Позже, когда дела у меня по работе шли тяжко, когда я ощущала, что сбилась с пути, утратила что-то, чему даже не знала имени, именно легенда о Персивале вернула мне надежду. На свете должен был существовать второй шанс...
На самом деле их много больше, чем два – намного, намного больше. И теперь, по прошествии пятидесяти лет, я знаю, что мы никогда не прекращаем обретать и терять, забывать и вспоминать, уходить и возвращаться. Вся жизнь – это наличие второго шанса, и до тех пор, пока мы живы, у нас всегда есть второй шанс – до самых последних минут.
И конечно же, я влюбилась в легенду о Ланселоте, потому что это была история о страстном желании и о безответной любви.
Да, истории штука опасная, она была права. Книга – это волшебный ковер-самолет, который уносит тебя в иные дали. Книга – это дверь. Ты ее открываешь. Ты в нее входишь. Вернешься ли ты?
Мне было шестнадцать, когда моя мать почти собралась вышвырнуть меня из дома за то, что я нарушила важное правило – даже более важное, чем запрет на книги. Не просто "СЕКСУ – НЕТ!", но уж точно "НИКАКОГО СЕКСА С ПРЕДСТАВИТЕЛЯМИ СВОЕГО ПОЛА".
Я была напугана и несчастна.
Я помню, как пошла в библиотеку, чтобы забрать очередные детективы. Одна из заказанных мамой книг называлась "Убийство в соборе" Томаса С. Элиота. Она почему-то решила, что это будет кровавая история о гадких монахах – ей нравилось, когда в книгах писали что-то плохое о папе римском.
Книга показалась мне подозрительно тонкой – детективы обычно были куда объемистей, а когда я заглянула внутрь, оказалось, что она написана стихами. Определенно что-то не то...
Я никогда не слышала о Томасе Стернсе Элиоте и подумала, что он может приходиться родственником Джорджу Элиоту. Библиотекарь рассказала мне, что это американский поэт, проживший в Англии большую часть своей жизни. Он умер в 1964-м и был лауреатом Нобелевской премии.
[Томас Стернс Элиот (англ. Thomas Stearns Eliot; более известный под сокращённым именем Т. С. Элиот (англ. T. S. Eliot), 1888 — 1965) — американо-английский поэт, драматург и литературный критик, представитель модернизма в поэзии. Элиот был и остается одним из самых уважаемых и широко читаемых поэтов в англоязычном мире. Его стихи, пьесы и критические статьи оказали существенное влияние на мировую культуру XX века. Кстати, его поэма "Бесплодные земли" послужила прообразом для знаменитого цикла "Темная башня" Стивена Кинга.
Джордж Элиот (англ. George Eliot; настоящее имя Мэри Энн Эванс, 1819 — 1880) — английская писательница.]
До сих пор я не читала поэзии – моей целью было проработать раздел "АНГЛИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА В ПРОЗЕ от А до Z".
Но это было что-то другое...
Я прочла:
...таково мгновенье,
Но будет и другое – и оно
Пронзит вас жгучим и нежданным счастьем...
И я разрыдалась.
Читатели неодобрительно поглядели на меня, а библиотекарь устроила мне выволочку, потому что в те времена в библиотеке даже чихнуть нельзя было, не то что расплакаться. Так что я вынесла книгу наружу и прочла ее до самого конца, сидя на ступеньках, на обычном пронизывающем северном ветре.
Неизвестная мне и очень красивая пьеса сделала мою жизнь в тот день почти сносной. Она примирила меня с тем, что я снова разочаровала семью – первое разочарование не было моей виной, но приемные дети всегда готовы обвинить себя. А вот второе было целиком на моей совести.
["Убийство в Соборе" – великолепная драма в стихах Томаса Элиота о гибели Томаса Бекета. Томас Бекет, или как его называли в старых русских переводах, Фома Кентерберийский, был важной исторической личностью в Англии 12 века, канцлером Генриха II и архиепископом Кентерберийского собора. На ступенях своего собора Беккет и был убит по приказу короля, после того, как вступил с ним в конфликт. В конце 12 века Бекет был канонизирован Католической церковью, а в 19 веке и Англиканской церковью. Большая часть действия в драме Элиота происходит в воображении Бекета, когда герой отрицает легкие решения, и решает действовать в соответствии со своей совестью, хотя заранее известно, что это приведет его к гибели.]
Я совершенно запуталась в вопросах секса и сексуальной ориентации и была озабочена простыми жизненными проблемами: где мне жить, что я буду есть и как мне сдать экзамены на аттестат о полном среднем образовании.
Не было никого, кто мог бы мне помочь, но Т.С. Элиоту это удалось.
Так что когда я слышу, что поэзия – это роскошь или необязательный пункт, или что она нужна только представителям образованного среднего класса, или что ее не нужно преподавать в школе, поскольку она не имеет практического значения, или еще что-то столь же странное и глупое, что говорят о поэзии и ее роли в нашей жизни, я начинаю подозревать, что тем, кто это говорит, все в жизни досталось слишком легко. Трудная жизнь требует жесткого языка – но это и есть поэзия. Это то, что предлагает литература – язык, достаточно мощный, чтобы выразить все как есть, без прикрас.
Не место, где можно спрятаться, но место, где можно обрести.
Во многих смыслах для меня настало время уходить. Книги захватили меня, а моя мать захватила книги.
Я тогда работала упаковщицей на рынке – целый день в субботу и после школы по четвергами и пятницам. На заработанные деньги я покупала книги, тайком проносила их в дом и прятала под матрасом.
Всякому, кто обладает стандартного размера односпальной кроватью и коллекцией стандартного размера книжек в мягких обложках, следует знать, что под матрасом в один слой можно разместить семьдесят две книги. Постепенно моя кровать видимо вздыбилась, как у принцессы на горошине, так что вскоре я спала уже ближе к потолку, чем к полу.
Моя мать была по природе своей подозрительна, но даже если бы это было не так, все равно ясно было, что ее дочь собирается упорхнуть во внешний мир.
Однажды ночью она пришла ко мне в комнату и заметила краешек торчавшей из-под матраса обложки. Она вытащила ее и при свете фонарика прочла название. Ей не повезло – это оказались "Влюбленные женщины" Дейвида Герберта Лоуренса.
Миссис Уинтерсон знала, что Лоуренс был сатанистом и порнографом, так что она запустила книгу в окно и стала обшаривать и обыскивать кровать, стряхнув заодно и меня. Книгу за книгой выбрасывала она сквозь окно, выходившее на задний двор. Я хватала книги и пыталась их спрятать, собака их растаскивала, а мой отец в пижаме беспомощно стоял и смотрел на все это.
Она выбросила их все, взяла небольшой примус, которым мы обогревали ванную комнату, вышла во двор, облила книги керосином и подожгла.
Я смотрела, как они горят и полыхают, и думаю, что помню до сих пор, каким теплом и светом они озарили ту звездную январскую ночь. Книги всегда были для меня теплом и светом.
На каждую из них я надевала пластиковую обложку, потому что они были драгоценными. А теперь они погибли.
Утром по всему двору и переулку валялись обгоревшие кусочки страниц. Горелые обрывки книг. Некоторые я подобрала.
Может, именно поэтому я пишу так, как пишу – собирая повествование из клочков, не способная вести его непрерывно. Как там сказано у Элиота? "Эти обрывки я выудил из-под обломков..."
Некоторое время я была очень подавлена, но зато осознала нечто важное: все, что находится вовне, у тебя могут отобрать в любой момент. В безопасности только то, что внутри.
Я начала заучивать тексты наизусть. Мы всегда заучивали длинные отрывки из Библии, и кажется, что у приверженцев устных преданий память развита лучше чем у тех, кто полагается на письменные тексты.
Было время, когда заучивание наизусть происходило не по указке, это была форма искусства. Самые первые стихи нужно было запоминать, помнить, передавать из поколения в поколение, повествовали они о победе в битве или о жизни племени. "Одиссея" и "Беовульф" – это поэмы, да, но они имеют практическое значение. Если вы не можете их записать, то как передать их дальше? Вы запомните их. Вы расскажете их вслух.
Благодаря ритму и поэтическим образам стихи запомнить легче, чем прозу, их легче напеть. Но мне была нужна и проза, так что я производила на свет собственные краткие версии романов девятнадцатого века – и в угоду красоте не слишком беспокоилась о сюжете.
Внутри меня жили строчки – цепочки путеводных огней. У меня был язык.
Художественная литература и поэзия – это зелье, это лекарства. И лечат они разрывы, прорехи, которые реальность оставляет на воображении.
Я была ранена, очень важная часть меня была разрушена – и это была моя реальность, фактическая сторона моей жизни. Но по ту сторону фактов обнаруживалось то, кем я могла бы быть, как я могла чувствовать, и до тех пор, пока у меня находились слова и образы, пока я могла рассказывать об этом истории, я не могла погибнуть.
Это было больно. Это было радостно. Это было то жгучее и нежданное счастье, о котором писал Элиот. Впервые я его ощутила, когда поднималась на холм, возвышавшийся над нашим домом, по длинным извилистым улочкам, соединяющим город внизу и холм наверху. Мощеные булыжником улицы. Улицы, которые вели прямо к задворкам заводов.
Я огляделась вокруг – и окружающая действительность перестала быть отражением мира. Это было то место, где я пребывала, но не место, где я могла бы оказаться. Книги погибли, но они были всего лишь объектами, а то, что содержалось в них, невозможно было с легкостью уничтожить. То, что содержалось в них, содержалось и во мне, и вместе мы были способны выбраться отсюда.
Стоя над грудой тлеющей бумаги и букв – а от нее и на следующее утро исходило тепло – я поняла, что мне есть чем заняться.
"Ну и мать их так, – подумала я. – Я могу написать свои собственные".
Глава 5
Дома
Дом наш, тесный и узкий, стоял в длинной череде таких же, как и он сам. Улица была вымощена брусчаткой – твердыми плитами из йоркского песчаника. Мы жили под двухсотым номером, почти на самой вершине холма.