Лавассер окинула девушку насмешливым взглядом и, сделав реверанс, произ–несла:
— Как спалось, мадмуазель.
— Спасибо хорошо. — Вежливо ответила Мадлен, — а вы?
— Плохо, меня замучили боли в пояснице, которые каждую ночь мешают мне заснуть.
— Это плохо.
— Еще как! А как спал ваш жених? — ехидно поинтересовалась она.
— Не знаю, мы спим в разных комнатах.
Лавассер подошла вплотную к девушке и зловеще прошептала:
— Я бы на вашем месте была внимательней.
Мадлен кивнула, ей стало страшно. Старуха хихикнула и, поклонившись, ус–тупила Мадлен дорогу.
— Эта девица еще дурнее, чем моя дочь, — пробубнила она.
— Что ей надо! — пробормотала девушка, глядя вслед вредной мадам. — Зачем она задает какие–то непонятные вопросы?
— Она смеется над вами! — услышала она ответ.
— Ой! — Мадлен вздрогнула.
— Не пугайтесь, это я, конюх маркиза, к вашим услугам.
Мадлен обернулась и увидела высокого широкоплечего человека, буквально излучавшего добродушие и вызывающего симпатию. Он улыбнулся девушке, отвесив ей низкий поклон.
— А, это ты Николас… но почему старуха смеется надо мной?
— Она всегда такая, я сам ее не очень–то уважаю. Эту каргу сам маркиз побаи–вается. И еще я слышал, что она сомневается в верности вашего будущего супру–га… Кстати, вы сами доверяете ему?
— Конечно, мы любим друг друга… Я ему верю!
Мадлен произнесла эти слова с вдохновением и уверенностью, никто бы не осмелился поспорить с ней.
— Я вас понимаю, но…
— Неужели вы думаете, что он…
— Нет, просто может быть, какая–то женщина соблазнила его, и он не может расстаться с ней, хотя любит вас… Возможно, он ввязался во что–то и похуже!
— Этого не может быть!
— Дай бог, чтобы я ошибся, но я не хочу, чтобы такая юная и милая девушка была несчастна. Вы должны знать правду.
Николас сочувственно взглянул на юную госпожу.
— Какую правду? О чем вы? — прошептала она.
— Я сам не знаю, но готов служить вам и узнать все, — заверил он, — ради моей будущей госпожи я готов стать шпионом.
— О Боже! — воскликнула Мадлен. — Зачем это!? Я верю Фернану!
Конюх поклонился:
— Как хотите, но, может, его надо спасать.
— Спасать?
— Да, только вы его смогли бы спасти от этого, а вы даже знать не хотите, что происходит. С ним что–то не так, не правда ли?
Мадлен кивнула.
— Я готов помочь вам спасти его, хотя даже не знаю от чего. Дело в том, что–то подсказывает мне, что он в беде.
— Это я сама узнаю! Пойду спрошу у него, что он успел натворить, — решила Мадлен.
— Он вам не скажет, так как боится. Если бы он хотел, чтобы вы узнали его тайны, то давно бы рассказал. Вам надо все выяснить самой.
Девушка вздохнула:
— Как?
— Моя госпожа, я вам помогу. Я узнаю, что происходит с вашим женихом, и, может, еще не поздно его спасти. Поймите, я ваш друг. Вы мне доверяете? — ко–нюх взглянул на девушку преданным взглядом.
— Да, конечно!
— Клянусь, я все разузнаю!
Николас отвесил юной даме еще один глубокий поклон и удалился.
— Действительно, он прав, — прошептала Мадлен, — с Фернаном происходит что–то странное…
Печальная собеседница
Расставшись с Мадлен, Робеспьер решил зайти в трактир «Под каштанами», чтобы позавтракать. Народу набилось много, и найти свободный столик было трудновато. Наконец, ему это удалось, и Макс за чашкой кофе погрузился в свои размышления, которые были далеко не радужные. Его тревожили события, про–изошедшие на окраине Эрменонвиля. Воспоминания четко проносилось перед студентом. Версии о причине гибели несчастного болтуна следовали одна за другой, и все были связаны с великим Руссо. Макс начал серьезно беспокоиться за жизнь философа, которого считал своим учителем. Из размышлений студента вывел приятный женский голос:
— Простите, к вам можно присесть? — прозвучал он несмело.
Робеспьер, еще «не спустившись на землю», пробормотал, даже не глядя на собеседницу:
— Да, да, конечно.
Максимильен взглянул на даму. Ее можно было назвать пожилой женщиной, но она еще не утратила привлекательности. Было видно, что мадам сильно и ус–пешно скрывает свой возраст.
— Простите меня… Не подумайте, что я навязываюсь вам… мне очень тяже–ло, у меня никого нет, а высказаться необходимо! — с болью в голосе произнесла женщина. — Просто вы производите впечатление порядочного человека, которо–му можно довериться.
— Я готов выслушать вас, — ответил студент, — вам что–нибудь заказать?
— Нет, спасибо…
— Может, кофе?
— Да, кофе я бы выпила.
Робеспьер подозвал девушку трактирщицу и попросил принести еще одну чашку кофе.
— Благодарю, — произнесла женщина, — вы хорошо воспитаны… Ох, как мне тяжело! Я была знатной придворной дамой. Но после того, как я овдовела, я лишилась всякого покровительства. Родственников у меня нет. Мой сын погиб… я осталась одна…
Максимильен внимательно слушал собеседницу.
— К счастью, — продолжала она, — у меня осталось имение в этой деревне. Не–большой старый замок, тут я и собираюсь провести остаток дней своих. Кстати, в этом селе живет человек, с которым когда–то мы были очень близки. Мы лю–били друг друга, но нам пришлось расстаться. Он поймет меня, даст хороший совет, как пережить мое горе. К тому же я получила от него письмо. Вам инте–ресно, кто этот человек?
— Да, — ответил Робеспьер, — но я не буду настаивать…
— Это Жан — Жак Руссо.
Студент удивленно уставился на женщину, ее лицо, затянутое легкой паутин–кой морщин, напомнило ему какой–то образ.
— Значит, — прошептал он, — Жюли из его бессмертного романа — вы!?
Женщина улыбнулась.
— Вы угадали. Этот образ и вправду был списан с меня, но тогда я была гораз–до красивее.
Женщина взяла чашку кофе в левую руку и спросила:
— Вы не знаете, как он живет?
— Я видел его лишь раз, месяц назад, и говорил с ним. Руссо выглядел очень усталым. Мне даже показалось, что он чего–то боится.
— Я догадываюсь чего, — сказала дама, и, оглядевшись по сторонам, прошеп–тала. — Он боится, что его хотят убить!
Максимильен вздрогнул. В его внимательных глазах мелькнуло беспокойство.
— Неужели мои опасения начинают подтверждаться, — пробормотал он. — Я должен что–то срочно предпринять… Мадам, а вы верите в это… в то, что кто–то хочет убить Жан — Жака?
Дама хотела было что–то сказать, но, замешкавшись, достала записную книж–ку и карандаш. Держа его в левой руке, она что–то написала, вырвала листок и протянула его студенту.
— Если что, вот вам мой адрес. — Тихо сказала она.
Макс, ничего не понимая, взял листок. Беспокойство стало одолевать его все сильнее и сильнее. Воспоминания о ночном убийстве усилили страх.
— Этот Эрменонвиль так прекрасен, но такое ощущение, что тут присутствует что–то… я не могу объяснить, — Робеспьер решил поделиться своими опасения–ми. — Это…
— Это смерть, — закончила женщина. — Если не принять меры, то может про–изойти нечто ужасное!
Она пристально посмотрела в глаза собеседнику, чтобы понять, понимает ли он ее.
— Вы хотите сказать, что жизнь великого человека в опасности. Я постараюсь что–нибудь сделать… — заверил ее Робеспьер.
— Благодарю вас, но будьте осторожны.
Они погрузились в молчание. Мрачные мысли одолевали каждого из них.
— Вы так искренне говорили со мной, — решил прервать тишину Макс, — и я обязан вам хоть что–то рассказать о себе. Если вас это интересует?
— Да, да, конечно, — улыбнулась дама.
— Вдаваться в подробности я не буду. В девять лет мне пришлось стать главой семьи из–за смерти родителей, у меня были две сестры и брат. К счастью, дедуш–ка Карро, который был довольно состоятельным помогал нам. Я поехал учиться в Париж, в колледж Людовика Великого. Когда наш дедушка умер, и мы лиши–лись покровительства. Забота о брате и сестрах сразу же легла на мои плечи. Мне тогда было семнадцать.
— Господи! Как же вы учились!?
— Я был лучшим учеником в колледже, затем я работал секретарем, поступил на юридический факультет Сорбонны, где учусь и сейчас. А что касается моего происхождения, то наш род происходит из Ирландии. Во Франции мои предки утвердились очень давно. Это было примерно в шестнадцатом веке, мои предки обосновались в Карвене, недалеко от Арраса. Все Робеспьеры из поколения в по–коление были судейскими. Право на дворянство было получено Ивом Робеспьером, он был братом моего деда по отцовской линии. Этот человек служил сборщиком налогов в Эпинуа и смог купить дворянский титул. Он имел даже герб: на золотом поле черная перевязь вправо, обремененная серебряным кры–лом. Эта привилегия принадлежала только Иву Робеспьеру. Тем не менее, я из дурацкого самолюбия, с которым ничего не могу поделать, всегда подписываюсь «де Робеспьер». И обычно представляюсь, как дворянин.
— Ох, простите, — прошептала дама, — а я вас приняла за светского повесу, а вам столько пришлось пережить, бедный мальчик. И вы, наверное, еще не все мне и рассказали. Просто меня сбила с толку ваша манера держаться. Все же, как жаль, что вы не беззаботный сын какого–нибудь маркиза или барона.
— Прошу прощения за бестактность, но будь я тем, о ком вы говорите, я бы вряд ли выслушал и понял вас.
— Вы правы. Такие люди думают лишь о себе.
— А костюм мой и обувь, — продолжал он, — хорошо выглядят лишь потому, что тщательно вычищены, а им уже три года! Я не отношусь к тем особам, ко–торые, имея солидные деньги, понятия не имеют, как следить за одеждой, и, промотав свое состояние сразу же превращаются в свиней. Я, даже не имея больших средств, вполне успешно слежу за своим внешним видом.
— Я вас обидела, извините.
— Ничего. Просто, иногда я не могу сдерживать себя, и высказываю, все что думаю, чем нажил в свое время не мало врагов еще в колледже.
— Понимаю, ладно, мне бы хотелось попрощаться. До свидания, юноша. Кста–ти, я забыла, как вас зовут?