авили в некий жуткого вида вертеп на задворках, который, по словам продавца, он всегда всем рекомендует. Там меня встретил грязный, увешанный побрякушками еврей, предложивший (по стартовой цене в восемнадцать шиллингов) два вонючих оранжевых балахона, отдаленно напоминающих очертания человеческой фигуры. Смрад от них исходил такой, что я поспешил капитулировать на четырнадцати и опрометью кинулся в офис (время подходило к одиннадцати) с двумя непрезентабельными свертками в коричневой упаковочной бумаге. Аромат в конторе распространился такой, что Картер настоятельно поинтересовался, не желаю ли я переслать поклажу в свою квартиру, а К. стал пытать насчет плана предстоящей поездки. Но я не собирался просвещать К., так как знал: комментарии его либо окажутся раздражающе завистливыми, либо заденут так или иначе мою гордость.
В последний момент я вспомнил про призматический компас и телеграфировал в Майнериз просьбу доставить его ко мне на дом, чувствуя облегчение при мысли, что могу таким образом избегнуть перекрестного допроса на предмет размеров и качеств.
Ответ гласил: «Нет в продаже. Спросите у изготовителя геодезических приборов». Ответ одновременно озадачивающий и обнадеживающий, поскольку из всех запросов Дэвиса призматический компас беспокоил меня сильнее всего. Открытие, что ему понадобился геодезический инструмент, порождало не меньше загадок. В тот день я сдал последние резюме и отчеты – прокрустово ложе, под которое растягиваются и ужимаются непокорные факты, – и распрощался с благодушным и снисходительным М., исполняющим обязанности моего начальника, который искренне пожелал мне приятного отпуска.
В семь я взирал на кэб, навьюченный моими собственными пожитками и коллекцией громоздких и нелепых предметов, ставших результатом недавних покупок. Повторная девиация треклятого призматического компаса – я в итоге faute de mieux[10], купил подержанный в одной из безвкусных лавчонок неподалеку от вокзала Виктория, которые выглядят как ювелирный магазин, а на самом деле являются ломбардами, – едва не заставила меня пропустить мой поезд. Однако в 8.30 я отряхнул со своих ног лондонскую пыль, а в 10.30, как уже говорилось, мерил шагами палубу флиссингенского пароходика на пути к идиотскому отпуску на далеком Балтийском море.
Западный ветер, прохладный после полуденной грозы, подгонял корабль, скользивший по спокойному фарватеру[11] эстуария[12] Темзы. Мы миновали цепочку светящихся плавучих маяков, охраняющих морские дороги к столице империи, словно часовые покой спящей армии, и скользнули в темный простор Северного моря. Ярко сияли звезды, пьянящие ароматы с утесов Кента робко вливались в присущие пароходу резкие запахи – летняя погода не спешила прощаться. Природа, видимо, решила не принимать участия в моей епитимье и лишь свысока посмеивалась над надуманными страданиями. Необоримое ощущение мира и покоя, соединенное с восхитительным чувством физического пробуждения, которое охватывает нервического горожанина, оставившего позади духоту и рутину мегаполиса, вопреки желанию прочно завладело мной. Поддаваясь этому влиянию, я делал циничные прикидки. Если погода удержится, я могу провести в обществе Дэвиса пару не таких уж скверных недель. Если нет, что скорее всего, то мне легко будет отказаться под этим предлогом от погони за гипотетическими утками. В последнем случае железная логика фактов неизбежно вынудит его поставить яхту на прикол – не взбредет же Дэвису на ум плыть домой своим ходом в такое время года! Потом я могу воспользоваться удобно подвернувшимся шансом и провести некоторое время в Дрездене или еще где-нибудь. Разработав столь удобную программу, я решил претворять ее в жизнь.
Из Флиссингена на восток до Гамбурга, оттуда на север во Фленсбург – вот вкратце содержание следующего утомительного дня моего путешествия. Дамбы, ветряные мельницы, зеркальные каналы, покрытые стерней поля и шумные города; к наступлению сумерек мы оказались в тихом, плоском, как стол, краю. Поезд катил неспешно от одной маленькой станции к другой, и в десять вечера, усталый и разморенный, я уже стоял на платформе Фленсбурга, обмениваясь приветствиями с Дэвисом.
– Жутко любезно с твоей стороны было приехать.
– Пустяки. Здорово, что ты пригласил меня.
Оба мы чувствовали себя не совсем в своей тарелке. Даже в тусклом свете газовых фонарей я подметил, насколько его обличье отличается от моих представлений о яхтсмене: никаких тебе белых штанов и аккуратной синей куртки. А где украшенная блестящей кокардой фуражка, где легкая вальяжность, так непринужденно превращающая неопытного салагу в лихого морского волка? Зная, что у меня эта шикарная форма, новая, с иголочки, лежит в чемодане, я ощутил странный укол совести. На нем были потрепанный норфолкский пиджак, заляпанные грязью сапоги, серые (или, быть может, некогда белые?) фланелевые брюки и простая твидовая кепка. Протянутая мне рука оказалась мозолистой и заляпанной вроде как краской, другая, в которой он держал пакет, была замотана бинтом, давно требующим замены. Это был миг, когда мы изучали друг друга. Он подверг меня застенчивому, торопливому осмотру, словно ища знакомые черты; во взгляде его читалось нечто вроде беспокойства и быть может – надо же! – нечто вроде восхищения. Лицо приятеля казалось одновременно знакомым и незнакомым: те же добрые голубые глаза, открытые черты, высокий лоб, те же стремительные импульсивные движения; но что-то в нем переменилось. Однако неловкий момент первой встречи был краток, да и свет не слишком хорош. Зашагав по платформе, нагруженные моим багажом, мы принялись болтать на отвлеченные темы.
