— Тебе придется подождать до завтра, — ответила Оливия.
Он не поцеловал ее снова еще и потому, что в пятидесяти ярдах позади них по лесу крался Уильям Ропер, следя за ними во все глаза. И у него уже было что рассказать.
Грей прошел с Оливией оставшийся путь через лес и почти до конца тропинки, что вела через заросли кустов. Оливия прилагала все усилия, чтобы успокоить его, заявляя, что ее ничуть не волнуют яростные нападки и оскорбления мужа. В нескольких ярдах от Восточной лужайки они остановились, мешкая перед расставанием. Она пообещала встретиться с ним на следующий день, в три часа.
Оливия медленно пересекла лужайку и отправилась в свои комнаты, думая о Грее. Переодевшись в пеньюар, она легла на кушетку, закурила и снова стала думать о нем. Она не задумывалась о том, следил ли кто-то за ними. Лорд Лаудуотер занимал в ее мыслях меньше места, чем когда-либо; его яростные припадки стали для нее незначительными. Она испытывала ощущение, что он стал просто тенью в ее жизни.
Пока она лежала и курила, Уильям Ропер уже рассказывал свою историю лорду Лаудуотеру. В лесу он дождался, пока полковник Грей пройдет обратный путь, после чего быстро направился к задней двери замка и попросил возможности увидеть его светлость. Мэри Хатчингс, вторая горничная, открывшая ему дверь, провела Уильяма в комнату для слуг, где пересказала его просьбу Холлоуэю. Оба посчитали его странным: сами они никогда не стремились видеть его светлость, хотя им и приходилось делать это по долгу службы. Любой человек, сам пожелавший увидеться с лордом, должен был быть действительно необычным. Но в Уильяме Ропере едва ли было что-то необычное, скорее уж что-то отталкивающее. Холлоуэй удалился, сказав, что спросит, может ли его светлость увидеться с Ропером.
Когда он выходил, Уильям напыщенно добавил:
— Передай его светлости, что это по очень важному делу.
Этой фразой он разжег любопытство Мэри Хатчингс, и она попыталась выведать, по какому поводу он пришел. Но в результате это ничего ей не дало, кроме крайнего раздражения из-за неудовлетворенного любопытства. Уильям Ропер продолжал загадочно молчать, от чего ее раздражение только распалилось, и, конечно, оно не уменьшилось, когда он мрачно проронил:
— В свое время вы все об этом узнаете.
Но Мэри-то хотела узнать все прямо здесь и сейчас.
Тут вернулся довольно мрачный Холлоуэй и объявил, что его светлость увидится с Уильямом Ропером.
— Но отчего он проклинает меня, если это ты хочешь увидеться с ним по важному делу? Не понимаю, — обиженно пробормотал слуга.
Холлоуэй провел Уильяма к лорду, и впервые в своей жизни Ропер без всякого чувства трепета вошел к хозяину Лаудуотер-Хауса. Он держался необычайно прямо от осознания своей правоты.
Лорд Лаудуотер находился в курительной комнате, той самой, в которой этим утром он разбирал почту вместе с мистером Мэнли. Это была его любимая комната, служившая ему и курительной, и библиотекой, и кабинетом. Немного уставший после продолжительной верховой поездки, сейчас он откинулся на спинку кресла, потягивая виски с содовой и читая «Пэлл-Мэлл газетт»[8]. В области литературы у него был безупречный вкус.
Холлоуэй провел помощника егеря в комнату, объявил: «Уильям Ропер, милорд», и удалился.
Лорд Лаудуотер продолжил чтение только что начатого абзаца. Уильям Ропер по-прежнему без страха смотрел на лорда; его уверенность в важности выполняемого им долга была так велика, что он даже прокашлялся.
Лорд Лаудуотер дочитал абзац и, нахмурившись, взглянул на нарушителя спокойствия:
— Ну, что там у тебя? А? Что тебе нужно?
— Ваша светлость, это насчет ее светлости. Я думаю, вашей светлости нужно узнать об этом — это вольности такого рода, которые ваша светлость не пожелает терпеть.
Некоторые аристократы тут же послали бы Уильяма Ропера к черту. Но лорд Лаудуотер к ним не принадлежал. Он сложил газету, положил ее рядом со своим стаканом, наклонился вперед и глухо сказал:
— О чем, черт возьми, ты говоришь? Выкладывай!
— Я видел полковника Грея… джентльмена, остановившегося в «Телеге и лошадях»… Он поцеловал ее светлость в Восточном лесу.
Первым впечатлением лорда от этой новости было невероятное изумление. Он был глубоко убежден, что его жена — хладнокровное, бесстрастное создание, не способное ни на проявление теплых чувств, ни на то, чтобы пробудить их в ком-нибудь. Он уже позабыл о том, что когда-то женился на ней по любви — и по страстной любви.
— Ты чертов лжец! — задохнувшись, выдавил лорд.
— Ваша светлость, это вовсе не ложь. С чего бы мне врать об этом? — оскорблено ответил Ропер.
Лорд Лаудуотер неотрывно смотрел на него. Парень говорил правду.
— И как она отреагировала? А? Влепила ему пощечину? — разгорячился лорд.
— Нет. Она позволила ему сделать это, ваша светлость.
— Позволила? — взревел Лаудуотер.
— Да. Кажется, она ничуть не смутилась, ваша светлость, — прямо сказал Уильям Ропер.
