конниками и являясь патриотами своей родины, стать на этот путь и допустить, чтобы лучшая в мире отечественная порода, составляющая нашу национальную гордость, исчезла? Нет, не можем! Это будет преступлением перед родиной. Мы должны в самом неотложном порядке вплотную заняться восстановлением этой породы, мы должны в самое кратчайшее время создать и дать под седло нашим славным полководцам, нашим доблестным генералам красивейшую в мире лошадь. Это наша задача, наш долг, наша обязанность перед Советской родиной, перед Красной Армией и перед историей».
В годы войны Урал превратился в крупнейший центр по разведению породистых лошадей. Все лучшее из южных и западных заводов, которым угрожало нашествие врага, было свезено сюда. В апреле сорок второго года на Свердловском ипподроме, насчитывавшем более чем полустолетнее существование, было разыграно большое Всесоюзное рысистое зимнее дерби. Это был единственный в тот момент ипподром в Европе, на котором происходили бега.