– Боюсь, я представляю не слишком приглядное зрелище, – со смехом заявил он. – Но тут уж ничего не изменишь. Весь день занимался покраской, только что закончил. Надеюсь, завтра будет ветер – последнее время стоял безнадежный штиль. Однако вещей же ты с собой притащил – целую уйму!
Вот вам и благодарность за все мои экспедиции на окраины Лондона.
– Кто-то надавал мне кучу поручений!
– Ну, я же не настаивал, – рассеянно заметил Дэвис. – Но спасибо, что все привез. Тут, как понимаю, плита. Это, судя по весу, патроны. Стяжные болты, надеюсь, не забыл? Без них, конечно, можно обойтись… – Я безучастно кивнул, чувствуя себя немного задетым. – Но они проще тросовых талрепов, а здесь их не достать. Этот чемодан… – протянул он, окидывая поклажу озабоченным взглядом. – А, ладно, рискнем! Ты не мог бы обойтись одним «гладстоном»? Дело в том, понимаешь, что ялик… Да и люк тоже… – Дэвис терялся в раздумьях. – Ну ничего, попробуем. Кэбов тут, боюсь, нет, но идти недалеко, и носильщик поможет.
Холодок неприятных предчувствий пробежал по спине, когда приятель взвалил на плечо мой «гладстон» и подхватил свертки.
– А ты разве не захватил никого из своих людей? – промямлил я.
– Людей? – Вид у него был смущенный. – О, наверное, мне стоило сказать тебе, что я не держу наемных матросов – яхта совсем маленькая. Надеюсь, ты не рассчитывал на роскошь? Некоторое время я управлялся один. От матроса толку не будет никакого, одно неудобство.
Все эти жуткие истины он выпалил бодрым тоном, вовсе не сгладившим для меня эффекта их осознания. Наши сборы прервались.
– Не поздновато ли возвращаться на борт? – произнес я неживым голосом. Кто-то выключал газовые фонари, а носильщик демонстративно позевывал. – Полагаю, лучше нам остановиться на ночь в отеле.
Повисла напряженная пауза.
– О, разумеется, ты можешь так и поступить, если хочешь, – промолвил Дэвис в явном замешательстве. – Но вряд ли стоит тащить весь этот ворох до гостиницы, а все они, насколько мне известно, в противоположной от гавани стороне, а поутру опять на яхту. На ней вполне удобно, а спать после такого утомительного путешествия ты будешь как убитый.
– Вещи можно оставить здесь, – робко возразил я, – и взять с собой только мою сумку.
– Знаешь, я в любом случае возвращаюсь на борт, – парировал товарищ. – Никогда не ночую на берегу.
Похоже, переговоры наши подошли к вежливому, но решительному концу. Ледяное отчаяние охватило меня и парализовало волю к сопротивлению. Что ж, придется принять худшее, и чем скорее, тем лучше.
– Идем, – буркнул я.
Тяжко нагруженные, мы, спотыкаясь о рельсы и камни, добрели до гавани. Дэвис подвел меня к лестнице, поросшие водорослями ступени которой исчезали в темноте.
– Если ты залезешь в ялик, – сказал он в своей порывистой манере, – я смогу сгрузить тебе вещи.
Я спускался осторожно, держась за мокрый канат, другой конец которого был привязан к крохотной лодочке, и чувствовал, что собираю на брюки и манжеты отвратительную слизь.
– Держись! – жизнерадостно предупредил Дэвис, когда я, ступив одной ногой в воду, едва не шлепнулся.
Кое-как вскарабкавшись в ялик, я стал ждать развития событий.
– Теперь подведи его к стенке причала и привяжи к кольцу, – послышалось сверху, вслед за чем вниз полетел мокрый трос, по пути сбивший с меня кепку.
– Надежно? Подойдет любой узел, – услышал я, возясь с треклятой веревкой.
Затем огромный темный предмет закачался у меня над головой и опустился в ялик. Это был мой чемодан. Положенный поперек, он в аккурат занял всю центральную часть шлюпки.
– Вошел? – донесся взволнованный вопрос с причала.
– В самый раз.
– Отлично!
Цепляясь за скользкую стенку, я старался удержать ялик на месте и поочередно принимал вещи, размещая их, насколько хватало разумения. Ялик тем временем оседал все глубже, а неустойчивая надстройка становилась все выше.
– Лови! – раздался последний приказ сверху, и мне в руки шмякнулся влажный мягкий сверток. – Поосторожнее, там мясо! Теперь возвращайся к трапу!
Я повиновался и вскоре увидел Дэвиса.
– Груза многовато, и сидит он глубоко. Но надеюсь, мы управимся, – заметил мой компаньон. – Садись на корму, а я буду грести.