— И что было дальше? — возопил лорд, вскочив с места.
— Они прошли в беседку, ваша светлость. Там они пили чай. По крайней мере, я видел, как ее светлость прошла к двери и вылила горячую воду из заварочного чайника.
— Чай? Чай? — воскликнул лорд так, как люди обычно кричат: «Горим! Пожар!»
Но затем, даже пребывая в ужасной ярости, он понял, что для того чтобы разобраться с этим делом, нужно взять себя в руки. Он сделал большой глоток виски с содовой, прошелся туда-сюда по комнате, скрежеща зубами, вращая глазами и щелкая пальцами правой руки. Никогда еще гнев не пылал на его лице так ярко — оно побагровело и стало почти пурпурным. Глаза лорда также выкатились, как никогда прежде.
Он остановился и прохрипел:
— Как долго они пробыли в беседке?
— В беседке, ваша светлость? Довольно долго — наверное, часа полтора, — ответил Уильям Ропер, тихо гордясь тем, какое впечатление его доклад произвел на его работодателя.
А работодатель смотрел на него так, будто самым заветным его желанием было прямо здесь и сейчас вышибить из этого вестника дух. Впрочем, таково и было самое заветное его желание в этот момент. Но он сдержался — было бы глупо избавляться от такого ценного источника информации.
— Отлично! А теперь убирайся! И держи язык за зубами, иначе я его отрежу! Понял? А? — Лаудуотер так злобно орал на Уильяма Ропера, что парень инстинктивно попятился назад, к двери, закрывая руками лицо.
— Я и… не собираюсь никому рассказывать, — воскликнул он.
— Вот и не стоит! Убирайся! — прорычал его работодатель.
И Уильям Ропер убрался. Вспотевший и дрожащий, он тут же вышел из Замка через заднюю дверь, не остановившись и не сказав никому ни слова, хотя он слышал, как в комнате для слуг Холлоуэй обсуждает с Мэри Хатчингс его таинственный визит. Только когда он прошел около мили, ему удалось убедить себя в том, что он уверенно движется по дороге к Успеху. Ему не приходило в голову, что это убеждение было необоснованным.
Глава IV
Добрых три минуты после ухода Уильяма Ропера лорд Лаудуотер ходил взад-вперед по курительной комнате. Его глаза с красноватым проблеском все еще страшно вращались, и он все еще то и дело щелкал пальцами в муках попытки усмирить бурю у себя внутри и решить, предъявить ли обвинения сначала своей жене или полковнику Грею. Он не мог вспомнить, чтобы когда-либо был так зол за всю свою жизнь; его глаза снова и снова застилала красная пелена.
Тут лорд вдруг решил, что в данный момент больше сердит на полковника Грея. Сначала он разберется с ним. Оливия может подождать. Он поспешил к конюшне и приказал седлать лошадь таким яростным тоном, что два перепуганных конюха оседлали ее для него немногим больше, чем за минуту.
Лорд не сделал никаких попыток поразмыслить о том, что скажет полковнику Грею. Он был слишком зол для этого. Лаудуотер проскакал две мили до «Телеги и лошадей» в Беллингхэме, где остановился полковник Грей, чтобы восстановить свое здоровье и поудить рыбу.
У дверей гостиницы лорд зарычал: «Конюх! Конюх!» Затем, не дожидаясь прихода конюха, он бросил поводья на шею лошади, оставил ее предоставленной самой себе, прошел в бар и проревел испуганной хозяйке, миссис Тернбулл, чтобы та провела его прямо к полковнику Грею. Дрожа, она проводила Лаудуотера наверх, в гостиную Грея на втором этаже. Прежде чем она успела постучать, он ворвался в комнату, распахнув дверь и захлопнув ее за собой.
Грей сидел по другую сторону стола, просматривая книгу о мухах. Он остался совершенно равнодушным как к внезапному появлению разъяренного аристократа, так и к его хриплому реву:
— Вот вы где, чертов негодяй!
Грей посмотрел на Лаудуотера холодно, с отвращением и ответил четко, очень неприятным тоном:
— В следующий раз постучите, прежде чем войти в мою комнату.
Лорд Лаудуотер не ожидал быть принятым таким образом; он мельком увидел, как Грей вздрогнул.
Лорд умолк, а затем сказал, уже менее громко:
— Стучать? Что? Стучать? Стучать в дверь такого чертова негодяя, как вы? — Его голос снова стал громче. — Будто бы я должен утруждаться! Я знаю все о ваших гнусных играх!
Полковник Грей вспомнил, что Оливия предложила ему отрицать этот поцелуй, и его линия поведения была для него совершенно ясна.
— Я не знаю, пьяны ли вы или сошли с ума, — сказал Грей тихим, презрительным голосом.
Это снова было не то, чего ожидал лорд Лаудуотер. Но Грей твердо верил в теорию, что у атакующего есть преимущество, и еще тверже верил в то, что враг в ярости гораздо менее опасен, чем спокойный враг.
— Вы лжете! Вы знаете, что я не пьян и не сошел с ума! — проревел лорд Лаудуотер. — Вы поцеловали Оливию — леди Лаудуотер — в Восточном лесу. Вы знаете, что это было. Ведь вас видели при этом.
— Да вы бредите, — спокойно ответил полковник Грей еще более неприятным тоном.
Разговор пошел не так, как предполагал лорд Лаудуотер. Ему пришлось в ярости сглотнуть, прежде чем он смог выговорить: